«Бюксфлинт» лежал в цветах пушицы на дне оврага. На прикладе Влад рассмотрел шесть зарубок. Что отмечал Тулым? Медведей или людей?..
Он вышел на пригорок, выбрал открытое место меж тремя кедрами, наметил контур могилы. Песок поддавался легко, корни деревьев лежали ниже, вскоре пришлось спрыгнуть в яму, чтобы углубить ее хотя бы по пояс. Помогая себе ножом, он вычерпывал землицу пригоршню за пригоршней, выкладывая бруствер со стороны заката.
Когда могила была готова, подтащил тело Тулыма, опустил его на дно и, засыпав, уложил сверху дерн.
На церемонии погребения присутствовали любопытная белка на ветке да глухарь.
«К поселку он не пойдет, – думал Влад, стараясь не проглядеть следы урки на берегу. – Обходить его лесом тоже не станет – шел‑то к реке. И на север не повернет – зачем же было топать сто верст вниз? Получается, путь у него один: через Вишеру в скалы, а там – на юг. Пройдет еще километров десять, заночует, а на рассвете станет сплавляться. Борис был прав: урки – во всяком случае, этот убийца Тулыма – держат путь на Красновишерск!..»
На берегу он подобрал толстую жердь, нащупывая ею дно, стал перебираться по отшлифованным течением камням на левый берег. От усталости не осталось следа, мозг работал с исключительной четкостью, тело не чувствовало боли, словно принадлежало не ему, он словно парил над бескрайней тайгой и видел себя с высоты своего полета – маленького, исполненного решимости человека, преодолевающего реку, карабкающегося по камням, уверенно идущего по невидимому следу того, кому суждено умереть от его руки.
«Темнота урку остановит. Заморенный рудниками и неволей, чахлый наркоман долго не протянет, остановится перед Велсом и попытается сбыть среди поселковых золотишко», – тешил себя надеждой Влад.
Тьма собиралась постепенно, на небосклоне вырисовывался месяц. Глаза Влада различали острые выступы камней, сплавные бревна, сердце стучало ритмично, как мотор его «девятки», и сам он ощущал себя отлаженным механизмом, питавшимся от земли и космоса.
Верст через десять на краю леса замаячил костерок.
«Ну вот я тебя и достал!» – с торжествующим злорадством подумал Влад.
Он остановился, зарядил оба ствола Тулымова ружья и, не сводя с огня цепкого взгляда, осторожно пошел на сближение.
Для ночлега беглец выбрал не лучшее место – открытое с трех сторон и не очень сухое: в десяти метрах поблескивало болотце, от него к реке сочилась протока. Видимо, силы покинули урку, он спал, не обустроив даже навеса, положив под голову драгоценный мешок, в котором теперь была вся его жизнь.
Влад ползком обогнул бивуак с подветренной стороны. Дымок догоравшего костра щекотал ноздри, в свете пламени поблескивал ствол крупнокалиберного карабина в руках спящего.
Влад поймал приклад в прицел, намереваясь пулей обезоружить беглеца, а дробью из второго ствола – обездвижить, выстрелив по ногам. Несколько секунд, которые он прицеливался, удобно пристроив стволы на валуне, решили исход операции, более того – спасли ему жизнь: неподалеку хрустнул сучок, затем другой, чавкнула грязь, шумы превратились в приближающиеся шаги.
Урка услышал их первым, встрепенулся. Палец Влада на курке замер. Ветки кустарника шевельнулись, и на берег вышел… Борис.
Урка вскинул карабин.
– Не стреляй, – спокойно сказал ему Борис. – Это я.
10
Обычно сдержанный прагматичный следователь Родимич нервничал.
– Пацаны! Ни ума, ни профессии, ни… черт его знает, откуда вас таких берут! – плюнув на сигарету, он бросил ее в корзину для бумаг и укоризненно посмотрел на старшего опергруппы майора Ревуна: – Все полномочия даны, техника – вплоть до вертолетов, армия вторые сутки на ногах.
Ну чего еще не хватает?!
Майор молчал, виновато потупившись. Когда он шел в кабинет руководителя следственной бригады с дурным известием, уже знал: выплеснет Родимич ушат помоев на его голову. Не первый год работали вместе. Знал также, что Станислав Болеславович человек отходчивый – стоит внести деловое предложение, и раздражение снимет как рукой. Предложение у него было, осталось терпеливо переждать вспышку.
– Дешевого фраера, сопляка, колхозника… етит твою мать, взять не в состоянии! О чем ты думаешь, Ревун?
– О жене, Станислав Болеславович.
– Вот я и вижу, что не о работе!
– Да нет, я о вашей жене думаю. Как она живет‑то с вами целых десять лет? Может, у нее кто другой на стороне имеется, а?
Родимич опешил, уставился на Ревуна, старательно изображавшего озабоченность судьбой следовательской семьи.
– Я, Ревун, скоро от тебя шарахаться буду, – присел на краешек стола, – как от черного вестника. Ты мне хоть что‑нибудь хорошее скажешь, нет?
Ревун почесал в затылке.
– Не знаю, – пожал плечами, – может, он хороший человек? Если это вас утешит, конечно.
– Кто?
– Ну, этот, другой… со стороны?
– Хватит ваньку валять! Мы не за бутылкой самогона сидим. Я тебе о Шалом говорю, который на свободе с ножом и пистолетом разгуливает. А ты все шутки шутишь!
Час назад из Дубровненского района Витебской области пришло оперативное сообщение: неизвестный в двадцати километрах к востоку от райцентра напал на влюбленную парочку, уединившуюся в лесу в «Опеле», и, завладев автомобилем, скрылся в неизвестном направлении. По описаниям потерпевших, внешность преступника соответствовала разыскиваемому Шачову Л. С.
– Я шутки шучу, а все орете, – примирительно изрек Ревун и подошел к карте. – Мы вытащили «Урал» из Березины вот здесь, между Борисовом и Черневкой, так?.. Разборка произошла в тридцати километрах от Крупок. Второго Шалый объявился в Выселках. Сегодня он напал на «Опель» в лесном массиве между Дубровно и Лядами…
– И что?
– А то, что все эти пункты, где он объявлялся, находятся на одной прямой. Направленно идет Шалый, знает куда.
– В Россию он идет, – предположил Родимич.
– Зачем? Что он там забыл? Если за границу уходить – так уж в Литву или Польшу.
– Ну и куда же, ты думаешь?
– В Красное. На таможню он идет, к Шепиле. Оттого у родственников в Выселках и денег не спросил. Что они дать могут, голытьба колхозная? Тысяч триста‑четыреста его не устроят, а с Шепилы он затребует сумму, которая позволит отсидеться или уйти за кордон.
– Так ведь Шепило убит? – не понял Родимич.
– Но он‑то об этом не знает, Стас! Он купался в Березине, когда это произошло.
– Что ты предлагаешь?
– До сих пор мы шли за ним по следу. Попробуем опередить его?
Родимич подошел к окну, отодвинул штору.
– Ты серьезно думаешь, что у нее есть кто‑то на стороне? – спросил, не отрывая взгляда от ночного проспекта.
Шалый бросил «Опель» в лесном овраге, не доехав до границы трех километров. О том, что пограничники получили на него ориентировку, мог догадаться и ребенок. Дальше предстояло добираться лесными тропами, исхоженными еще с братом Василем, когда они проводили через кордон узкоглазых.
Воспоминание о брате отозвалось болью в душе. Да и о Катре с Павлом тоже: ведь не собирался он их грабить! Хлеба в дорогу попросил и одежду, так нет, нужно было Павлу вилами угрожать, вызывать мента!..
Теперь осталось идти до конца. А где он, конец, и каким ему быть – один Бог ведает.