Стараясь не думать о том, что можно бы и почать завтрашнюю порцию сигарет, он жевал шоколад и слушал радио. В восемь тридцать начал свою вечернюю передачу Кэлум Маккэлум. Ребус послушал несколько минут; этого было вполне достаточно. Натужно веселый голос, идиотские шутки, банальная смесь старых и новых хитов, телефонная болтовня с радиослушателями. Ребус покрутил ручку, нашел «Радио‑3», узнал Моцарта и прибавил звук.
Подсознательно он, наверное, с самого начала знал, что приедет сюда. Он попетлял по плохо освещенным улочкам, отыскивая путь в лабиринте. В дверь вставили новый замок, но Ребус прихватил один из ключей. Он включил фонарик и тихо прошел в гостиную. На голом полу не осталось никаких следов тела, лежавшего здесь всего десять часов назад. Банка со шприцами тоже исчезла, как и огарки свечей. Не взглянув на стену в глубине, Ребус поднялся наверх. Открыл дверь спальни, где жил Ронни, и подошел к окну. Трейси утверждала, что обнаружила покойника здесь. Ребус присел на корточки и тщательно осветил пол. Ни фотоаппарата, ничего. Кажется, дело не из легких. Если, конечно, естьдело.
Во всяком случае, пока у него нет ничего, кроме показаний девушки, чье второе имя – Трейси.
Он вышел из комнаты. На верхней ступеньке лестницы, у стены, что‑то блеснуло. Ребус поднял предмет и рассмотрел его. Какая‑то металлическая штучка, вроде заколки от дешевой брошки. На всякий случай он сунул ее в карман и еще раз оглядел лестницу, пытаясь представить себе, как Ронни приходит в сознание и спускается вниз.
Возможно. Вполне возможно. Но упасть в таком положении?.. Вот это уже вряд ли.
А потом – зачем бы он понес вниз банку со шприцами? Ребус кивнул самому себе, уверенный, что двигается по лабиринту в правильном направлении. Он снова спустился вниз и вошел в гостиную. Здесь пахло чем‑то похожим на плесень в старой банке с вареньем, как будто землей и чем‑то сладким одновременно. Чуть медицинский земляной запах, с тошнотворной сладостью. Он подошел к дальней стене, осветил ее фонариком…
И отпрянул. Сердце у него заколотилось.
Между двух колец, окружающих звезду, появились красные знаки зодиака и еще какие‑то символы. Он потрогал – свежая краска липла к пальцу. Посветил выше – и прочел плачущие каплями краски слова:
ПРИВЕТ, РОННИ
Охваченный суеверным ужасом, Ребус повернулся и выскочил из дома, даже не заперев замок. Быстро шагая к машине, он оглянулся назад, на дом, и в ту же секунду на кого‑то наткнулся. Человек упал и стал медленно подниматься. Ребус включил фонарик и увидел подростка с разбитым лицом.
– Господи, – пробормотал он. – Что с тобой случилось, сынок?
– Побили, – ответил тот и, прихрамывая, скрылся в темноте.
Чувствуя, что нервы натянуты как струна, Ребус добрался до машины, запер дверь, откинулся на спинку и, тяжело дыша, закрыл глаза.
«Расслабься, Джон, – сказал он себе. – Расслабься».
Через пару минут он уже улыбался своему приступу страха. Он вернется сюда завтра, при свете дня.
На сегодня вполне достаточно.
Вторник
С тех пор я убедился, что причина лежит где‑то в самой глубине человеческой натуры и основывается на начале более благородном, чем ненависть.
Заснул он не сразу, но, устроившись в своем любимом кресле с книгой на коленях, должно быть, задремал, потому что проснулся только от телефонного звонка, раздавшегося в девять утра. Руки, ноги и спина совершенно не гнулись, и до трубки нового радиотелефона, валявшейся в нескольких шагах от кресла, пришлось добираться ползком.
– Да?..
– Инспектор Ребус? Вас беспокоят из лаборатории. Вы интересовались результатами экспертизы.
– Что вы обнаружили?
Ребус забрался обратно в теплое кресло, потирая свободной рукой глаза, чтобы ускорить возвращение к действительности.
Взглянув на часы, онужаснулся.
– Это далеко не самый чистый героин, какой можно достать.
Он кивнул сам себе, уверенный, что знает ответ на следующий вопрос.
– Использование его смертельно?
Но ответ оказался полной неожиданностью.
– Вовсе нет. То есть по сравнению с тем, что бывает, он практически чист. Чуть‑чуть влажноватый, но это обычное дело.
– Значит, его можно колоть?
– Думаю, эффект был бы прекрасный.
– Ну что ж… Большое спасибо.
Ребус нажал на кнопку отбоя. Вот тебе на. А ведь он ни минуты не сомневался… Он достал из кармана записную книжку, нашел нужный номер, быстро набрал его и только тут подумал о кофе.
– Инспектор Ребус просит доктора Эндфилда. – Довольно скоро Эндфилд взял трубку. – Доктор? Спасибо, ничего. А вы? Рад слышать. Послушайте, у вас есть что‑нибудь по вчерашнему делу? По наркоману из Пилмьюира? Конечно, я подожду.
Пилмьюир. Что говорил Тони Маккол? Вспоминал, какое славное, безобидное местечко было там когда‑то. Но что пройдет, то будет мило. Память сглаживает острые углы. Это Ребус знал, как никто другой.
– Да‑да? – сказал он в трубку.
На другом конце провода послышался шелест, потом бесстрастный голос Эндфилда:
– На теле множественные кровоподтеки. Результат борьбы либо падения с большой высоты. Желудок почти пустой. ВИЧ отрицательный, что довольно любопытно. Что же касается причины смерти…
– Героин? – поторопил Ребус.
– М‑мм… Героина во введенном веществе не больше пяти процентов.
Ребус вскочил на ноги.
– Что же это было такое?
– Мы выясняем, инспектор. От растворимого аспирина до крысиного яда, причем последнее вероятнее всего.
– Вы хотите сказать, что порошок представлял собой чистую отраву?
– Вне всяких сомнений. Тот, кто его продал, торгует смертью. Если теперь вместо наркотиков продают это… Лучше не думать.
Ребуса передернуло. Неужели кто‑то в городе задался целью истребить наркоманов? Но тогда – зачем пакетик с чистым порошком? Полный бред.
– Спасибо, доктор Эндфилд.
Он опустил трубку на подлокотник кресла. По крайней мере в одном Трейси не ошибалась: они убили Ронни, кто бы онини были. И Ронни знал это, понял, как только ввел себе раствор… Или?.. Знал дотого? Возможно ли такое? Ребус должен был найти человека, продавшего порошок, и понять, почему Ронни выбрал смерть. Оказался в самом деле принесен в жертву…
* * *
Значит, здесь рос Тони Маккол. Потом он уехал из Пилмьюира и купил себе дом под умопомрачительный кредит. Впрочем, дом был прелестный. Во всяком случае, так утверждала его жена. Она не переставала твердить ему об этом, не понимая, почему он проводит в семье так мало времени. В конце концов, говорила она ему, это и твой дом тоже.
Собственно, жена Маккола считала свое жилище скорее дворцом. Дети, сын и дочь, были приучены передвигаться по нему на цыпочках, не оставляя ни крошки, ни соринки, ни пятнышка. Маккол, который все свое детство дрался с братом Томми, находил это противоестественным. Его дети росли, окруженные нежной заботой – и страхом: не лучшее сочетание. Крэйгу было четырнадцать, Изабель – одиннадцать. Их скрытность и робость казались ему не вполне нормальными. Он‑то мечтал, что мальчишка станет профессиональным футболистом, а дочь – актрисой. Но девочка больше всего любила вязать, а сын увлекался шахматами. Однажды он даже выиграл медаль на школьном турнире, после чего Маккол сам попробовал научиться играть в шахматы, однако у него ничего не вышло. Дети сидели в гостиной, превращенной их матерью в подобие картинки из каталога; слышалось только постукивание спиц и тихий шорох фигур, передвигаемых по доске.