Девушке почудилось, что можно взлететь над ним и рассмотреть до самого донышка…
Рокот сначала был слышен едва-едва и походил скорее на заунывный, повисший на одной ноте вой водного мотоцикла: там, далеко внизу, синюю могучую гладь рассекал одинокий мотоциклист, оставляя за собой узенькую белую полоску.
Вертолет показался позже. Заслуженный «Ми-8» неспешно прошел вдоль берега, развернулся, переваливаясь, словно тяжелый жук, демонстрируя на желтом брюхе блакитную надпись советских еще времен: «ГАИ».
— Над седой равниной моря гордо реет глупый пингвин. Он и сам уже не помнит, как сумел с земли подняться… — раздумчиво произнес Маэстро.
Вертолет снизился, порыскал над шоссе; пилот начал утюжить площадь «по квадратам», вдумчиво и неспешно.
— …Он парит вторые сутки над равниной океана, потому что он не знает, как сажать себя на плоскость!
Маэстро выпрыгнул из автомобиля и стал внимательно наблюдать за вертолетом.
— В чем дело, Влад? — встрепенулась Аля.
— Песню помнишь, девочка? «Здравствуйте, дачники, здравствуйте, дачницы, летние маневры у нас да начались…»
— У тебя игривое настроение? Мужчина кивнул:
— «Ой ты песнь моя, любимая, цок-цок-цок — по улице идет драгунский полк…»
— Он за нами? — произнесла Аля разом севшим голосом, проследив за взглядом Маэстро и в небольшой уже точке опознав вертолет. До этого, погруженная в собственные переживания, она не замечала ничего вокруг, кроме запахов моря и полыни. Девушке показалось, будто душа ее затрепетала мягко, тревожно… Испуг еще не успел родиться, но страшные воспоминания о загонной охоте на них мигом поднялись из стылого омута подсознания и наполнили сердце страхом, холодом, жутью.
— «Сапоги фасонные, звездочки погонные, по три звезды — как на лучшем коньяке!»
— Влад! Прекрати!
— Не бойся, девочка. Этот недоношенный птеродактиль нам не опасен. Сейчас он уйдет на юг, ему удобнее с юга квадраты чесать.
— Какие квадраты? Почему — чесать?
— Пилот работает по квадратам. Ищет.
— Нас?
— Скорее всего. Больше некого. Удобнее всего ему с юга на север по прямой, возврат — полусферами, так большая площадь проверяется и не один раз… Да и с юга, от солнца, он невидимкой заходит: мало ли что… А то — ракета встречная в пасть влетит.
— Какая ракета на мирной дороге?
— Известно какая: «земля-воздух».
— Влад, у нас в стране, конечно, бардак, но не до такой же степени!
— Во-первых, до такой. Во-вторых, береженого Бог бережет, и летяга поговорку эту блюдет свято. И в-третьих — метода, сиречь традиция: чему обучили, тому и следует. Заметь, геликоптер мог и на бреющем пойти вдоль дороги, а — поберегся: видать, в Чечне небо утюжил или где там… Небо здесь мирное, а летун работает как на боевом вылете. О чем это нам говорит?
— Ну и о чем?
— Ваша ирония, дитя девяностых, неуместна. Это говорит нам о многом!
— Ну ты и болтун! — искренне удивилась Аля. — Ты знаешь, что нам теперь делать?
— Уходить. «А мы уйдем на север! И там — переждем опасность!»
— Почему на север?
— Милая барышня, это фольклор моего детства. Незабвенная речь шакала перед нашествием Рыжих Псов. «А когда все подохнут — мы вернемся!» За точность цитаты не поручусь, а по существу — установка здравая, а?
— Что-то ты игрив не по погоде. И не по возрасту.
— Уж каков есть. — Маэстро, все это время внимательно наблюдавший за Алей, удовлетворенно кивнул, отметив, что первый спонтанный страх у девушки прошел, не успев разродиться ни в панику, ни в беспокойство.
— Пришла в себя?
— А я и не уходила.
— Да?
— Влад! — Аля с удивленным негодованием смотрела на Маэстро. — Так ты этот балаган персонально для меня устроил?
— Балаган? Какой балаган?
— Цирк? Решил отвлечь барышню от черных мыслей и жутких реалий?
— Вроде того, — пожал плечами Маэстро.
— Ну надо же… Заботливый.
— Это плохо?
— Это хорошо. Но я если и боялась, то самую малость, правда.
— Тем лучше.
— Я не подведу тебя, Влад.
— Я и не сомневался.
— — Так куда мы теперь?
— К морю. Отдыхать. Пока есть такая возможность.
— В смысле?
— Позагораем, поплаваем. Поныряем.
— Ты знаешь, я уже так нанырялась, что… до конца жизни хватит.
Вертолет, барражируя где-то вдали, развернулся, пошел на следующий круг.
— Мы что, к морю на этом паленом джипе покатим?
— Бросим. — Маэстро Улыбнулся. — Продавать — нет ни времени, ни покупателя, ни желания. Добрые люди подберут. Так что — собирай пожитки.
— Да у меня и пожитков никаких. Только то, что на мне. Маэстро, у тебя хоть план какой-то есть?
— А как же! «Таварыщ Малыновскый, у вас есть план? Нэт? Тогда мы будзм курыть, план таварыща Жюкова».
— Маэстро! Я серьезно?
— А если серьезно, то зачем нам план? Ну как…
— По пунктам. Первое: кто против нас работает? Какими силами? Какие цели преследует? Кто осуществляет оперативное руководство? Кто отдает приказы по существу? Знаем мы ответы на все эти вопросы?
— Нет.
— А значит…
— Нужно провести разведку?
— Угу. Но линии фронта — нет, противника, окромя винтокрылой машины ГАИ, задействованной, скорее всего, втемную, — тоже. А без ответа на вышеперечисленные вопросы нас просто сцапают, а дальше — как в народной телепесие: «Галина Бланка буль-буль, буль-буль…» Скверная перспектива, а?
— Да не боюсь я, Маэстро, и ты, судя по всему, меня вовсе не напугать хочешь, а наоборот. Нет?
— Дед. И бабка при нем. Так за какую линию фронта войти, чтобы взять языка?
— Не знаю я. Но ты-то знаешь?
— Обязательно. Подхватывай!
Маэстро подал девушке тяжеленный баул; сам два таких же закинул на плечи.
— Что там у тебя? — спросила Аля. Оружие.
И куда столько?
— В хорошем хозяйстве и сухарь — бублик, и стакан — за два. Сдается мне, скоро на этом милом побережье станет жарче, чем теперь. И немудрено. Лето.
По крохотной тропке, прорезанной в обрыве и окруженной со всех сторон чахлыми кустами, они спустились к морю. Там, внизу, на идеальном песчаном пляже, усыпанном телами редких в этот день отдыхающих, казалось, был совсем другой мир.
Вялая многодневная лень витала сонным заплывшим призраком над всем и всеми. Люди приехали отдыхать и желали за свои деньги отлежать с чувством.
Море вблизи было блекло-мутным, штилевым; мужчина и девушка расположились там, где обрыв доходил почти до воды, у высоких камышей, на гладком галечном пляже.
— Ну и что задумалась? Раздевайся и загорай.
Сам Маэстро собрал волосы шнурочком, сбросил футболку, подвернул джинсы, потоптался по песку, приноравливаясь. Завернул пистолет с навернутым на него глушителем в футболку, погрузил в пакет.
— Пойду по берегу послоняюсь.
— С оружием?
— А что делать? Привык, как к трусам, — А я что?
— Загорай. Да за сумками присматривай. — Маэстро навернул на другой пистолет глушитель, положил рядом с девушкой, под полотенце:
— И повнимательнее.
Народец здесь по курортной поре ушлый!
— Маэстро, а может, мы вместе?
— Нет.
— Почему?
— При полностью неясных вводных возможен только один вид разведки — боем.
Пожелай мне удачи.
— Удачи.
— К черту.
Маэстро развернулся и побрел вдоль берега к пансионатам и приморскому поселку. Он шел неспешно, танцующей, развинченной походкой разомлевшего от вина и полной расслабухи свеженького кавалера при легких деньгах, всегда готового к карточной игре, матримониальным приключениям и выпивке.
— Влад! — окрикнула его Аля.
— Ну?
— Ты… ты, пожалуйста, возвращайся.
— Я вернусь, девочка.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— А что мне делать, если…
— Стреляй. На поражение. Ты запомнила? Победитель всегда прав, побежденный всегда мертв. Третьего не дано.
Глава 37
— Икар вызывает Первого, прием.
— Первый слушает Икара.
— Патрулирую квадрат четырнадцать-В. В районе пансионата «Дельфин» наблюдаю джип, похожий по описанию на разыскиваемый.
— Как далеко это от места недавнего огневого контакта?
— Это где людей Черепа замочили?
— Икар…
— Виноват. Я хотел, чтобы по существу.
— Я понял.
— Километрах в сорока. Но не по шоссе. Целиной.
— Джипы ведь ездят и по бездорожью?
— Еще как ездят!.. Издеваетесь, шеф?
— Иронизирую.
— Там, рядом с этой бибикой, люди.
— Сколько? Можешь уточнить?
— Проблематично. Подойти ближе нельзя — спугну. Вы же сами говорили…
— Говорил. Используй оптику!
— Стараюсь…
— Так что там за люди?
— Мужчина и девушка.
— У тебя есть фотороботы?
— Первый, работать с вертолета по опознанию — это как с моста в бутылочку помочиться.
— Бросай шуточки, Икар. Все очень серьезно.
— Никто и не сомневается. Семь трупов среди бела дня! Или сколько там?..
— Эти люди ничего не заподозрили? На твой счет?
— Не думаю. Вертолет штатный, гаишный, парит себе, аки птах над цветком.
Да и я веду себя, как целка-гимназистка: мирно перепахиваю целину воздушных потоков километрах в семи от них. А то и подалее.
— Значит, уверен?
— А пес их знает! Вроде бросают они джип и книзу мылятся…
— Что?
— Ну, готовятся свинтить. Свалить. Исчезнуть.
— Полагаешь?
— Вот именно, полагаю! А уж как на самом деле, попа с ручкой или бумажка с кучкой, — это соображай… Может, мужик с девахой в кустики наладились, так сказать, расслабиться на природе и в неге… А мы тут предположения строим…
Если честно, то я в такой денек на их бы месте…
— Икар! Доложите точно: они уходят? Куда именно?
— Ни черта на таком расстоянии не видно! Может, пугнуть их? Ситуация и прояснится.
— Пугнуть?
— Ну! Пронестись на бреющем и отработать квадратик из пулеметов! Так нет у меня под брюхом стволов, заданьице — мирное насквозь!
— Икар, похоже, ты жалуешься?
— А хоть бы и так?
— Ладно. Не комплексуй.
— Кто комплексует? Я?!
— Нет. Присказка такая. Куда они направились?
— Говорю же, пропали в кустах. На обрыве.
— Тропинка там к пляжу есть?
— Тропинка?
— Ну да. Сход.
— Да сколько угодно!
— Вот еще что, Икар… Парень этот седой?
— Кто?
— Мужчина, что с девкой. Он — седой?
— А у него на голове косынка повязана. На манер спецназа. Ну да так сейчас полстраны ходит: мода.
— Ты сейчас их видишь?
— Нет.
— Пройдись над прибрежной полосой и понаблюдай пляжи. Но оч-ч-чень издалека. Если это они, пусть думают, тебя интересуют рыбные косяки, и не более того.
— А зачем службе безопасности движения знать про рыбные косяки, а, командир?
— Не умничай. Будет что новое — докладывай.
— Есть.
— Конец связи.
— Конец связи.
— Ричард вызывает Глостера.
— Глостер слушает Ричарда.
— Мне кажется, мои люди только что обнаружили Маэстро. И Куклу.
— Вот как? Вам опять кажется, Ричард?
— Информация будет проверяться и уточняться.
— Хоть это хорошо.
— Я хотел бы получить четкий и недвусмысленный приказ: что делать в том случае, если…
— …Это действительно они?
— Да.
— Уничтожить. Быстро, любыми силами и средствами, не считаясь со случайными жертвами в районе огневого контакта. Вы поняли, Ричард? Хоть напалмом их жгите, но уничтожьте. Раньше, чем они уничтожат вас. И ваших людей.
— Вот тогда вы и подоспеете на выручку, Глостер.
— Ваша ирония, Ричард, неуместна. Совершенно. Кажется, я информировал вас о сложности задачи.
— Так точно.
— Ну так выполняйте, черт бы вас побрал! Выполняйте!
— Есть. Я хотел бы уточнить…
— Сумму премии? Сто тысяч вам и столько же — вашим людям. Распределите сами. Да, Ричард, кто будет командовать операцией?
— Я.
— Это лучше всего. Даже если она не удастся.
— Она удастся, Глостер.
— Тогда я лично поздравлю вас на базе Южная. Уже через полтора часа. Ваш позывной в операции?
— Первый.
— Удачи, Первый.
— К черту.
— Конец связи.
— Конец связи.
— Первый вызывает Третьего.
— Третий слушает Первого.
— Кто у тебя сейчас в районе пансионата «Дельфин»?
— Вы имеете в виду силовое сопровождение…
— И это тоже.
— Только наряды милиции. Их можно использовать.
— Не подходит.
— Есть еще ряженые.
— Это лучше. Шухера они среди местных не вызовут?
— Да какое там!
— Ну и славно. Выдвигай их, пусть прояснят ситуацию.
— В смысле?
— Ты ориентировку на седого и девчонку получил?
— Только что.
— Похоже, они где-то в районе твоих пляжей.
— Понял.
— Слышу излишний кураж в голосе. Решил двадцать кусков зелени влегкую скосить? Не обольщайся, детка, ни с того ни с сего такие вот гранты никто не раздает. А уж я — тем более. Седой этот не просто опасен, он особо опасен.
— Я других по нашим временам и не помню.
— А он не из наших времен, Третий. Он из прежних. Знаешь, чем прежние от нынешних отличались?
— Ну?
— Они умели не только стрелять, но и думать.
— Думать?
— Не бери в голову. Подымай своих ряженых. Карточка этого седого и девчонки у тебя есть?
— Фоторобот.
— Народу на вашенском пляже много?
— Да откуда? Пляж большой, пансионат маленький.
— То есть немного.
— Нет. А сегодня — вообще…
— Чего так? Жара хоть куда.
— Ну. В тени под пятьдесят. Это уже не асфальт плавится, а песок.
— Так где же купальщики?
— По норам.
— Чего?
— Конца света ждут. Парад планет, затмение или там… По домикам попрятались.
— У нас каждый год — конец света.
— Ну. А народ это любит: помирать, так всем. Не обидно.
— Они что же, эти медузы пляжные, желают в фанерных сараюшках конец света переждать?
— А пес их знает.
— Забавно.
— Угу.
— Но не смешно.
— Да?
— Слушай приказание, Третий. Сам идешь на пляж ищешь мне этого странствующего киллера.
— И девчонку?
— Ну разумеется.
— И если нашел, то что? Вязать?
— Повязать, мил друг, ты никого из них не сможешь. И не должен.
Ликвидировать. Понял?
— Так точно.
— Доподлинно понял?
— Так точно. А если…
— Ну?
— Если уверенности не будет? В том, что они — те самые? Просто похожи?
— Вот для этого и используй ряженых. Пусть вызовут на жесткий разговор, лучше — на конфликт. Здесь не ошибешься.
— Понял. И тогда — мочить?
— Именно. Сразу. Немедленно. Быстро и без сантиментов. Даже если для этого понадобится положить полпансионата отдыхающих… Ты зря скалишься, Третий.
— Да я не…
— Я слышу по голосу. Настройся. Соберись.
— Есть.
— Это приказ. Уничтожить любой ценой. Любой.
— Есть.
— Тем более… за мертвых денег столько же, сколько и за живых. А хлопот меньше.
— С мертвыми — это завсегда так. Какие с мертвыми хлопоты? Никаких.
Глава 38
Спонтанная, разномастная пляжная компания из четверых отдыхающих, расположившаяся под хлипким зонтиком-навесом за дощатым столом в импровизированном ресторанчике-шале метрах в трех от воды, на бетонной надолбе, была уже основательно разогрета напитками и закусками, а говоря попросту, все четверо были крепко «клюкнумши», «дерябнумши» и даже «накачамшись». Все четверо казались людьми одного круга: бывшие интеллигенты, хоть и не потерявшиеся окончательно в рыночных волнах, но и нырнувшие не глубоко — в самый раз, чтобы прикупить по маломерной четырехкомнатной, прилично одеваться, курить средней паршивости сигареты, иметь малые сбережения в тещином чулке и на отдыхе позволять себе чуток расслабиться и погундеть не только о наболевшем, но о разном. Особливо о добре и зле. О разумном, добром и вечном. Впрочем… То, чем засеяли их головы тридцать пять лет назад, сейчас впору было выкосить, вытравить на корню, глядишь — в большие денежные дяди и выбились бы. Да только кому охота в тех чертополохах кандыбаться? То-то, что никому.