«Берюрье, Берюрье, – щебечет она, – а не приходитесь ли вы родственником Монгорло дю Берюрье-Ваньдокса по младшей ветви?»
Ну, я, конечно, схватился за этот случай двумя руками. «Совершенно справедливо, моя графиня», – услужливо поддакиваю я.
«Я вроде бы младший племянник, происходящий от сторожа охотничьих угодий замка...» Ты понимаеншь, Сан-А, я старался сохранить дистанцию. Не скрою, что я насвистел насчет голубых кровей. Но я же не наглел и не прилепил себе всю дворянскую частицу. А идея со сторожем возникла у меня после аглицкого кино под названием «Любовник леди Шателэ» (она принимала его в своем фамильном замке). От этих слов графиня чуть было не лишилась своих тонких аристократических чувств прямо на диване.
"О боже, как это романтично, « прокудахтала она. – У меня так бьется сердце». И ты знаешь, что она сделала? Она схватила мою ладонь и прилепила ее к своей груди как пластырь, чтобы подтвердить, как он стучит, ее мотор. Я воспользовался моментом и ощупал упаковку, чтобы удостовериться, что ее шары сделаны не на фабрике «Данлоп» которая производит теннисные мячики. Мои опасения были напрасны. Они были настоящими и с хорошей посадкой.
«И правда, моя графиня, он так трепыхается, ваш чебурашка, – сочувствую я ей. – Не нужно доводить себя до такого состояния, а то можно заработать какую-нибудь чертовщину, наподобие инфраструктуры миокарпа». И продолжая беседовать, я разыгрываю сцену «Гулящая рука». Графиня была как на именинах. До настоящего момента ей встречались только такие мужчины, которые занимались с ней любовью в третьем лице единственного числа, да еще в сослагательном наклонении. Эти всякие фигли-мигли проходят, когда ты рубаешь на обеде у суппрефекта, но когда ты тет-на-тет, здесь все фатально определено. Бывают деликатные моменты, когда ты должен пробудить в себе зверя или хотя бы зверушку, иначе будут страдать твои чувства. Как только ты высокомерно заявляешь даме: «Не разрешили бы Вы мне Вас обнять?», вместо того, чтобы поцеловать ее взасос, как бы намекая на то, что ее ждет дальше, считай – все пропало. Ты можешь оттягивать пальчик, когда держишь чашку чая, но не тогда, когда ты проверяешь содержимое грузового лифтчика какой-нибудь бабенки. Крутить амуры надо всей пятерней, иначе – это ничего больше, как светская беседа.
После этого Берюрье заказывает третью порцию.
– Толстый, а она красивая, твоя графиня?
Он смеется брюшным смешком.
– Если я ее тебе опишу, ты не поверишь, Сан-А. Послушай, давай сделаем так: ты идешь со мной к ней на обед и там проконстантируешь все своими собственными подручными средствами!
– Мне неудобно, – говорю я. – Вваливаться внезапно к персоне такого ранга просто неприлично.
– Минуточку, – прошептал Берю, вытаскивая из своего кармана замызганный томик в сафьяновом переплете. И стал лихорадочно листать страницы. Я наклоняю голову набок, чтобы снизу прочесть название книги.
«Энциклопедия светских правил», – разбираю я по косточкам. – Ты где ее откопал, Толстый?
– Мне ее всучила графиня.
Он в темпе что-то читает в своей новой Библии и резко захлопывает ее.
– Действительно, – говорит он, – лучше предупредить, я ей сейчас звякну и спрошу разрешения взять тебя со мной.
Он встает, требовательно просит жетон и идет вести переговоры со своей породистой бабой. Воспользовавшись его кратким отсутствием, я листаю его справочник правил приличия: год издания – 1913, автор – некто Кислен де Ноблебуф. Сразу же натыкаюсь на раздел «Расценки на приданое для новорожденных», где дается описание всех видов приданого, начиная со стоимости в 25 франков (1913 г.) для бедных младенцев и кончая приданым в 2000 франков для богатых. Затем я попадаю на главу под названием "Искусство говорить монологом, а через несколько страниц мне предлагается список подарков, которые можно дарить священнику.
Мне сдается, друзья мои дорогие, что если наш Берю все это ассимилирует, быть ему на Кэ д'Орсе 1 ! Эта графиня чем-то напоминает небезызвестного Пигмалиона, только в своем роде. Во всяком случае она взялась за титанический труд! Легче организовать Крестовый поход, чем воспитать Толстяка!
– Хо'ккей! – голосом жвачного животного извещает мой подчиненный, вернувшись из кабины так-сифона. – Она нас ждет.
Он окидывает меня критическим оком и качает головой.
– У тебя, правда, пиджак в клетку, но для обеда это вполне сойдет, – изрекает он с умным видом.
Глава вторая,
В которой Берюрье приводит меня в храм светских манер и как он себя в нем ведет
В то время, как мы рулим в консервной банке в направлении улицы де ля Помп, Берю продолжает свой панегирик о покорении аристократии.
– Ты понимаешь, Сан-А, – говорит он, погрызывая спичку, – это, если можно так выразиться, само Провидение скрестило мой путь с этой бабенкой. С тех пор, как она меня взяла в лапы, я стал вроде гусеницы, которая превращается в бабочку.
Он ввинчивает своим большим пальцем в уголок глаза слезу, в нерешительности повисшую на реснице. – Ты знаешь, она посадила меня на диету!
Я думаю о трех стаканчиках божоле, которые он пропустил при мне, и с неподдельным недоверием в голосе восклицаю: «Не может быть!», чем снова подзаряжаю его.
– Слово мужчины! Когда я хаваю у нее, то рубон всеща один и тот же: жареное мясо, лимон и гренки, сейчас сам увидишь.
Он поглаживает свое дынеобразное брюхо, вываливающееся из его штанов.
– Надо признать, что я вовремя спохватился. С таким пасхальным яичком, которое все растет и хорошеет, мне через несколько лет пришлось бы пользоваться зеркалом нижнего вида, чтобы следить за поведением моего шалопая.
– Твоя графиня замужем?
– Вдова! Ее старикан подцепил миксоматоз 2 в Индокитае, где он был полковником.
Большим и указательным пальцем правой руки Берюрье старательно разглаживает поля своей шляпы.
– Интересно констатировать, что персона из высшего света может быть такой похотливой в интиме. Дама, которая родилась с геральдикой на пеленках, так тебе ставит на болт контрагайку, что лучше чем какая-нибудь профессионалка.
Чем больше я его слушаю, тем больше растет мое любопытство, оно распускается подобно упавшему в воду японскому цветку из бумаги. И мне не терпится засвидетельствовать ей свое почтение, его похотливой графине. Раз она втюрилась в такого «красавчика», как мой Боров, то, наверняка, у нее есть какие-нибудь серьезные отклонения. Скорее всего, Берю жалеет меня и ничего мне об этом не говорит: иначе я вообще отказываюсь что-либо понимать! Я вполне допускаю, что она хромает на обе ноги, что у нее сходящееся косоглазие, горб и в дополнение к программе – неаполитанская болезнь. Либо она долгожительница, перевалившая за сто лет, и он забыл об этом сказать. А может, она искательница приключений? Отчаянная женщина, которой уже мало эмоций от дорогостоящей охоты на львов, и она ищет острых ощущений в дрессировке крупномасштабного Берю? Почему бы и нет? О невкусах не спорят, они валяются у нас под ногами, достаточно наклониться и поднять, что тебе нужно.
– Как ее имя? – задаю я еще один вопрос. Опухший пожимает плечами и признается:
– Она мне не сказала.
Я чуть было не подавился адамовым яблоком.
– Ты забавляешься экс-тазом этой замшелой кубышки и не знаешь, как ее зовут?
– Именно так, старик.
Ну, а в минуты блаженства, как ты ее называешь?
Он смотрит на меня удивленным глазом.
– В общем... мадам графиня. А чего ты ко мне причепился! Я, что, зря сношаюсь с высшим светом? По-твоему, я должен называть графиню краснозадой макакой, как жену первого попавшего приятеля?
Действительно, нам открывает дверь лакей в полосатом жилете.