Шалый медленно, придерживаясь за опору, вынырнул. Хватил широко раскрытым ртом воздух, потом снова и снова, радостно убеждаясь, что на ближнем берегу никого нет, и снова можно дышать, плыть, жить. Минуты через три он ощутил боль в простреленной икре; рот все время наполнялся кровью: языком пересчитал зубы – не хватало как минимум двух. Тело слабело от потери крови. Нужно было выплывать как можно скорее, пока не подъехала какая‑нибудь машина и не обнаружила сломанных перил, пока не иссякли силы.
Шалый отцепился от опоры и поплыл на дальний правый берег – к леску, где можно было отлежаться. Он дохромал до «железки» и, рухнув в старый партизанский окоп, густо заросший травой,уснул.
Ночью к разрушенному мосту подогнали десяток машин с фароискателями. Из Минска вызвали водолазов. На место происшествия выехала следственная группа, подоспел сам начальник УВД области. «Скорые» освещали окрестности проблесковыми маячками.
К двум часам ночи тяжелую машину вытащили лебедками на берег. В кабине никого не оказалось; из кузова были извлечены тела семерых погибших. Водолазы продолжали обследовать дно. Слово оставалось за экспертизой – были ли эти семеро сброшены в реку мертвыми или захлебнулись в воде, хотя явные следы насилия на телах и даже огнестрельное ранение в область живота Сергея Пелевина исключали несчастный случай. У троих документов не оказалось, двое, судя по паспортам и водительским удостоверениям, проживали в Могилеве, еще двое – в Минске.
Автомобиль «Урал» числился за могилевским «Спецтрансом», согласно путевому листу и показаниям диспетчера колонны, доставленного на место происшествия, утром двадцать второго мая на нем выехал водитель Шалов Леонид Савельевич, 1972 года рождения. Среди погибших его не было, зато был другой Шалов – Василий Дмитриевич. Он, а также уроженец Бобруйска Турич в прошлом имели судимости, оба – за разбой.
Часом раньше дорожный патруль обнаружил неподалеку от автомагистрали остовы сгоревших автомобилей «ВАЗ‑21099», принадлежавших Туричу и Пелевину. Из кармана Василия Шалова была извлечена пачка сигарет «Прима» Гродненской табачной фабрики с записанным на лицевой стороне номером автомобиля. Судя по номеру, автомобиль был зарегистрирован ГАИ
Свердловской области, а значит, должен был пересечь государственную границу. Оперативники связались с погранпунктами.
Номер в документах не значился, зато значился на конверте, обнаруженном в кармане убитого инспектора таможенной службы Шепило Петра Вениаминовича. Тело инспектора нашли неподалеку от ПТК в Красном, врач констатировал разрывы внутренних органов и кровоизлияние в мозг.
Следователь Станислав Родимич на свой страх и риск произвел обыск в квартире и на даче покойного Шепило, но обнаружить удалось «немного»: пятьдесят тысяч долларов, тринадцать ящиков спиртных напитков, четыре пистолета иностранного производства, боеприпасы, полцентнера икры и других продуктов, золотые украшения – всего на сумму около трехсот тысяч долларов. Так как жребий пал на Шепило случайно и он был одним из тысяч таможенников, нетрудно было представить себе общую картину мздоимства по управлению.
Дело пробовали замять, Родимича – привлечь к служебной ответственности за несанкционированный обыск, но следователь оценил обстановку и понял, что накануне встречи президентов России и Беларуси оно может принести ему дивиденды куда большие, чем взятка в десять тысяч долларов, предложенная посредником от имени начальства пункта таможенного контроля.
Дела соединили в одно производство. Расследованием занялась межреспубликанская бригада во главе с Родимичем и старшим следователем по особо важным делам при российском генпрокуроре Кормухиным.
Он сунул в руку стоявшего рядом охранника трубку радиотелефона и вышел на веранду. Извилистая Серебрянка пенилась под проливным дождем. Дробный стук дождевых капель по крыше теперь уже не усыплял, а, наоборот, будоражил и без того расшалившиеся нервы.
– Мазь готоф… раздеваться, – китаец неопределенного возраста, которого Дмитрий Константинович взял к себе в услужение в прошлом году, улыбался, глядя на хозяина снизу вверх узкими щелочками глаз.
– Медведь! – зычно позвал Панич телохранителя. – Едем во дворец! Возьми Монгола.
Не обращая внимания на китайца, он сбросил махровый халат и решительно направился по деревянной лестнице на второй этаж.
– Мазь – один час… два нельзя… мазь пропадай, женьшень новый собирай, – семенил за ним обескураженный отменой массажного сеанса Хан Ван By.
– Значит, собирай! – задержавшись на ступеньке, зыркнул на него Панич. – Отлынь, не до тебя!
Китаец предпочел ретироваться, понимал: косящих под нетрадиционных лекарей в России нынче пруд пруди, а противорадикулитную мазь готовить умеет каждый второй, и попади он под горячую руку – Панич выбросит его, сдаст властям, а на его месте завтра окажется другой узкоглазый нелегал.
Пятидесяти восьми лет от роду, все еще статный, приветливый на людях, Панич был немногословен, умел располагать собеседников – разумеется, тех, которых допускала к нему охрана. В Краснодольск он наведывался нечасто, все больше разъезжал. Соседи поговаривали, лечился на водах, потому как инвалид, одинокий, ухаживать за ним некому. Поговаривали также, что некогда он работал на урановых рудниках, и теперь у него рак крови.
Было в целом свете очень мало людей, знавших о Дмитрии Константиновиче больше, нежели он того хотел. Кое‑что знали в Главном управлении исполнения наказаний МВД России, где хранился архив с перечнем основных вех его «трудовой» биографии. И хотя многотрудная жизнь и северный климат действительно подточили здоровье Панича, инвалидом труда он никогда не был, потому что из двадцати четырех проведенных «у хозяина» лет не проработал ни дня: работать ему не полагалось по статусу вора в законе. «Коронован» Панич (он же Кадило, он же Шатун, он же Северцев, больше известный по кличке Пан) был во Владимирском централе еще в шестьдесят восьмом.
Он действительно отлучался «на воды», но предпочитал воды, протекавшие вдали от родной Серебрянки – преимущественно на оффшорных территориях, где банки давали немалые налоговые льготы, а власти не интересовались происхождением капиталов.
Идея приспособить брошенный властями Уральск‑12, где Панич в свое время пребывал в качестве зека, принадлежала ему. Это он с помощью своего однобарачника, угодившего в колонию за растрату, Салыкова рассчитал экономическую выгоду от использования неподконтрольной властям территории и необлагаемого налогом населения, состоявшего из беглых урок и желтолицых «нон‑грата», он придумал систему найма рабочей силы и ее охраны, доставки сырья, продовольствия и готовой продукции.