Счастливо, Джон! – Я помахал ему.
– Знаете, мистер Кензи, я хотел бы порасспросить вас о Джерри Глинне. Как вы...
Из‑за наших спин к нам мягко подъехала «краун Виктория».
– О, меня подвезут! – воскликнул я.
Ларжант, оглянувшись, разглядывал машину.
– Послушайте, офицер Ларжант, – сказал я, – позвоните мне как‑нибудь, ладно? Буду рад. Ну, бывайте! Всего наилучшего! – Я распахнул переднюю дверцу рядом с шофером. – Удачи в делах, старайтесь! Надеюсь, все у вас получится. Пока!
И, скользнув внутрь, я захлопнул дверцу.
– Гони, – сказал я.
– Нахал! – огрызнулась Энджи.
Рванув от Ларжанта, Мэнни, Джона и Горошин из того же стручка, мы свернули влево на Арлингтон, промчались мимо трех патрульных машин, припаркованных возле фасада административного корпуса «Утешения», их зажженные фары льдисто поблескивали, отражаясь в оконных стеклах.
Отъехав на порядочное расстояние и убедившись, что за нами никто не гонится, Энджи завернула за бар в Сауси.
– Итак, милый мой, – сказала она, поворачиваясь ко мне, – как прошел день?
– Ну...
– Спроси и меня, как прошел день, – сказала она. – Ну же! Спроси!
– Ладно, – покорился я. – А у тебя как прошел день, лапочка!
– Знаешь, милый, они примчались буквально через пять минут.
– Кто примчался? Полиция?
– "Полиция"! – фыркнула она. – Нет. Вся эта гнусь. Те, что окружали тебя и копа и того парня с разбитым лицом.
– А‑а... – протянул я. – Эти...
– Ей‑богу, Патрик, я здорово струхнула. Только я успела ухватить пару‑другую компьютерных дискет, как вдруг – бах‑та‑ра‑рах! – распахиваются все двери, кто‑то кидается ко мне... словом, коллега, приятного мало было, смею тебя уверить!
– Компьютерные дискеты? – переспросил я. Энджи помахала в воздухе стопочкой, перетянутой красной резинкой.
– А ты, – сказала она, – кроме как разбить лицо тому парню и самому чуть не попасть под арест, что сумел сделать?
В компьютерную Энджи проникла как раз перед тем, как Мэнни повел меня в Терапевтический центр. Она выждала, пока Джинни погасила свет, отключила кофеварку, аккуратно придвинула стулья к столам, и все это делала, без устали распевая «Хитрушку».
– Это Хендрикса, что ли? – спросил я.
– Во все горло, – отвечала Энджи, – да еще изображая акустическую гитару.
Я содрогнулся, живо представив себе эти звуки.
– Тебе полагаются боевые.
– Поучи меня еще.
После ухода Джинни Энджи потихоньку вышла из компьютерной и увидела, что офис прорезают тонкие лучи света. Выходя из разных точек стены, они пересекались подобно проводам – где‑то дюймах в шести от пола, где‑то повыше – футах в семи.
– Сигнализация что надо, – заметил я.
– По последнему слову техники. Вот я и осталась в компьютерной.
Для начала она занялась замками на картотеках, но там главным образом оказались бланки – истории болезни, карточки анкет сотрудников, бланки налоговых деклараций. Она попробовала влезть в стоявший компьютер, но не знала пароля. Роясь в ящиках стола, она услышала какой‑то шум возле входной двери. Почувствовав, что дело близится к финалу, она воспользовалась ломиком, с помощью которого влезла в окно, – сбила им замок с ящика, встроенного в нижний правый отсек стола. Проделав щель в дереве, она сняла ящик с шарниров и вытащила его из стола, чтобы обнаружить там дискеты, которые словно ждали ее там.
– Ловкость рук в полном смысле этого слова, – сказал я.
– Ну! – радостно подтвердила она. – А в дверь уже эти хлынули лавиной. Ой, беда, да и только! Я сгребла, что сумела сгрести, и сиганула в окошко.
Внизу ее уже караулил один, но она пару раз треснула его по башке ломиком, после чего он предпочел прилечь в кустах. Выйдя на Бикон‑стрит через палисадник возле неприметного особняка, она влилась в поток студентов Эмерсон‑колледжа, направлявшихся на вечерние занятия. С ними вместе она добралась до Беркли‑стрит, после чего забрала наш служебный автомобиль, припаркованный в неположенном месте на Мальборо‑стрит.
– Ах да, – сказала она мне, – с нас возьмут штраф.
– Конечно, возьмут, – с воодушевлением подхватил я. – Конечно, конечно!
Ричи Колган был так рад нашему приходу, что чуть не сломал мне ногу, пытаясь закрыть дверь перед моим носом.
– Пошел вон, – прошипел он.
– Миленький халатик, – сказал я. – Можно нам войти?
– Нет.
– Что? – переспросила Энджи.
За его спиной в гостиной стояли зажженные свечи и в высоком бокале искрилось недопитое шампанское.
– Это Барри Уайта ты врубил, да? – спросил я.
– Патрик... – сквозь зубы прорычал он.
– Да, точно, – сказал я. – Это «Мне мало всей твоей любви» у тебя из динамиков рвется, Рич.
– Отойди от двери, слышишь? – приказал Ричи.
– Не пересласти, Рич, – отозвалась Энджи, – если хочешь, чтобы мы еще когда‑нибудь зашли.
– Открой дверь, Ричард, – сказала Шерилинн, жена Рича.
– Привет, Шерри! – Энджи помахала ей в дверную щель.
– Ричард, – проговорил я.
– Разрази меня гром!
– Не думаю, что это уместно, Рич.
Бросив взгляд вниз, он понял, что халат его распахнут. Он запахнул халат и ткнул меня в бок по почкам, когда я проходил в дверь.
– Сволочь, – шепнул я, поморщившись.
Энджи и Шерилинн обнимались возле кухонной плиты.
– Прости, – сказала Энджи.
– Да ладно уж, – махнула рукой Шерилинн. – Привет, Патрик! Как дела?
– Не любезничай с ним, Шерри, – сказал Ричард.
– Дела отлично... Ты прекрасно выглядишь.
Одетая в красное кимоно, она сделала мне неловкий реверанс, и, как всегда, я почувствовал себя немного ошарашенным и смутился, покраснев, как школьник. Претендующий на звание лучшего газетного журналиста в городе, Ричи Колган был коренаст, с лицом, словно омраченным вечной вечерней тенью, угольно‑черная кожа его носила следы слишком многих бессонных ночей, неумеренного потребления кофе и пребывания в кондиционированном помещении. Но Шерилинн – с ее смуглой кожей, светло‑серыми глазами, точеными стройными, изящно вылепленными руками и ногами, с ее речью нараспев, навевающей воспоминания о золотистых ямайских закатах, которыми она любовалась каждый день в течение первых десяти лет своей жизни, – была одной из красивейших женщин, виденных мною в жизни.
Она поцеловала меня в щеку, и я ощутил благоухание сирени, шедшее от ее кожи.
– Только, – сказала она, – давай побыстрее.
– Вот те на! – воскликнул я. – А я как раз голоден. У вас найдется что‑нибудь в холодильнике, а, ребята?
Когда я потянулся к холодильнику, Ричи обрушился на меня, как снегоочиститель, и, схватив в охапку, понес в столовую.