Хочешь, возьмем его? Он все еще там, но я могу держать за него губку в церкви. - Он пришел в себя? - По его словам - да. Майкл не мог прочесть выражение ее глаз, но губы ее слегка надулись. - Хорошо, - сказала она, - и, по-моему, совершенно достаточно одного крестного. Мои мне никогда ничего не дарили. - А мне моя крестная дала библию, а крестный - нагоняй. Значит, решено - Уилфрид. И он наклонился к ней. В ее глазах ему почудилось насмешливое и чуть виноватое выражение. Он поцеловал ее в голову и поспешил отойти. У двери стоял Сомс, ожидая своей очереди. - Только на одну минуту, сэр, - сказала сиделка. Сомс подошел к кровати и остановился, глядя на дочь. - Папочка, дорогой! - услышал Майкл. Сомс погладил ей руку и, как бы выражая свое одобрение младенцу, кивнул и пошел к двери, но в зеркале Майкл увидел, что губы у него дрожат. Когда Майкл опять спустился в нижний этаж, им овладело сильнейшее желание запеть. Но нельзя было; и, войдя в китайскую комнату, он стал смотреть в окно на залитый солнцем сквер. Эх, хорошо жить на свете! Что ни говори, а этого не станешь отрицать. Пусть задирают носы перед жизнью и смотрят на нее сверху вниз. Пусть возятся с прошлым и с будущим; ему подавай настоящее! "Повешу опять "Белую обезьяну", - подумал он. - Не так-то легко будет этому животному нагнать на меня тоску". Он пошел в чулан под лестницей и из-под четырех пар пересыпанных нафталином и завернутых в бумагу занавесок достал картину. Он отставил ее немного, чтобы посмотреть на нее в полусвете чулана. И глаза же у этой твари! Все дело в этих глазах. - Ничего, старина, - сказал он. - Едем наверх, - и он потащил картину в китайскую комнату. Сомс оказался там. - Я хочу повесить ее, сэр. Сомс кивнул. - Подержите, пожалуйста, пока я закручу проволоку. Сойдя на медный пол, Майкл сказал: - Вот и хорошо, сэр, - и отступил посмотреть. Сомс подошел к нему. Стоя рядом, они глядели на "Белую обезьяну". - Она не успокоится, пока не получит своего, - сказал наконец Майкл. - Но вот беда - она сама не знает, чего хочет.