Гном открыл один глаз, повращал им, сфокусировался на докторе и сказал безо всякой интонации:
- Полное ощущение того, что мы живем в Индии.
- Что?! - изумился Великанов.
Гном сел на кровати и сказал так, будто это все объясняло:
- Баньян.
Те, кто принес его, уже удалились, больше в комнате никого не было. Но Великанов чувствовал себя неуютно.
- То есть?
- Дерево-лес. Баньян. Родственник фикуса и шелковицы, в Индии считается священным деревом.
Великанов поднялся на ноги.
- Слушайте, Гном или как вас там! Что вы здесь делаете?! Здесь место для тех, кто болен!
Старик сделал успокаивающее движение рукой:
- Не волнуйтесь, Сергей Сергеевич, пока я отсюда не выйду, в лазарете никто не появится, гарантирую.
- Почему вы так в этом уверены? - опешил Великанов.
- Потому что знаю свои права, - усмехнулся Гном. - Да вы не волнуйтесь. Вы знаете, что это такое - смотрящий?
- Приходилось слышать, - сдержанно сказал Великанов. Он вспомнил, что последнее время до него доносились отголоски разговоров (точнее, всеведущий Крикунов доносил), что на зоне не осталось авторитетных воров и с новым этапом должен приехать новый смотрящий. Неужели этот самый Гном… - Великанов почувствовал, как у него пересохло в горле. - И что?
- Я не закончил свою мысль, - напомнил Гном. - Индия. Баньян. Понимаете?
- Нет.
- Слушайте, у вас чаек нормальный есть? Давайте чифирнем как положено, не возражаете? Пациентов у вас в ближайшее время не будет, я гарантирую.
Великанов заварил по пятьдесят граммов заварки на кружку, и пока она настаивалась, Гном развивал свою мысль:
- Баньян - хитрое дерево. Семечко баньяна попадает в трещину коры другого дерева и растет, оплетая своей кроной крону дерева-хозяина. Потом баньян пускает вниз корни, они утолщаются и превращаются в стволы. А крона ползет дальше. Представляете?
- Вы, похоже, большой поклонник ботаники? - предположил Великанов.
- Я к чему веду… - не отреагировал Гном. - У дерева-леса может быть несколько тысяч стволов! Этот баньян живет много веков, пока его не уничтожит буря там или наводнение. Так вот, наши леса вокруг лагерей - это же сущий баньян, как вы считаете? Одно сплошное дерево - один сплошной лесоповал.
- Неплохой образ, - оценил Великанов.
- Стараемся, - скромно покивал Гном. - Чаек заварился?
Великанов подвинул ему кружку.
- Спасибо… Я смотрю, неплохо вы тут устроены, уважают вас, ценят. Ну и правильно делают.
Великанов неопределенно пожал плечами.
- Это я к тому, что срок-то на вас немалый висит - за двойное-то убийство. Значит, понимают люди: доктор Великанов к нам надолго пожаловал, надо создать ему подходящие условия для работы… ну и вообще для жизни. Условия для жизни - это ведь важно, а, Сергей Сергеевич?
- Вы о чем сейчас говорите? - Великанов чувствовал в этих общих фразах какое-то скрытое напряжение. То, что его собеседник, совсем недавно появившийся на зоне, уже был осведомлен о его личных обстоятельствах, большого удивления у Великанова не вызвало, хотя все равно было неприятно.
- О чем говорю? О жизни нашей грешной. Вы знаете, Сергей Сергеевич, что в Ветхом Завете продолжительность человеческой жизни определяется в семьдесят лет?
- Точно? - засомневался Великанов.
- Точно, - успокоил Гном. - Девяностый псалом, не трудитесь проверять. И что еще важнее, Геродот говорит то же самое. Но это неверно и основывается на грубом, поверхностном толковании каждодневного опыта.
Великанов уже не удивлялся ни Ветхому Завету, ни Геродоту.
- Почему? А как же Данте? «Земную жизнь пройдя до середины, я заблудился в сумрачном лесу». А ему было тридцать пять, когда он это написал. И в эпоху Возрождения полноценную жизнь оценивали в семьдесят лет.
- Ерунда! - отмахнулся Гном. - Если бы естественная продолжительность жизни была семьдесят - восемьдесят лет, то люди умирали бы в эти годы от старости.
А на самом же деле все не так, и вы как медик знаете это лучше других. Они в этом возрасте, как и в более молодом, умирают от болезней, а так как болезнь есть очевидная аномалия, то такую смерть нельзя назвать естественной. В сущности, век человека девяносто - сто лет. Вот в эти годы люди умирают только от старости, без болезней, без хрипа, без судорог, без предсмертной борьбы, иногда даже не бледнея, большей частью сидя, после еды. Они, собственно, даже не умирают, а просто перестают жить.
Великанов смотрел на Гнома во все глаза, внутри у него все похолодело. Сейчас происходила странная вещь: этот невероятный Гном внятно и рационально озвучивал то, что копилось у Великанова в душе уже многие годы.
- …Смерть раньше этого возраста вызывается лишь болезнями, а потому преждевременна, - говорил Гном. - Упанишады вполне правы, определяя естественную продолжительность жизни в сто лет. Человеческую жизнь нельзя, в сущности, назвать ни длинной, ни короткой, так как именно она и служит масштабом, которым мы измеряем все остальные сроки.
- Что вы имеете в виду?
- Различие юности и старости в том, что у первой в перспективе жизнь, у второй - смерть, что первая имеет короткое прошлое и долгое будущее, вторая - наоборот. Правда, старик имеет лишь смерть перед собою, у юноши же впереди -жизнь; но еще вопрос, что привлекательнее и не лучше ли, вообще говоря, иметь жизнь позади, чем перед собою? Ведь написано же в Екклезиасте: «День смерти лучше дня рождения». Во всяком случае, желание жить долго - весьма смелое, недаром испанская пословица говорит: «Кто долго живет - видит много зла».
- Испанская? - повторил Великанов.
- Ну да.
- Слушайте, откуда вы всего этого нахватались? - не выдержал Великанов.
- Тайна сия велика есть, - засмеялся старик.
- Да ладно вам!
- Просто где-то читал, что-то запомнил.
- Но ведь все что-то где-то когда-то читают и у всех…
- Что - у всех? Дырка в голове? - поинтересовался Гном, хитро сощурившись - ни дать ни взять сцена из поэмы Твардовского «Ленин и печник».
- Да не в этом дело, - махнул рукой Великанов, - просто вы словно мои сны украли.
- Надо же, какие сны у вас, - покачал головой Гном. - А я думал, на зоне всем бабы снятся. Мой собственный немаленький опыт в первую очередь об этом свидетельствует.
- По-всякому, - коротко сказал Великанов. - Объясните, почему вы со мной столько разговариваете? У меня такое чувство, что вы обо мне что-то серьезное знаете, а между тем я о вас - ничего. Я, знаете ли, из-за этого нервничаю. Я не привык. Что вам от меня нужно вообще, а?!
Гном криво усмехнулся:
- Так вам сразу все и скажи. Дайте же и мне удовольствие получить от процесса.
- От какого процесса? - похолодел Великанов.
- Ну вот, допустим, чаек у вас отменный.
- Ах это… да, английский «Ахмад», пациент принес. Я тут одному фурункулез вылечил.
- Наверно, Кудрявый из второго отряда, - предположил Гном.
- Откуда вы знаете? - машинально сказал Великанов, без особого, впрочем, удивления. Не такая уж это была тайна.
Кудрявый был мужик непростой, сидел он за какую-то хитрую аферу, на зоне держался особняком, но его никто не задирал, -по-видимому, он тоже находился в каком-то авторитете.
- Рассказали, - коротко объяснил Гном.
Кто мог рассказать - непонятно, сам молчаливый Кудрявый - едва ли, а больше тому свидетелей не было. Ну да ладно…
- А на воле я зеленый любил, - сказал Великанов и прикусил губу, сообразив, что это лишнее. Любая частная информация - лишняя. Чем меньше о тебе знают, тем целее будешь.
- На воле… Все меняется. Когда-то, между прочим, чай был здесь абсолютной валютой, на чай меняли все, из-за чая убивали, растлевали, мучили.
- Ну да? - с сомнением протянул Великанов.
- Говорю вам, так и было. И кое-где, может, еще и бывает.