Так, следуя друг за другом, они через пять минут вышли к дороге, где отставной майор с полковником встали рядом, а младший Атагиев остался чуть в стороне, не желая мешать отцу.
– Как ты здесь? – спросил Умар.
– Командировка… – коротко ответил Василий Константинович. Несмотря на такую неожиданную и даже взволновавшую его встречу, он вовсе не намеревался рассказывать о своих армейских делах человеку, который был его противником.
Умар все понял и усмехнулся чуть горько.
– Да, мы по разные стороны…
– И у… И нет возможности вернуться домой? – напрямик спросил полковник.
Ситуация легко читалась. Он не знал, как ему называть Умара. Когда-то он звал его на «вы» и «товарищ майор», как и полагалось старшему лейтенанту.
Старший Атагиев услышал заминку в предложении.
– Можешь говорить на «ты». Я не обижусь. Я уже отвык от «вы»… И начнем потихоньку спускаться. Нам с сыном еще засветло далеко идти… А тебе идти еще дальше… Ты спрашиваешь о пути домой… Нет у нас с сыном такого пути… С младшим сыном… Он со мной уже больше двенадцати лет… Два старших сына в Москве работают… Они не воевали никогда… Они учились деньги делать и, может быть, даже научились… Свой бизнес имеют… Они могут куда угодно идти и ехать… Если бы у меня был здесь, в Ичкерии, свой дом, они и сюда бы приехали. Но у меня уже давно дома нет. Они имеют право ехать… Потому что не воевали… А мы с младшим сыном – нет… У нас и бизнеса нет, у нас и дорога только одна… Познакомься, кстати…
Полковник остановился, обернулся и протянул руку. Младший Атагиев молча пожал ее.
– Его зовут Астамир… А это – Василий… Как тебя дальше-то?..
– Константинович…
– Василий Константинович… – сказал Умар. – Полковник спецназа ГРУ, если не перешел в другие войска… Ты как, тоже сыновьями оброс?
– Нет, у меня только две дочери… – ответил Раскатов. – «Бракодел» это раньше называлось… Но качественнее не получилось…
– Замужем?
– Только младшая… Старшая, похоже, и не собирается…
Они оба замолчали. Им не о чем, казалось, было говорить. А если и было о чем, то ни тот, ни другой не решались разговор начать, понимая, что это может быть не так воспринято противоположной стороной.
– Ты объясни мне все-таки, Умар, – спросил наконец полковник, – в каком я сейчас нахожусь положении. В качестве кого я здесь вот стою, на этой дороге?
– Наверное, в качестве офицера…
– Пленного офицера? – пожелал уточнить Раскатов.
– Я же сказал тебе, что ты свободен…
Он вытащил из кармана кобуру с пистолетом, расстегнул клапан, руку на рукоятку положил, словно пробуя, как пистолет в ладонь ложится, и протянул полковнику. Потом из внутреннего кармана бушлата вытащил пакет с документами, повертел в руке и тоже отдал.
– Возвращаю… Это твое… Я специально сам сразу забрал, чтобы к другим не попало…
И остановился. Твердо остановился, как черту подвел…
– Я опять твой должник… – Раскатов положил руку на локоть отставного майора. – И в этот раз не меньший, чем в прошлый…
– Жизнь сама разберет, кто кому и что должен… Все… Иди… Мы будем возвращаться… Нам пора…
– Но ты поставил меня в неудобное положение… С точки зрения закона. Что я должен сделать, когда вернусь к своим? Я должен сказать, кто отпустил меня?
– Это меня не пугает… – сказал Умар. – У меня устоявшаяся репутация, и что-то добавится к ней, что-то убавится, это не решит ничего ни для меня, ни для Астамира…
– Это да… Но есть еще один вопрос, и очень серьезный… Ты сам служил в армии, пусть и в советской, а не российской, но и сейчас мало что изменилось.
Ты должен понимать мое положение… У вас остались другие пленники… И я вынужден буду прийти за ними… И я не могу прийти, не предупредив тебя, иначе это будет с моей стороны предательством… Мне бы хотелось, чтобы ты ушел от своего эмира хотя бы на время…
– Отец, что он говорит! – воскликнул горячий Астамир, имеющий собственные представления о порядочности и воинской чести.
– Он говорит о реальных вещах, – ответил Умар. – Я понимаю, что ты вернешься за своими людьми… Это твое собственное дело… Даже скажу честно, я плохо подумал бы о тебе, если бы ты оставил их в плену… Но ты их не сможешь найти…
– Но я очень постараюсь… – сказал полковник. – Я умею стараться и прошел хорошую школу обучения уже после того, как мы с тобой в последний раз виделись…
– Старайся… Может, и получится… Если получится, спаси моего сына, как я дважды тебя спасал… Он не самый плохой человек…
– Отец!.. – возмутился Астамир.
– А сейчас – иди… – Умар на сына внимания не обращал, словно его и не было рядом.
Раскатов протянул руку.
– Спасибо тебе, Умар!
– Иди…
– Отец, его нельзя отпускать… – Астамир руку на автомат положил.
– Иди…
– Прощай…
Полковник повернулся и двинулся по дороге. Отец с сыном не стали ждать, когда он дойдет до ближайшего поворота. Стали сами взбираться выше, но не по дороге, а напрямую через ельник. Путь им предстоял неблизкий, потому что боевики никогда не проводят операции рядом со своими убежищами. И они торопились. Тем не менее, прежде чем исчезнуть в ельнике, Астамир Атагиев обернулся, чтобы посмотреть на уходящего полковника. Но не увидел. Астамир даже запрыгнул на высокий камень, однако полковник, должно быть, шел очень быстро и уже оказался, наверное, за поворотом «серпантина». А все, что дальше поворота, выпадало из поля зрения молодого боевика…
* * *
И все же сын стремился догнать и оказаться рядом.
В густом ельнике идти рядом было практически невозможно, и Астамир то плечом отца касался, то оказывался в стороне, то с одного бока заходил, то с другого. Он явно пытался поговорить о чем-то с отцом, старший Атагиев понимал это, но разговора пока избегал. Умар долго не желал останавливаться, наоборот, быстрее шел, чтобы уйти глубже в ельник и подальше от дороги.
– Передохнем… – все же предложил Астамир, не выдержав.
Умар молча встал.
– Я знаю, о чем ты хочешь поговорить…
– Тогда ответь мне… Мне не с кем больше говорить… Я чувствую, что не все понимаю, но спросить мне не у кого…
– Ладно, – согласился отец, понимая, что разговор этот все равно неизбежен.
И сел на поваленный ветром ствол иссохшей молодой елки. Сын присел рядом на корточки и положил перед собой автомат.
– Отец, я присматриваюсь к тебе уже давно. Скажи мне, почему ты рожки к автомату почти не набиваешь?
Умар даже улыбнулся от такого вопроса. Наблюдательность сына ему понравилась. Да, и об этом, наверное, тоже стоило поговорить. Кто еще может сказать правду самому родному существу, самому близкому существу, пусть уже и взрослому мужчине, не успевшему, правда, обзавестись семьей, потому что он всегда воюет.
– Потому что у меня рожок почти всегда полный. Зачем набивать патроны в полный рожок…
Ответ звучал слегка шутливо, но Астамир совсем не был настроен на шутливый лад.
– Я сегодня специально позади тебя устроился, чтобы посмотреть. Ты почти не стрелял… А если и стрелял, то совсем не глядя… И из «подствольника» не выстрелил, когда все залп давали… И, мне кажется, так уже давно идет… В последний раз ты воевал по-настоящему, когда нас «кадыровцы» обложили…
– В этом ты прав… Мне не нравится, когда мне голову отрезают, и потому «кадыровцев» я бил от всей души…
Старший Астамиров опять улыбался, и эта улыбка очень беспокоила Астамира. Она сразу создавала впечатление, будто отец знал что-то такое, чего сын не знает, и вообще показывала, что сын неспособен многое понять.