Баронесса Шпек стояла за справки у соседей. Генеральша Быстрая стояла за справки в полиции. "Там всё должны знать!" Адмиральша Троекурова предлагала решать дело по происхождению. "Благородные всегда достойней!" - выпалила она баритоном с резкостью морской волчицы.
Стали вопрос голосовать. Но во время голосования несколько "милостивых государынь" непременно хотели говорить в один и тот же момент, и поднялся такой шум, что снова затряслись седые букли, председательница позвонила, объяснила, что прения закончены, и снова букли покачались-покачались и остановились на своем месте.
Большинство голосов высказалось за справки у соседей, а в случае недостаточности и в полиции.
Затем Василий Александрович хотел было приступить к чтению второго вопроса, как из передней донеслись чьи-то голоса. Слышно было, как чей-то голос говорил "нельзя", но другой протестовал. Елена Николаевна взглянула на секретаря. Тот попросил позволения у Елены Николаевны узнать, не пришли ли по ошибке сюда просители, но едва он хотел встать, как в залу вошел пожилой, скверно одетый человек, ведя за руку, словно на буксире, оборванного мальчугана.
III
Вошедший нисколько не сконфузился при виде такого блестящего дамского собрания и поспешил только утереть нос своему мальчугану, любовно оправить его истасканное тоненькое пальтишко, мешковато сидевшее на худеньком маленьком теле, и снять с шеи несколько раз обмотанный вокруг ее красный шарф. Когда он сделал все это, то вывел мальчугана вперед с таким торжественным видом, точно он привел перед собрание благодетельных фей маленького королевича, принужденного только до времени скрываться в плохом костюме, зябнуть при двадцатиградусном морозе, питаться черт знает чем и ночевать где пошлет бог.
Сам попечитель этого мальчугана ничем особенным не отличался от тех нищих в истертых порыжелых хламидах, когда-то бывших пальмерстонами* или альмавивами** (трудно разобрать) "капитанов" и "чиновников", которые пугают дам в уединенных улицах и сиплым басом, и бледно-зелеными, припухлыми лицами, и блестящим пронзительным взором глаз, выглядывающих из глубины темных ям не то с угрозой, не то с таким выражением страдания, что долго после встречи эти глаза мерещатся и не дают спокойно заснуть.
______________
* пальто (англ. palmerston).
** плащами (исп. almaviva).
Вошедший был стар, сед, старался глядеть на этот раз приветливо, хотя все-таки походил на волка, нечаянно из леса попавшего в людское общество. Он потер грязными руками шею, будто отыскивая, куда девался его галстух, и оставался в положении сфинкса, в ожидании того времени, когда ему придется заговорить.
Мальчуган лет девяти, очевидно, не желал чести быть непременно впереди. Он пятился назад и успокоился только тогда, когда приблизился к ногам своего товарища и почувствовал, как знакомая вздрагивавшая рука ласково гладила его косматую, плохо знакомую с гребенкой голову.
Появление этой странной пары, как кажется, не входило в программу заседания "Общества истинно бедных и нравственных людей", вследствие чего не только все "милостивые государыни", но и единственный "милостивый государь" были в первую минуту озадачены и смотрели на появившихся гостей глазами, в которых было много изумления, брезгливости, испуга, но очень мало теплоты и участия. Эти чувства вызывал главным образом, конечно, странный старик, лицо которого хоть и старалось быть приветливым, но все-таки не внушало большого расположения; особенно его глубоко засевшие глаза, смотревшие на "милостивых государынь" с какой-то блуждающей улыбкой, производили неприятное впечатление: не было в них того смиренно-льстивого выражения, которое так хорошо знакомо и так нравится благотворителям и благодетельницам.
Однако надо было заговорить с этими нежданными гостями, и Василий Александрович заговорил.
- Что вам угодно? - спросил он тем канцелярски-вежливым тоном, который он считал образцом нежности в сношениях с клиентами общества.
- Мне почти что ничего! - отвечал странный старик, улыбаясь глазами, а вот этому мальчику надо бы помочь.
- Вы его отец?
- Нет...
- Родственник?
- По Христу!..
- Ггмм... Странное родство... Он ваш приемыш?
- Приемыш.
Секретарь взглянул на "милостивых государынь", лукаво прищурив глаза, словно бы говоря: "Вот отчаянный лгун!" - и обратился к мальчику:
- Как тебя зовут?
- Сенькой.
- Есть у тебя отец?
- Не знаю.
- А мать?
- Не знаю.
- Кого же ты знаешь?
- Дедушку знаю.
- Кто ж твой дедушка?
- А вот!
Мальчик улыбнулся, оскалив ряд белых зубов, и показал пальцем на старика. Старик ласково ему усмехнулся.
- Давно ты его знаешь?
- Давно...
- Чем занимаешься?
Мальчик не понимал.
- Что делаешь?
- Все делаю, когда дрова есть - печку топлю, дедушке помогаю...
- Ваше звание? - обратился секретарь к старику.
Тот вынул из кармана засаленную бумагу и подал секретарю.
Василий Александрович прочел бумагу, пожал плечами и с осторожной брезгливостью положил ее перед почтенной председательницей. Та в свою очередь пожала плечами, потрясла седыми буклями и передала дальше. Осторожно, словно боясь чумной заразы, дотрогивались до этой бумаги ручки "милостивых государынь" и затем торопились сбыть, проводив ее вздохом или пожатием плеч.
- До чего дошел!
- Как пал!
- Ужасно!
Такие восклицания в виде шепота вырвались из груди многих "милостивых государынь".
- У вас есть рекомендация? - снова спросил секретарь.
- Нет.
Василий Александрович обвел собрание взором сожаления, что у него нет рекомендации.
"У него нет рекомендации!" - отвечали взгляды в ответ.
"У него нет рекомендации!" - безмолвно сказали все лица и личики.
- И вид у него скверный! - тихо шепнула председательница.
- Пьяница!.. - еще тише отвечал секретарь. - А мальчик, верно, взят напрокат!
Дело старика, видимо, было проиграно. Он это понял и вдруг стал угрюм.
- Так вы говорите, что у вас нет рекомендации?
- Никакой.
- Даже никакой? Это очень жаль! Судя по вашим бумагам (секретарь встает и брезгливо отдает назад бумагу), вы человек не без образования и поймете, следовательно, что цели нашего общества не позволяют удовлетворить вашей просьбе.
Старик слушал эту речь с каким-то угрюмым вниманием, но когда секретарь кончил, он опустил голову и как-то весь съежился. Глаза его спрятались в темных ямах, и из груди вылетел надтреснутый голос, произнесший тихо:
- Но ведь я не за себя... За мальчика!
- За мальчика? - переспросил секретарь и пошел на свое место.
Несколько секунд недоумения.
- Имеем ли мы право? - тихо шепчет секретарь.
- Имеем ли мы право? - также тихо шепчет почтенная председательница, строго покачивая буклями.
"Имеем ли мы право?" - спрашивают сами себя все "милостивые государыни".
- К сожалению, мы не имеем права! - решает сперва лицо секретаря, потом жест, а затем и тихий шепот.
- К сожалению, мы не имеем права! - говорит по-французски председательница.
"Мы не имеем права!" - отвечают лица "милостивых государынь", и все они обращают внимание на мальчика, помочь которому они не имеют права.
А мальчик глядит зоркими карими глазенками на блестящее собрание и вообразите себе! - не только не ищет права разжалобить сердца "милостивых государынь", а, напротив, словно бы ищет права назваться самым невежливым, дерзким мальчуганом, когда-либо обращавшимся за помощью. Он весело смеется и шепчет что-то своему угрюмому товарищу, указывая пальцем прямо на лицо почтенной председательницы.