— Это в бане было?
— В бане. Я-то к тому моменту вздремнул уже и… вроде бы и оклемался. А ты нет.
— Ну и что ж тут такого? Бывает.
— Бывает, — кивнул Андрей Иваныч. — А на что мы играли, помнишь?
— На что?
— Не помнишь. А играли мы с тобой на книжку. Ты проиграл. С тебя книжка. А долг с игры… это, батенька ты мой, дело святое. И простить его тебе я не в праве. Но поскольку человек я добрый, чувственный, можно сказать, аж до слезливости и люблю тебя как брата, то вот и набросал тут в двух словах некую жизненную концепцию, о которой ты мне вчера, отсвечивая голым задом, полночи талдычил. Не дословно, правда, у меня получилось, но… в общих чертах. И лексика твоя сохранена, большей частью. Просто я изложил покомпактнее. Ты-то все забыл, а я зафиксировал.
— Ты чего, Андрей Иваныч, опупел? Какая, на хрен, концепция? Какая книжка? И чего это ты у меня здесь без порток расселся?
— Голый я оттого, что душ недавно принял, пока ты спал, а халат у тебя в доме только один — твой. Я его надевать не стал. А говорили мы вчера о том, что хватит тебе в газетенках этих бульварных ерундистикой всякой заниматься — все равно ведь ни славы, ни денег, а напиши-ка ты, братец, книжку. А уж я ее раскрутить сумею, будь уверен. Грех тебе, право слово, с твоими мозгами и дурака валять. Какие-то вы все здесь, в Питере… малахольные. Выгоды своей видеть не хотите. Ну представь: фотку твою на обложку забацаем — «шесть на девять» или даже «девять на двенадцать», а? Известность, почет. А может быть, и бабки. Ну разве плохо?
— Сам дурак, — Адашев затянулся сигаретным дымом, потом взглянул на сигарету и брезгливо поморщился.
— Не обо мне речь. Мы с тобой вчера водку пили? Пили. Об жизни говорили? Говорили. Не говоря уже об смерти. Ты умничал? Умничал. И очень даже занятно. А у меня сейчас в издательском деле… короче, свой конкретный интерес имеется.
— И что дальше?
— Как что? Вот я на кон и поставил… ну, если ты проигрываешь, с тебя книжка. Раз уж ты просто так не желаешь. Сначала одна, а там посмотрим.
— А если ты?
— Если я проигрываю?
— Да. Тогда что?
— Ничего… — Андрей Иваныч пожал голыми плечами.
— Вот так вот мы договорились, да?
— Ну да. По-моему, все честно. Ты и проиграл.
— Не может такого быть. А во что мы играли?
— В «пул».
— Тем более. Там же лузы, как… туда на тракторе въехать можно.
— Все правильно. Ты и положил четыре шара подряд, прямо с разбивки. А потом у тебя черный упал. Ты и проиграл. Теперь отвечай. Тем более что — повторяю — вон, я твои вчерашние разглагольствования записал своими словами. На всякий случай, для памяти. — Андрей повернулся к компьютеру и щелкнул клавишей.
Гурский подошел к нему, встал за спиной, протянул руку к мануалу и вернул текст на самое начало. Прочел.
— Чушь какая-то, — сказал он в раздумьи. — Не мог я так говорить. Я вообще фаталист. Что выросло, то выросло. На все Божья воля. Нет. Не мог я такого говорить, разве что пьян был.
— Ну-у… это уж… не без этого.
— Вот меня и понесло, видимо. Но… вот это вот все, — он постучал пальцем по экрану монитора, — полная белиберда, причем манерная. Сплошное дурновкусье.
— Это ты сегодня так говоришь. А вчера рассуждал совершенно иначе. Ты что же — беспринципен по природе своей?
— Да. Именно. Я абсолютно беспринципен. В этом мой основной жизненный принцип.
— А долг с игры?
— Забудь. И вообще… не наезжай, а? У меня и без того башка, как… я не знаю что. Горячая и мягкая. Как жопа.
— Фу, как грубо.
— А мозгам своим мы и без написания книжек применение имеем. Свое собственное.
— Да? И какое интересно?
— Всякое. Как карта ляжет.
— Ага. То-то у тебя черные шары в лузу валятся.
— Бывает. Не без этого. Но чаще все-таки выигрываем.
— Ну и ладно. Тебе жить. Я, вообще-то, хотел как лучше.
У тебя планы конкретные на сегодня есть?
— Да есть дела кое-какие. А у тебя?
— Ой… — зевнув, потянулся Андрей Иваныч, — даже уж и не знаю. Я. вроде все уже сделать успел. Так… несколько звонков еще… да и домой поеду. Ну, в крайнем случае, до завтра задержусь.
— Давай вот чего, — Гурский задумался. — Давай я тебе ключи оставлю на всякий случай, ты же всяко только вечером поедешь, даже если и сегодня?
— Скорее всего.
— Ну вот. А я к тому времени вернусь. Заодно и провожу.
— А у тебя дела твои надолго?
— Трудно сказать. Вряд ли. Мне тут с человеком одним встретиться нужно. С профессором Барановым.
— А он кто?
— Генетик. Всеми уважаемый.
— И зачем тебе?
— Да… там материал один занятный может получиться. Мне у него проконсультироваться нужно. По поводу телегонии.
— «Теле…» что?
— Телегонии.
— А это еще что такое?
— Потом расскажу, — Александр погасил сигарету и пошел в ванную.
Вернувшись в комнату, Адашев-Гурский застал Андрей Иваныча одетым и говорящим по телефону.
— А вот и Александр, — сказал Андрей в трубку, — дать его?
— Кто это? — спросил Гурский.
— Петр, — Андрей Иваныч протянул телефонную трубку, — держи.
— Алло, — Гурский приглаживал одной рукой влажные волосы, — привет, Петька. Ты как, жив?
— Да вроде… — вздохнул на том конце провода Волков. — Ты там чего делать собираешься?
— Предлагаешь продолжение банкета?
— Н-ну-у… а ты категорически против?
— Но ведь не с самого же утра.
— Почему?
— А тебе одиноко?
— Да не совсем… но все равно скучно как-то без компании.
— Понятно. Вот что, слушай… давай-ка, я тебе пока Андрей Иваныча для поддержания компании доставлю. Ты как? — взглянул он на Андрея.
— Отчего же с хорошим человеком водки не выпить? Пусть даже и с самого утра, — рассудил тот. — Что ж мы, не русские люди?
— Ну вот, слышишь? Я его у тебя оставлю, а сам к вам потом присоединюсь. У меня дела сегодня кое-какие. С собой захватить что-нибудь?
— Да ничего не надо, у меня пока все есть.
— Ну ладно. Жди.
— А когда вы приедете?
— Да сейчас и подъедем.
— Вот. А у меня здесь все вместе и позавтракаем. — Волков повесил трубку.
— На вот, держи. — Адашев запер входную дверь своей квартиры и протянул ключи Андрей Иванычу. — Мало ли… пусть у тебя будут, на всякий случай. Хоть и вряд ли ты сегодня куда-нибудь от Петра выберешься.
— Думаешь?
— А то я не знаю…
Они стали спускаться по ступеням.
— А балкон у тебя замечательный, ни у кого такого не видел, — хмыкнув, тряхнул головой Андрей. — Это ж кому такая фантазия в голову пришла, чтобы выход на него прямо с кухни?
— Бог его знает. Там… ну на той стороне, где у меня кухонные окна, вообще сплошной брандмауэр. Из одной еще квартиры только окна и выходят. Этажом ниже и… чуть в стороне. А балкон на всей стене единственный. Мой.
— Классно.
— Так уже и было, когда я въехал. И кто его туда прилепил…
— Замечательный балкон. Единственный в своем роде.
— Мне нравится.
— Слушай, и тем не менее, что это за «телегония», о которой ты у генетического профессора проконсультироваться хочешь? Это смешно?
— Почему «смешно»?
— Ну как же… если несмешно, то стало быть и неинтересно. Можешь не рассказывать.
— Видишь ли… присылает некий мужик в редакцию письмо и фотографию. На фото — симпатичная такая тетка с двумя детьми, мальчиком и девочкой. Это, как он пишет, его жена и дети. Родила их его законная супруга, состоя с ним в законном браке. Сначала девочку, а потом мальчика. Дочурке пять лет уже, а мальцу два годика.
— Пока не смешно.
— Погоди. Семья-то, с точки зрения средней полосы России, самая обыкновенная, славянских кровей, и девочка — вылитые родители: беленькая, носик картошечкой, короче, все как надо. А вот сынок черненький.