— То-то тебя отец за брак с нищей даарной из дома выгнал и от имени отрешил. Только перед самой смертью и простил. Да и то лишь потому, что ты — единственный потомок прямой линии. — Пассер отрицательно качнул головой: — Нет, Дронгер. Пусть я младший из трёх детей, и родовых прав у меня почти нет, но и своей законной малости я лишаться не хочу.
— Зато личной жизни у тебя совсем нет, даже в самой крохотной малости. Ты можешь перетрахать всех шлюх Иалумета, но настоящей близости так и не узнаешь. В сравнении с ней физиологический секс и плевка не стоит. — Дронгер усмехнулся невесело: — А что касается моего отца… Знаешь, его и отцом-то в полном смысле назвать нельзя. Так, производитель. И мать у меня такая же. Кое-как выродили наследника, нянькам сбросили и забыли. Женились они по семейному сговору, друг друга не любили, а лишь терпели. И меня тоже терпели — как обременительное, но обязательное условие существования. — Дронгер вздохнул. — В детстве я люто завидовал сыну уборщицы. Папашу его почти не знал, он кухонным сантехником был. Зато мамашу встречал едва ли не каждый день… И ненавидел всё их семейство. Добился, чтобы Макаровых уволили и выслали из столицы без права на возвращение. Но они всё равно остались настоящей семьёй, а Кирилл — любимым сыном. А я всю жизнь так и пробыл всего лишь наследником. — Дронгер прикусил губу, отвернулся. — Вот такая гнусная история. А самое паскудное в ней то, что семью Макаровых я до сих пор ненавижу.
— Не ты один, — тихо сказал Пассер. — Не с тобой одним такая история произошла.
Адвиаг внимательно посмотрел на Пассера. Тот кивнул.
— Так со многими было, Дронгер. Почти со всеми. И хватит об этом! Директор, вы собирались вычислить местопребывание Винсента Фенга? Так поторопитесь в контору. Сами знаете, время в таких ситуациях измеряется на секунды. Следов слишком много, чтобы среди них легко было отыскать один.
Адвиаг торопливо пошёл к двери на лётмаршную площадку. На полдороге остановился, посмотрел на Пассера.
— Альберт, если твоя невеста окажется простолюдинкой, от гнева главы семьи я тебя прикрою. Власти директора службы охраны стабильности на это хватит.
Пассер кивнул, пожал ему руку.
= = =
Найлиас кончиками пальцев прикоснулся к пышному букету белых хризантем, перечитал записку.
Для дамы Вашего сердца в знак вечной и глубочайшей благодарности за всё, чему Вы меня научили, за Ваше терпение и доброту.
Неизменно с почтением и уважением.
Гюнтер.
Найлиас вздохнул. Беглый адепт прекрасно знает, что у светозарных рыцарей не может быть никакой дамы сердца, потому что и сердце их, и разум, и даже душа безраздельно отданы Белому Свету. Но Гюнтер пользуется любым поводом напомнить о себе. Хотя при этом уклоняется от личных встреч. Он ждёт только одного — когда бывший учитель скажет: «Я хочу принять братство по Цветущему Лотосу».
За Гюнтеров побег Найлиаса на две ступени понизили в звании и навечно перевели в обеспечение, на подсобную работу. Теперь он стал сортировщиком корреспонденции на главпочтамте Маллиарвы. Из Бенолии Найлиасу уже не выбраться. В центральных областях никому не нужен рыцарь, бестолковый настолько, что от него даже удрал адепт. Поэтому не будет больше серьёзных поручений, а значит и субсидий от ордена. Всё, что осталось Найлиасу — крохотная однокомнатная квартирка в рабочей окраине города и мизерная зарплата почтаря.
Однако на Гюнтера опальный рыцарь не сердился. Мальчишка, что с него взять. Очень романтичный, эмоциональный, а потому доверчивый и наивный. Голову такому заморочить — раз плюнуть. Зато Николай…
Но как ни старался Найлиас, ненавидеть братка не мог. Знал, что тот и порядочен, и честен, о Гюнтере будет заботиться как настоящий старший брат, если не лучше.
Ведь родные братья разными бывают, иные хуже любого врага… А Николай Гюнтера никогда не предаст и не обидит.
К тому же Николай искренне верит в свою избранническую ересь. Так что Гюнтеру, если судить беспристрастно, он не солгал ни слова. Николай сам обманут.
«Жаль парня, доблестный был бы рыцарь, — подумалось Найлиасу. — Если бы не эти дурацкие ограничения по возрасту, я обязательно попробовал бы открыть Николаю путь Белого Света. А так орден потерял сразу двоих — и Гюнтера, и Николая».
Найлиас поставил цветы в вазу.
«А ведь теперь я могу завести постоянную любовницу. И даже могу жить с ней одним домом как с женой. Если брак официально не регистрировать, то на столь вопиющее нарушение Устава со стороны подсобника никто и внимания не обратит. Для этого я слишком мелок».
Гюнтер о таких неписаных правилах ордена знает. А браткам Цветущего Лотоса женитьба разрешена, хотя и строго в пределах их сообщества. Однако взятую со стороны жену позволяется ввести в братство, никаких препятствий Великие Отцы чинить не станут.
Тогда получается, что цветы — предупреждение. Братство собирается охмурить Найлиаса при помощи бабы, сестрицы во Цветущем Лотосе.
«Да ну, вздор! Кому я там, кроме Гюнтера, нужен… Цветы — всего лишь стандартное праздничное пожелание счастья в личной жизни. Ведь теперь я могу её начать…»
Гюнтер желал бывшему учителю семейного счастья. Мальчишка хорошо знает, что это такое. Родители у него дружно жили, и сестрёнку он любил.
«А я всё детство по дальним родственникам проболтался, — подумал Найлиас. — Отец только и делал, что напивался до свинячьего визга да по тюрьмам сидел за злостную хулиганку. Мать выгоняла меня на улицу, чтобы не мешал ей с хахалями блудить. Настоящего дома у меня никогда не было. Потому я и не понял, что потеря семьи равна для Гюнта крушению мира. Не посочувствовал, не поддержал. Не хотел замечать его боли, не помог залечить душевные раны. Вот мальчик и уцепился за первое подвернувшееся подобие семьи».
Обидел Найлиас Гюнтера, и жестоко. Таких обид не прощают, и правильно делают.
Найлиас поправил цветы, погладил нежные лепестки.
— Мальчик мой светлый, — прошептал он. — Я виноват перед тобой, но за что ты отверг орден? Он-то ничего плохого тебе не сделал. Пусть я никчёмный учитель, но тебе бы другого нашли, хорошего.
Найлиас резко дёрнул хвостом, отвернулся. Не нужен Гюнтеру никакой другой учитель, разве не ясно? Найлиасу он давно все обиды простил и позабыл. Но Гюнтер хочет, чтобы учитель пришёл к нему, а сам возвращаться не станет ни за что. Ведь он с самого начала, ещё до разжалования, пытался увести Найлиаса из ордена.
И сейчас норовит к браткам перетянуть.
Почему Гюнтер так уверен, что в ордене учителю будет плохо? Что такого скверного углядел он в пути Белого Света? Так молил Найлиаса бросить орден, как будто речь шла о жизни и смерти…
— За что, Гюнт? Почему ты ненавидишь орден? Чем тебе у братков лучше? Они все как на подбор тупые, словно бараны, и алчные, будто гиены!
«Нет, с Гюнтером ничего плохого не случится. Николай сможет его защитить. Только кто защитит самого Николая? Во многом он дитя великовозрастное, ничуть не лучше Гюнтера. Что за чёрт?! — поразился собственным мыслям Найлиас. — Я что, чувствую себя ответственным и за этого братка? Так и есть, Тьма меня раздави. Бред какой-то… Зачем мне Николай?»
И тут же припомнилось, что до падения ордена у рыцарей было два ученика — старший и младший.
«С Николаем мы поладили бы… Второй ученик появлялся у рыцаря, когда первый проходил половину обучения. Как Гюнтер. Хотя Николай на роль старшего пригоден гораздо лучше, да и Гюнт согласен быть для него младшим. А, чёрт! — Найлиас досадливо хлестнул хвостом по стене.