Каратель - Седов Б. К. 15 стр.


.

Теперь осталось идти до конца. А где он, конец, и каким ему быть – один Бог ведает. Предстояло отыскать Шепилу и скачать с него тысяч тридцать зеленых, чтобы можно было обзавестись нужными ксивами и дернуть куда‑нибудь подальше. Таможенник с контрабандистов брал сполна, так что деньги у него водятся немалые.

Шалый спустился с пригорка к ручью, блестевшему в свете луны, умылся, доел сало с хлебом, чтобы избавиться от сидора, и побрел налегке в сторону шоссе. До границы было уже совсем близко, когда его остановила подозрительная тишина: не было слышно привычного шума моторов. Вначале он подумал, что сбился с пути, подобравшись поближе, увидел знакомые постройки и балки, только в окнах не было света. Не мелькали людские тени, ветер громко хлопал дверью вагончика погранконтроля; редкие машины проносились мимо, словно таможню вырезали ночные диверсанты или началась война.

Просидев в укрытии минут пятнадцать и убедившись, что он не ошибся и на таможне действительно ни души, Шалый пошел к дороге.

«Что случилось? – недоумевал он, слыша, как бьется от страха сердце. – Перенесли таможню, что ли? И где она теперь?»

Груженый «МАЗ» съехал на обочину и остановился. Водитель, не отходя от машины, справил нужду.

– Эй! – крикнул Шалый, появившись из‑за пакгауза на противоположной стороне. Водитель вскочил на подножку и закрылся в кабине. – Эй, погоди, стой!.. Слушай, мужик… а где тут это… словом, таможня‑то где?

– Нет больше таможни, отменили, – коротко объяснил водитель, поняв, что перед ним либо сумасшедший, либо беглый из тюрьмы, и поспешил убраться восвояси.

Шалый оторопел. Как это могли отменить таможню и куда девали таможенников, и сколько ж теперь людей, наладивших бизнес по обе стороны границы, останется без живой копейки?

Поселок, где жил Шепило, он знал. Телефон остался в записной книжке Пелевина, без звонка приходить было опасно, но опаснее терять время.

…Над поселком висела полная луна. Громко лаяли собаки. Шалый прошел по берегу реки, с трудом определил нужный поворот и вскоре оказался перед черной громадиной Шепилова жилища, прижатого к земле тяжелой черепичной крышей. Двухметровый забор из красного кирпича еще не достроили – во двор он вошел беспрепятственно. Остановившись перед дубовой дверью с едва различимой кнопкой звонка, прислушался.

«Нет никого, – мелькнула неприятная мысль. – Что тогда делать, где его искать?»

Он позвонил. В недрах несуразно‑вычурного замка дзинькнуло. Никого. Позвонил еще раз. Очень не скоро, когда он собрался уже уходить, засветилось окошко на первом этаже, затем вспыхнул яркий фонарь прямо над входом, и уж совсем неожиданно справа, слева и сзади засветились яркие до рези в глазах прожектора, и зычный, будто глас громовержца, бас скомандовал:

– Шалов! Руки за голову! Лицом к стене!

Дверь распахнулась, в спину ему больно ткнулся ствол:

– Не двигаться!

Чьи‑то мощные руки развернули его, бросили на стену, и он сразу обмяк, чувствуя, как шок сменяется безразличием.

Часа три его продержали в камере‑одиночке ИВС в Могилеве, затем посадили в машину и в сопровождении целого отделения омоновцев повезли в Минск. Справить нужду позволили, но наручников не сняли и не отходили ни на шаг. «Разговаривали» пинками да подзатыльниками; за угрожающий взгляд младший прапорщик огрел его дубинкой поперек груди – очень больно, кость сразу провалилась и прижала сердце к лопатке, дыхание стало сиплым, горячечным, и каждая колдобина на дороге отдавалась в груди и животе острой болью.

В Минске Шалого отвезли во внутреннюю тюрьму УВД, за отсутствием свободных камер бросили в какой‑то чулан с осклизлым полом и стенами, но продержали там недолго – повели на допрос.

В следственной камере за столом сидел «важняк» из Генпрокуратуры Родимич, с ним еще двое, кого представлять ему не сочли нужным.

Женщина в форме прапорщика внутренней службы бойко отстукивала на машинке каждое слово.

– Знаете, в чем ваша ошибка, Шалов? – не по‑приятельски, но и не зло спросил Родимич.

– В том, что живой остался. Надо было в Березине утопнуть, никакой вины бы не было. Схоронили бы с Василем на пару…

– Вы были за рулем «Урала»? Шалый промолчал.

– Не расслышали вопрос?

– Какая вам разница? Что хотите, то и пишите, я подпишу.

– Послушайте, Шалов. Мы не «особое совещание» и не воровская «сходка». Вы думаете, если вы имели судимость, к вам будут относиться предвзято?..

Полгода, проведенные в следственном изоляторе, да три с половиной – в колонии усиленного режима, кое‑чему научили Шалого.

– В каких отношениях вы находились с пострадавшими?

– Ни в каких. Ехали с братом, они попросили их подвезти.

– Зачем? У Турина и Пелевина были свои автомашины.

– Не знаю, о ком вы говорите.

Родимич выложил на стол фотографию, где они все были запечатлены на берегу Немана в сентябре прошлого года. С ними были девушки, имен которых Шалый теперь не помнил. Счастливые улыбки на лицах, шампанское, водка, шашлыки на траве. Сам Шалый – в обнимку с Туричем и Пелевиным.

– Не надо у нас отнимать время, Шалов. Все две недели, что вы бегали по лесам, работали эксперты – трассологи, графологи, баллисты. Следователи производили у вас обыск, связывались с местом вашей работы, с вашими родителями, родственниками пострадавших. Итак, вы с двоюродным братом Василием Шаловым загнали «Урал» в лес. Ваши соучастники на двух автомашинах «ВАЗ‑21099» (Родимич назвал номера) остановили машину (назвал номер, обнаруженный на пачке сигарет в кармане Василия Шалова), на которую вам указал инспектор таможни Шепило Петр Вениаминович. Вы с Пелевиным и Туричем ранее бывали у него дома, это подтверждает жена Шепило, оговаривали предстоящие налеты, выпивали, делили добычу – все зафиксировано в протоколах допросов свидетелей, большинство фактов доказано. Об остальном вы расскажете следователю милиции Плисецкому – вот он сидит перед вами. А меня интересует, кто и за что избил Шепило, какой марки была машина с фальшивыми номерами, которую вы собирались ограбить, и что вам известно о характере груза? Быстро, четко, ясно – все вам зачтется, я обещаю.

Такой нахрапистости, такого нарушения протокола и следственной тактики Шалый прежде не встречал и не ожидал. Видимо, что‑то крепко прижало «следака» – не предъявляя никаких улик, фактов, доказательств, будто дело было давно решенным, перескакивая через пятое на десятое, он хотел добиться признания. Шалый наградил его язвительной усмешкой и отвернулся.

– Старлей, – посмотрев на часы, распорядился Родимич, – давай все по порядку: предъяви обвинение, оформляй протокол, доставай дело и мотай по полной, под «вышку» – групповой разбой под Крупками, убийство свидетелей, грабеж в Выселках, захват заложницы, нападение на водителя «Опеля», посягательство на жизнь работника милиции… в общем, сам знаешь. Завтра я должен лететь в Москву, вечером мне позвони.

– Я понял, Станислав Болеславович, – улыбнулся легавый.

Родимич поспешно вышел, прихватив папку со стола. Старший лейтенант подошел вплотную к Шалому, наклонился к его лицу:

– Будем говорить? – спросил, обнажив желтые зубы.

– А ху‑ху не хо‑хо, начальник? – также осклабился бывалый зек. – Не бери меня на понт. Надо – доказывай!

Плисецкий резко ткнул его основанием ладони в лоб. Этого оказалось достаточно, чтобы подследственный в наручниках, сидевший на привинченном табурете, опрокинулся на пол.

Назад Дальше