Девушка коротко рассмеялась:
– Действительно, вам это неинтересно!
– Ну а мне, во всяком случае, интересно, мисс, – приветливо проговорил Хемингуэй. Почему это завещание незаконно?
Паула была слишком сердита, чтобы беспокоиться о том, что и кому она говорит.
– Оно незаконно, потому что не было подписано в присутствии свидетелей. Этот факт нам только что выложил дворецкий.
Мотисфонт хихикнул.
– Как типично для Джозефа! – заметил он. – Какой удар для вас и для Стивена!
– Удар! – проговорила Паула сквозь зубы.
– Приношу свои соболезнования, – неискренне посочувствовал бизнесмен. – Но никогда не стоит опережать события, правда?
– А идите вы... – грубо отмахнулась она. Мотисфонт пожал плечами и ушел. Инспектор Хемингуэй продолжил задавать наводящие вопросы:
– Ну, ну, мисс, должен заметить, это полная неожиданность! Очень неприятно для заинтересованных лиц. Как получилось, что завещание не засвидетельствовали? Мистер Блис ничего не сказал об этом.
– Он не знал. Мой драгоценный дядюшка Джо... – Паулу несло, она в лицах изображала Джозефа, Старри, Стивена, прочих и закончила словами: – Мой брат пошел звонить мистеру Блису. Он думает, что все перейдет к дяде Джозефу как к ближайшему родственнику. Наверное, он прав. В этом ирония судьбы.
– Если вы не возражаете, мисс, я подожду результатов этого телефонного звонка, – решил Хемингуэй, опуская шляпу на стол.
Она пожала плечами.
– Пожалуйста!
Долго ждать не пришлось. Стивен появился через пару минут и повел бровью в сторону инспектора.
– Взяла в поверенные Скотленд-Ярд?
– Какое это имеет значение? – обессиленно вздохнула Паула.
– Все в порядке, – вмешался Хемингуэй. – Не считайте меня посторонним.
– Мне это и не удается, – поклонился Стивен. – Вы уже стали членом семьи.
Паула дернула брата за руку.
– Пожалуйста, замолчи! Что сказал Блис?
– Не трогай меня. В сложившихся обстоятельствах, кажется, проигрываю только я.
– Ты хочешь сказать, Джо не все прикарманит? – недоверчиво спросила она.
– Ему до этого далеко. По закону собственность дяди Ната делится поровну между ближайшими родственниками. То есть Джо получает половину, а мы с тобой делим ту половину, которая перешла бы к отцу, если бы он был жив.
Глаза Паулы пристально смотрели на Стивена.
– Ты уверен?
– Нет, я ни в чем не уверен. Но это то, что сказал Блис.
Она подняла руки к вискам и отбросила тяжелые пряди волос.
– Боже мой, значит, мы все будем богатыми!
– Как посмотреть. Вы с Джо будете относительно богатыми, а я – относительно бедным. Кроме того, возьмут огромный налог. Сомневаюсь даже, что после этого наберется восемьдесят тысяч для Джозефа и по сорок нам с тобой.
– Ты сможешь содержать этот дом? – спросила она.
– Едва ли. Его продадут и стоимость внесут в общую сумму.
– Мне жаль! – механически сказала Паула.
– Как мило с твоей стороны! – снасмешничал Стивен. Он взглянул на Хемингуэя. – Интересно, инспектор?
– Мне все интересно, – ответил Хемингуэй. Мод выбрала этот момент, чтобы появиться из широкого коридора, который вел мимо бильярдной на половину прислуги. Она все еще держала в руках искалеченную книгу, которая, очевидно, поглощала все ее внимание, потому что она с ходу сказала:
– Они все говорят, что ничего не знают. Если ты это сделал, Стивен, мужественнее было бы признаться.
– Черт подери, сколько раз еще повторять, что я не трогал вашу книгу? – не выдержал Стивен.
– Ругаться незачем, – спокойно продолжала Мод. – Когда я была девушкой, мужчины не использовали грубых выражений в присутствии женщин. Конечно, времена изменились, но не думаю, что к лучшему. Я считаю, кто-то умышленно испортил мою книгу. – Ее блеклый взгляд передвинулся на лицо инспектора. – По-моему, вы ничего не делаете. – Голос Мод посуровел. – Я считаю, вы должны найти того, кто бросил мою книгу в печь. Для вас это, может быть, и неважно, но, насколько я понимаю, вы недалеко продвинулись с убийством моего деверя, так что можете пока для разнообразия заняться этим.
– Бог мой, тетя, вы же не думаете, что Скотленд-ярд будет заниматься вашей несчастной книгой! – воскликнула Паула. – Мы все уже устали про нее слышать!
– А я, – парировала Мод, – уже устала слышать об убийстве Ната и о его завещании!
– В таком случае, – сказал Стивен, – нельзя ожидать, что вы заинтересуетесь заключением Блиса.
– Конечно, нет, – ответила Мод. – Мне не нужно большого состояния и я не хочу быть обязанной жить в этом доме. Я немедленно закажу копию «Жизни императрицы Австрии». Когда я прочитаю ее, то сдам в библиотеку вместо этой.
Джозеф, который в этот момент сходил вниз по лестнице, услышал жену и поднял руки:
– Дорогая, перестань наконец морочить всем голову. Мне казалось, мы решили забыть об «Императрице»!
– Может быть, ты и решил, Джозеф, но это не твоя книга. Меня она очень интересует, и я хочу дочитать до конца.
– Хорошо, дорогая, – обещал Джозеф. – Не бойся, когда закончатся все неприятности, я достану тебе копию!
– Спасибо, Джозеф, я сама достану, не дожидаясь, пока что-нибудь кончится. – Мод повернулась и ушла к себе.
Хемингуэй взялся за шляпу. Джозеф засуетился:
– А, инспектор! Уходите? Мне не следует спрашивать, что вы уже обнаружили? Знаю, вы не будете держать нас в неведении дольше, чем это необходимо.
– Конечно, нет, сэр. Между прочим, я, наверное, должен поздравить вас.
Джозеф нахмурился:
– Пожалуйста, не надо; инспектор! Я совсем не хотел того, что случилось. Но все еще может устроиться...
– Надеюсь, сэр. Сожалею о книге миссис Хери-ард, боюсь, она считает, что я должен привлечь вандала к суду.
Джозеф устало улыбнулся.
– Думаю, мы все уже достаточно слышали об этой книге, – сказал он. – К сожалению, у моей жены есть привычка, которую молодежь находит довольно утомительной: она любит пересказывать выборочные отрывки из прочитанного. Так что чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше. Она скоро забудет об «Императрице Австрии».
– В последний раз повторяю, – с угрозой сказал Стивен. – Я – не – трогал – эту – книгу!
– Хорошо, старина, оставим это, – поспешил согласиться Джозеф.
После этого инспектор, сопровождаемый сержантом Вером, покинул дом. На пути в город он был необычно молчалив, и сержант, украдкой бросив взгляд на патрона, увидел, что тот насупился. На всем протяжении завтрака в «Голубой собаке», состоявшего из холодной индейки и ветчины, Хемингуэй продолжал хмуриться до тех пор, пока сержант не осмелился спросить его, что он думает о сегодняшнем утре.
– У меня появились очень странные мысли. – Хемингуэй ковырял прекрасный стилтонский сыр. – Очень странные. Не удивлюсь, если у меня скоро начнутся галлюцинации.
– А я думал о том, что вы мне как-то сказали, – медленно проговорил сержант.
– Если бы ты больше думал о моих словах, ты бы уже стал инспектором, – ответил Хемингуэй. – Так что я сказал?
– Вы как-то сказали мне, что вы любите, когда дело стопорится и становится почти безнадежным, потому что это значит, что-то должно произойти.
– Не скажу, что это неправда, потому что очень часто так оно и бывает, но тебе не стоит запоминать подобные замечания, от этого не будет никакой пользы, – строго заметил Хемингуэй.
– Так вот, сэр, это дело уже достаточно застопорилось?
– Да, – подумав, согласился Хемингуэй. – Пожалуй.
– Вы что-то нашли?
– У меня есть ощущение, что для кого-то этим утром все случается раньше времени, – сказал инспектор. – Не спрашивай, откуда у меня это предчувствие, это то, что называют flair. Поэтому меня и сделали инспектором.
Сержант Вер вздохнул и терпеливо ждал.
– Пока я сегодня шатался по дому, более походя на бойскаута, чем на полицейского, я хорошенько, не торопясь, обдумал это дело. – Хемингуэй подцепил ломтик сыра и поднес его ко рту. – И рассматривая то одно обстоятельство, то другое, увязывая их вместе и руководствуясь flair[10] и знанием психологии, я пришел к выводу, что меня водили за нос. Ну, а этого я очень не люблю. Более того, это и начальству не понравится. – Он отправил сыр в рот и стал жевать.
– Кто водит вас за нос? – не понял Вер. Хемингуэй запил сыр пивом.
– Добрый старый дядя Джозеф, – ответил он. Сержант нахмурился:
– Пытается сбить вас со следа молодого Хериарда? Но...
– Нет, – покачал головой Хемингуэй. – Со своего собственного следа.
– Но, боже мой, шеф, вы же не думаете, что это сделал он? – задохнулся сержант.
Хемингуэй с жалостью рассматривал подчиненного.
– Ничего не поделаешь, если у тебя нет flair, ведь это французское слово, ты не понимаешь его, – поднял он палец, – но ты же в состоянии понимать простую арифметику.
– В состоянии, – пробурчал уязвленный сержант. – Прошу прощения, сэр, но я, как и все, могу сложить два плюс два и сказать, что это равняется четырем. Но пять я получить не могу. Может быть, французы и могут.
– Нет, – невозмутимо сказал Хемингуэй. – Это должно быть озарение, парень. У тебя его нет.
– Нет, но я знаю, что это такое, – непочтительно ответил сержант. – Это когда что-то мерещится.
– Когда-нибудь я разозлюсь на тебя, – предупредил Хемингуэй. – Тебя, вполне вероятно, понизят в чине.
– Но, шеф, он просто не мог это сделать!
– Ну если в этом дело, никто из них не мог.
– Я знаю, но Джо единственный, у кого есть алиби с того момента, когда Хериард пошел к себе, и до того, когда его нашли мертвым!
– Ты мне так это преподнес, что я даже не понимаю, почему я не заподозрил его с самого начала.
– Он разговаривал с мисс Клар через общую дверь в ванной. Вы же не хотите сказать, что она тоже в этом замешана? – с отчаянием сопротивлялся сержант.
– Нет, не хочу. Я собираюсь сказать, что если у тебя куча подозреваемых и только один из них был достаточно умен, чтобы обеспечить себе алиби, то надо смотреть за ним в оба глаза. Признаюсь, я не сделал этого, но скорее всего потому, что это ты меня отвлек.
Вер вздохнул.
– Скорее всего, – горько согласился он.
– Правильно, – сказал Хемингуэй. – Прекрати дерзить и подумай. В этом деле куда ни поверни, везде натыкаешься на Джозефа. Ты должен был это заметить. Возьми само сборище! Чья это была блестящая мысль? Можешь спросить у всех в усадьбе, и все дружно ответят: Джозефа! Я никогда не встречался с покойным Натаниелем, живым, я хочу сказать, но слышал о нем предостаточно. Я совершенно уверен, не такой он человек, чтобы любить рождественские приемы. Нет, это добрый старый дядя Джозеф придумал, как хорошо будет устроить настоящее старинное Рождество, когда воздух дышит доброжелательством, все забывают старые ссоры и до конца своих дней живут счастливо. Молодой Хериард не поладил с Натаниелем из-за своей красотки! Паула замучила его до полусмерти, добиваясь денег на пьесу Ройдона! Мотисфонт рассердил его незаконной продажей оружия в Китай. И поэтому у Джозефа родилась блестящая идея пригласить всех троих и тех двоих, из-за которых возникли неприятности, в Лексхэм. Если хочешь, можешь сказать, что сделал он это из лучших побуждений, хотя и бестактно. Но, с другой стороны, можешь немного расширить свой горизонт и спросить себя, не собрал ли он всех тех, кто вероятнее всего мог поссориться с Натаниелем, просто для того, чтобы обеспечить себе прикрытие.
– Ну, сэр, он не больше чем старый мягкосердечный дурак! – возразил сержант Вер. – Я таких не раз встречал!
– Он и хотел, чтобы ты так думал, – торжественно выпрямился Хемингуэй. – Ты забываешь, Джозеф был актером. Ну вот. Я немного знаю сцену. Вернее, много. Джозеф сколько угодно может говорить мне о том, что он играл Гамлета, Отелло и Ромео! Я не верю ему! Больше того, никогда не верил! У него на лице написано, что он не трагический и даже не комедийный, а характерный актер. Он играл бедного старика отца, который не мог выплатить ренты, в «Нечестивом бароне» или в «Что случается с девочками в восемьдесят лет». Он был дворецким в полусотне комедий. Он был первым могильщиком в «Гамлете»! Он был...
– Хорошо, я понял! – дошло до сержанта.
– И если я не очень ошибаюсь, – продолжал Хемингуэй, – наиболее удачная его роль – роль доброго дядюшки в мелодраме под названием «Рождество в Лексхэме» или «Кто убил Ната Хериарда?». Должен признать, очень талантливая игра.
– Не понимаю, как вы все увязываете, сэр! Правда, не понимаю! Я еще мог бы понять ваши подозрения, если бы он заставил своего брата написать завещание в свою пользу. Но он этого не сделал! Он заставил Натаниеля оставить все деньги Стивену Хериарду.
– В этом он умнее тебя, мой мальчик. Несмотря на то что он начал свою карьеру в конторе поверенного, он забыл маленькую формальность: свидетели не видели, как подписывалось завещание. Не надо многое знать о законах, чтобы понимать, что подпись на завещании должны засвидетельствовать. Ты слышал, мисс Хериард сказала, он забыл вписать какой-то пункт. Она имела в виду пункт о заверении завещания. Если его нет, то для того чтобы завещание утвердили, свидетели должны присягнуть, что они видели, как его подписывали. Так что, если бы Стивена и не признали виновным в убийстве, у Джозефа в рукаве был козырь. Спустя соответствующее время, когда дело было бы закончено, выяснилось бы, что завещание не в порядке.
– Да, но выяснилось-то не спустя соответствующее время, – возразил сержант. – Выяснилось сегодня, а дело еще совсем не закрыто.
– Да, – подтвердил Хемингуэй. – Не закрыто. Я говорил: у меня предчувствие, что все происходит быстрее, чем кто-то рассчитывал. Добрый дядя Джозеф не учел мистера Высокий стиль. По каким-то причинам, которые у меня не было времени выяснить, все выплыло наружу и Старри проболтался. Не думаю, что Джозеф этого хотел. Он не хотел, чтобы Старри вылезал со своей репликой раньше времени.
Сержант Вер почесал в голове:
– Когда вы говорите об этом, сэр, – звучит правдоподобно. Но я бы сказал, слишком это хитроумно для такого парня, как Джозеф Хериард.
– Это потому, что ты думаешь, он просто бездарный актер с золотым сердцем. Но ты не должен упускать и такую возможность: он может быть чертовски хорошим актером на сцене и при этом бессердечным в обычной жизни. Сопоставь все, что мы слышали об этом Рождестве! Ты же сам узнал массу всего от слуг.
– Ну, я не придаю большого значения тому, что они сообщили, – с сомнением сказал сержант.
– Я тоже не обращаю внимания на то, что, как они сами считают, они нам сообщили. Но слуги рассказали тебе много всего, чему они сами не придают никакого значения. Именно это и ценно! Что ты скажешь о том, что Джозеф развешивал гирлянды и ветки остролиста по всему дому, пока не довел Натаниеля до такого состояния, что тот готов был убить его?
– Ну и что из этого? – изумился сержант.
– Все сходится, – продолжал Хемингуэй. – Добрый дядя Джозеф старался изо всех сил, чтобы создать веселую и радостную атмосферу для тех людей, которые хотели этого не больше, чем Натани-ель. И это даже он должен был понимать! Фактически добрый дядя Джо довел своего брата до белого каления. Он действовал Натаниелю на нервы. Этого он и добивался. Он делал все, что не нравилось Нату, начиная с украшения дома и заканчивая похлопыванием по спине, когда у того разыгрался ревматизм.
– Да, но он из тех, кто всегда наступает на мозоль, – заспорил сержант.
– Он и хотел, чтобы все так думали, – сверкнул глазами Хемингуэй. – Подожди, и я докажу тебе, что бестактность дяди Джозефа – доминирующая черта этого дела. Собрав воедино всю информацию, которая у нас есть, что мы получим?
– Джозеф старается поддержать мир, – с готовностью ответил сержант Вер.
– Ни в коем случае! Джозеф подливает масла в огонь! Вот это более похоже на правду. Человек, который хочет мира, не приглашает совершенно несовместимых друг с другом гостей к старому скупердяю с плохим настроением, у которого уже вырос огромный зуб на большинство из них.
– Но все говорят, что Джозеф всегда пытался смягчить ссоры!
– Спасибо, я сам слышал, как он это делает. Никогда не видел такого расчетливого умения заставить рассерженного человека бегать в поисках топора! – распинался Хемингуэй. – Он даже мне действовал на нервы! Но я еще не закончил, до этого далеко. Приведя всю компанию в такое состояние, когда могло случиться все, что угодно, он изливает свой псевдоутешительный бальзам на блондинку Стивена, намекая ей, что состояние Натаниеля перейдет к Стивену и ее дело унять жениха. Если посмотреть с твоей точки зрения – еще одна попытка поддержать мир. С моей же – это гвоздь в гроб Стивена. Ни один человек не может быть настолько глуп, чтобы не сообразить: все, что он говорил такого рода девице, выплывет наружу в самый неподходящий момент. Джо хотел, чтобы мы точно знали: Стивен имел основания считать себя наследником.