Может быть, травили обычные анекдоты, а может, перемывали косточки неугомонному клиенту. Шпички — они тоже люди, и ноги у них, конечно же, не казенные.
Я поскреб правое, ноющее после прыжка с поезда колено, каблуком пристукнул по стене. Елки-моталки! Не сидеть же здесь до утра! Да и что мешает этим гангстерам заглянуть в подъезд? Поболтают еще немного, выкурят по сигаретке и действительно решат навестить затворника.
Я присмотрелся. Плечистый малый в кургузом плащике (ох, уж мне эти плащи!) хлопал по плечу худосочного длинного соседа и, кажется, за что-то ругал. Невысокий человечек в светлой рубашечке и столь же светленьких брючках энергично жестикулировал — очевидно, заступался за коллегу. Стекло было замызганным, а расстояние приличным, но мне казалось, что я могу разглядеть даже глаза своих соглядатаев. Циничные, недобрые, многоопытные. По этим самым глазкам можно их, пожалуй, и запомнить, хотя… Как свидетельствует мировая практика, глаза у людей тоже имеют свойство меняться. И цветом, и выражением. Стоит какому-нибудь смурному чуду-юду улыбнуться, и вы увидите перед собой славного человека, на деле постигнув истину, уверяющую, что улыбка — вещь более тонкая, нежели смех. Те же дети улыбаться начинают уже в первые два-три месяца. Смех же приходит к ним значительно позже — через год, а то и два — вместе с первыми шалостями и проказами…
Застучали шаги, мимо поднималась нескладная парочка: ворчливо квохчущая мамаша и великовозрастная дочь. Выговаривая поникшей дочери за пятое, десятое и двадцать пятое, родительница подталкивала ее в спину каучуковым кулаком. Точь-в-точь, как взаправдашний конвоир. Дочка была не в маменьку рослой, а годков ей можно было, не скромничая, набросить десятка три с хвостиком. Тем не менее, маленьким фюрером в этом семействе, безусловно, являлась мамаша.
Я торопливо отвернулся. Мерзкое дело — тиранить детей. Особенно великовозрастных. Они, может, и сами уже готовы рожать и тиранить, а им не дают. За что? Почему?…
Дождавшись, когда хлопнет наверху дверь, я стиснул правый кулак и, подобием щита выставив перед собой дипломат, вышел из подъезда. Плечистый, словно и не заметил моего появления, сунул в рот свеженькую зубочистку, прищурился от ветра. Худосочный, отвернувшись, принялся скучающе пинать какую-то жестянку, светленький неуверенно присел на скамью и, уныло закинув ногу на ногу, привычно развязал шнурок.
— Что вы за мной ходите, черт подери! — я шагнул к светленькому. Это вышло само собой. Интуитивно я выбрал того, что показался мне самым слабым.
— Виноват-с? — светленький упруго вскочил, молодцевато вытянул руки по швам. Глаза у него оказались вовсе не циничными, — скорее растерянными и такими же светлыми, как вся его одежда. — Что вы на иметь в виду?
— В виду, на-ко? — я рассвирепел. — А вы, на-ко, не догадываетесь? Тут у вас, извиняюсь, что? Детская погремушка или, может, зайчик из шоколада?
Правая моя рука тряхнула филера за пояс, и на тротуар с металлическим лязгом упал пистолет.
— Какого рожна вам всем от меня нужно?! Кто мне, наконец, объяснит, что происходит?!
Светленький испуганно таращил на меня глазенки, не делая ни малейшей попытки оказать сопротивления. Зато плечистый в плаще стремительно шагнул ближе. Я остро взглянул на него. Наверное, в эту секунду я плохо контролировал себя. После столь насыщенного дня мне просто требовалась разрядка, и время разрядки наступило.
— Секунду, на-ко! — рука плечистого потянулась к карману плаща, и дипломат мой, взлетев по крутой дуге, угодил точнехонько в челюсть шпика. Удар оказался роковым. Противник свалился, как подкошенный, безвольно разбросав руки. Светленький в страхе вжал голову в плечи.
Кидаться на меня он явно не собирался, но и лепета его я по-прежнему не понимал.
— Вашество… Светлость ваша!.. Не на нас нужно спрашивать, — на них. Был, на-ко, приказ. Категорически бдить. Опека первой категории второго лица…
Худосочный уже стоял рядом. В той же самой позе — ноги вместе, руки по швам. Бледный вид его говорил о том, что он тоже растерян.
Подхватив с земли пистолет, я попятился.
— Чтобы я вас больше не видел! — голос мой дрожал. — Еще раз сунетесь, буду стрелять. Ясно?!
Головенка светленького часто затряслась. Худосочный неуверенно моргнул. Впрочем, в долгие переговоры я вступать не собирался. Двое против одного — тоже неважный расклад, и потому, бегом одолев двор, я спешно пересек улицу и только там вновь перешел на шаг. Пистолет я спрятал в брючный карман, но руку старался держать поблизости. Все равно как киношный ковбой. Увы, мера предосторожности оказалась не лишней. Я прошагал, наверное, квартала два, когда заслышал за спиной визг покрышек. Стремительно обернувшись, узрел мчащийся в потоке машин микроавтобус. Подобно змее он выписывал синусоиды, обходя соседей справа и слева. Признаков, однозначно указывающих на то, что он едет за мной, разумеется, не было, но этот мир принялся кусать меня с первых секунд знакомства, и потому ничего хорошего от него я не ждал и сейчас.
Заставив шарахнуться в сторону грузную даму, я кенгуриными прыжками метнулся вперед. Гул мотора за спиной сразу стал громче.
— Врешь, не возьмешь!.. — достигнув перекрестка, я тут же повернул за угол. Худшие мои опасения подтвердились. Чертов автобус в точности повторял мои маневры, и называть это мирной слежкой было уже нельзя.
Громко вскрикнул какой-то мужчина. По его согнувшейся крючком фигуре я сообразил, что должно произойти дальше. Уже в падении на тротуар обернулся, рассмотрев, что через распахнутые дверцы автобуса двое незнакомцев целят в меня из автоматов. А в следующую секунду улицу наполнил грохот очередей. Я не видел, куда бьют пули, да это было и не просто в моем положении, но посвистывало где-то совсем рядом.
Укрывшись за бетонной бровкой, я продолжал перекатываться с места на место, лавируя таким образом, чтобы между стрелками и мною постоянно оказывался ствол какого-нибудь дерева. По счастью, последних здесь росло неимоверное количество.
В какой-то миг в руке моей очутился пистолет. Со всех сил я дернул спуск, но стрелять эта пукалка даже не подумала. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Совсем как во сне, когда нужно бежать, а ноги сами собой отнимаются, прилипая к тротуару, подламываясь в коленках.
По счастью, я все-таки сумел вспомнить о предохранителе, и, приведя технику в боевое состояние, наконец-то ответил своим охотникам беглым огнем. Стрелял из пистолета я третий раз в жизни и все-таки был уверен, что все мои пули угодили в проклятый автобус. Мишень, как ни крути, была не маленькой. И наверняка подобного отпора они не ожидали. Возможно, ответная стрельба не повергла их в панику, но все-таки в определенной степени отпугнула.
Вновь заскрежетав покрышками, автобус на предельной скорости рванул с места. В запале я пальнул вдогонку. Незнакомый пистолетик послушно дрогнул в руке. Свое дело он знал отлично и ни о каком саботаже больше не помышлял.
Спрятав оружие в карман, я возбужденно огляделся. Люди, что не успели убежать, поднимались с асфальта, испуганно отряхивались. Кажется, пострадавших не было. Заикаясь и бормоча неясное, ко мне семенящим шагом приближался юноша в очках. В протянутых руках он держал мой дипломат.
— Ваше… Тут вот нате… — он явственно трусил.
— Да, да… Спасибо! — я кивком поблагодарил юношу. Он тоже кивнул, но столь медлительно, будто не кивал, а кланялся. Впрочем, мне могло и почудиться.