– Как это мило, – промурлыкала Ева. – Спасибо вам огромное…
Он сухо кивнул и, включив зажигание, тронул машину с места.
Пока ехали, Ева сидела смирно, делая вид, что дремлет (усыпляла бдительность «жертвы»). Когда же машина, въехав во двор ее дома, затормозила, она начала действовать: изобразила пробуждение, потянулась и, положив руку Петру на бедро, вкрадчиво спросила:
– Не подниметесь ко мне?
– Зачем? – как-то уж очень нервно спросил он, но ее руку не тронул.
– Я напою вас изумительным кофе.
– Спасибо, не надо. – И только теперь он убрал Евину кисть со своего бедра. – К тому же у меня нет времени…
Ева вернула руку на прежнее место, но тут же переместила ее выше, ближе к его паху, и едва слышно сказала Петру на ухо:
– Если так, то мы сделаем это по-быстрому… – Она обняла его второй рукой, прижалась грудью к плечу, а губами к шее и, щекоча кожу дыханием, прошептала: – Мы же оба этого хотим, так зачем себя мучить?
– Вы о чем, Ева?
– Конечно, о кофе…
Ева отбросила полу его дубленки, чтобы не мешалась, и заскользила руками по его телу. Губы ее касались мочек его ушей и нежной кожи за ними. Петр при каждом их прикосновении дергался, пытаясь отстраниться, но Ева была настойчива. Вместо того чтобы оставить адвоката в покое, она все жарче его целовала. Рука ее, перестав блуждать по телу Петра, нашла его пах и легонько сжала появившуюся выпуклость. Моисеев возбужденно застонал, но сопротивления не прекратил – стряхнул Евину ладонь со своей ширинки и увернулся от горячего языка, устремленного к ушной раковине…
– Хочу тебя, – задыхаясь, вымолвила Ева, которую на самом деле трясло от желания. – Давай прямо тут – я не могу больше терпеть…
Она рванула молнию на его брюках и запустила руку внутрь. Петр сделал последнюю попытку вырваться, но Ева буквально придавила его своим телом, не давая ему ни двигаться, ни даже дышать. Рука нашла то, что искала. Влажный рот, раскрывшись, приблизился к его сжатым губам. Язык раздвинул их и проник внутрь…
Петр напрягся и замер. Секунду он сидел неподвижный, как кукла. Безвольная кукла, позволяющая делать с собой все, что хочет хозяйка, но не чувствуя при этом ничего. Но вдруг он ожил и…
Припал к Евиным губам, отвечая на ее поцелуй с жадностью и нетерпением умирающего от желания человека. «Ну вот и все! Теперь ты мой!» – подумала Ева с торжеством и, сорвав с себя шубу, перебралась к нему на колени.
Аня
Аня резко поднялась с кровати и стала озираться по сторонам, ища глазами мужа. Вчера она так и не дождалась его – уснула, да так крепко, что не пробудилась даже ночью, когда он вернулся. Интересно, во сколько он пришел? Она задремала в полночь, а Петра еще не было…
Стряхнув с себя остатки сна, Аня направилась в ванную, думая, что муж там. Но там его не оказалось! Зато в воздухе витал запах его туалетной воды, а щетина зубной щетки оказалась влажной. Покинув ванную, Аня заспешила в кухню. Обычно она кормила мужа завтраком, но если не могла проснуться поутру, Петр ее не тревожил, а готовил овсянку с тостами сам (прислуги в их доме не было – Аня согласилась только на приходящую уборщицу). Но и в кухне она его не застала. Там были только кошки, дожирающие рыбьи хвосты, да дожевывающий домашнюю туфлю хозяйки пес Данилка. Аня метнула взгляд в раковину, обнаружила там грязную тарелку и чашку, измазанную кофейной гущей. Значит, Петр уже поел. Умылся, побрился, поел и… Она выглянула в прихожую и, не найдя на вешалке дубленки, констатировала – ушел на работу.
Аня посмотрела на часы: одиннадцать. Ничего себе она поспала! Понятно теперь, почему она не застала мужа – он из дома в половине девятого выходит. Аня включила чайник и стала готовить себе кофе и горячие бутерброды. Сегодня ее не тошнило, и есть хотелось ужасно. Сварганив то ли поздний завтрак, то ли ранний обед, она быстро слопала его и направилась в комнату отца, надеясь застать хотя бы его. Но Сергея тоже не было в квартире! Как и Марка. Мужчины оставили ее в компании прожорливой стаи животных.
Заглушив приступ нарастающей обиды, Аня вернулась в кухню и стала готовить любимый отцовский борщ, который вдруг очень захотела сама. За этим делом ее и застал Сергей.
– Привет, – поздоровался он с дочерью, буквально влетев в кухню и брякнув на стол полные сумки. – А вот и я!
– Ты где был?
– Возил Марка в больницу. Решил на всякий случай показать его врачам – вчера у него голова болела, вдруг, думаю, сотрясение…
Выглянув в прихожую и не увидев там Суханского, Аня обеспокоенно спросила:
– Его положили в больницу?
– Нет, у Марка все нормально, никакого сотрясения, а ссадина быстро заживает.
– Тогда где он?
– Поехал в свой отель за вещами – я велел ему переезжать сюда. Тут охрана надежнее.
Аня одобрительно кивнула, но тут, учуяв запах цитрусовых, от которых ее как-то резко стало воротить, сморщила нос:
– Что у тебя в сумке?
– Мандарины. – Отец достал пакет, битком набитый тугими ярко-оранжевыми плодами, и высыпал их прямо на стол. – Хочешь?
– Нет, спасибо.
– Не любишь?
– Обожаю. Но сейчас меня от их запаха мутит. – Она передернулась. – А еще от цветочного. Кошмар, правда?
– Почему? Нормальное явление при токсикозе.
– Папа, я же флорист, как я буду работать?
– Не будешь, – пожал он плечами, сгребая мандарины в пакет и убирая подальше от Аниного носа. – Петр тебя прокормит.
– Кстати, ты застал его сегодня?
– Да, мы вместе выходили из дома. Он очень торопился…
– Во сколько он вчера вернулся, не знаешь?
– Сказал, в начале первого. Ему пришлось тащиться с инвесторами в варьете, а там представление только в одиннадцать начинается.
– Представляешь, я даже не слышала, как он пришел…
– Это потому, что он, чтобы тебя не тревожить, лег на диване в гостиной.
Ане бы порадоваться этому факту, а она расстроилась, потому что считала, что муж с женой никогда не должны спать порознь. Идеальный брак у нее ассоциировался с общей постелью, которую супруги делят на протяжении десятилетий, не покидая даже тогда, когда находятся в ссоре…
– Между прочим, – не заметив ее расстройства, продолжал Сергей, – Новицкий позвал твоего мужа на погребение Дусика. Его сегодня хоронят… – Он бросил взгляд на настенные часы, которые показывали половину первого: – Вернее, похоронили два часа назад…
– И Петр согласился присутствовать?
– Да. Утром он сказал мне, что пойдет на похороны…
– Зачем? – спросила она и болезненно сморщилась, вспомнив, как два года назад Дусик душил ее, едва не убив. – Он что, был его близким человеком?
– Нет, его близкими были мы с твоей мамой, но Елена присутствовать на похоронах не может, а я не хочу… Пришлось делегировать Петра… Кстати, давай ему позвоним?
Аня согласно кивнула и потянулась к трубке домашнего телефона, но Сергей отмахнулся и вытащил свой сотовый. Набрав номер и дождавшись соединения, он стал разговаривать. Аня сначала пыталась вслушиваться, но Сергей больше молчал, чем говорил, поэтому она вернулась к своему борщу, дожидаясь окончания беседы. После прощального «пока» она повернулась к отцу и вопросительно на него посмотрела.
– Есть новости, – сообщил Сергей, убрав телефон в карман. – Бердник нашелся. Сам! Пришел на похороны Дениски, а после них выразил желание купить у наследников Элеоноры «Славу».
– А он знает, во сколько миллионов камень оценивается?
– Он предлагает за него двести пятьдесят, но главное не это. Бердник дал одну зацепку. Как оказалось, Лина оставила для своих родственников словесное послание и передать его попросила именно Александра. Что он и сделал.
– И каково его содержание?
– Состоит послание, как это ни странно, из одного слова. И слово это «Карелия».
– Карелия? – переспросила Аня недоуменно. – И все?
– Все.
– Ничего не понимаю, – пробормотала она. – Неужели бабуля хочет, чтобы мы отправились в Карелию и рыскали там по лесам?
– Не думаю, – мотнул головой Сергей. – Петр тоже. Он предположил, что имеется в виду открытка с видом или книга с таким названием.
– Я не помню, чтобы в бабушкиных вещах были книги по географии, но открыток там полно и среди них вполне может быть… – Она не договорила, заспешила в гостиную, где распахнула антресоли шкафа и вывалила их содержимое на диван. – Тут все, что после нее осталось, давай смотреть.
И они, опустившись на пол рядом с диваном, принялись (уже в который раз!) пересматривать бумаги.
– Мне кажется, мы не там ищем, – задумчиво сказала Аня, отложив альбом с рисунками, который листала. – Знаешь, меня не оставляет смутное ощущение, что я знаю, о чем речь, только не могу вспомнить…
– А я думаю, что отгадка именно тут, – заметил Сергей, продолжая ворошить письма. – Например, на конверте может быть марка с видом Карелии. Или присланная оттуда открытка. Или фотография, сделанная в Карелии. На ней мы и найдем…
– Я вспомнила! – вскричала Аня, вскакивая и вновь кидаясь к шкафу, но открывая теперь не антресоли, а одежное отделение. Распахнув дверцу, она сорвала с вешалки голубое платье Элеоноры и вывернула его наизнанку. – Вот где я видела эту Карелию!
Аня подскочила к отцу и подсунула ему под нос обтачку горловины, на которой шелковыми нитками было аккуратно вышито слово «Карелия». Сергей, увидев его, сделал удивленные глаза и несколько раз растерянно моргнул, но вдруг хлопнул себя по лбу и вскричал:
– Как же я, черт возьми, мог забыть!
– О чем забыть?
– О Карелии!
Ничего не поняв, Аня вопросительно посмотрела на отца, ожидая разъяснений. И Сергей растолковал ей:
– Карелия – это не республика, а имя.
– Чье?
– Элеонориной швеи. Вернее, модистки – она разрешала называть себя только так и очень обижалась на «портниху».
– Швею звали Карелия?
– Я знал ее как Лию. Но полное ее имя было Карелия. Карелия Самсоновна Михельсон. Она обшивала Элеонору долгие годы – я почти на всех ее вещах видел фирменный «лейбл» – и была, пожалуй, ее единственной подругой. Твоя бабушка очень ценила портняжный талант Лии, поэтому была с ней очень мила и от гадостей воздерживалась…
– Модистка жива сейчас, не знаешь?
– Надеюсь, что да.
– Но ей, должно быть, очень много лет…
– Лия была намного моложе твоей бабушки, так что не очень. Думаю, сейчас ей лет семьдесят.
– А ты случайно не знаешь, где она живет?
– Случайно знаю. Я несколько раз возил Элеонору к модистке… – О том, что у него с этой модисткой был короткий роман, Сергей решил не распространяться. – Надеюсь, она не переехала и по-прежнему живет на улице Татарской.
– Поедем к ней?
– Обязательно.
– Сейчас?
Он повел носом, принюхиваясь к запаху готовящегося супа, и, уловив аромат любимого борща, решительно сказал:
– Не сейчас. Сначала пообедаем, хорошо?
Аня против обеда ничего не имела. Тем более борщ она тоже обожала, а Петр терпеть не мог, и из-за этого она его не готовила. Разлив наваристый, пахнущий чесноком и кореньями борщец по тарелкам, Аня усадила отца за стол, села сама, и они с Сергеем с аппетитом пообедали, даже не подозревая о том, что, пока они едят, на Татарскую спешит другой человек, быстрее их отгадавший, кто такая Карелия.
Ева
В неприметной куртке с натянутым на голову капюшоном, в больших темных очках, Ева вышла из такси у дома на Татарской улице. Она бывала тут десятки раз, но давным-давно, когда еще жила с бабушкой и с ней же ездила к ее модистке. Лия обшивала не только Элеонору, но и ее внучку, неизменно помечая свои творения фирменной вышивкой. Когда Ева впервые увидела на изнаночной стороне новой кофточки сложенное из стежков слово «Карелия», она очень удивилась, но бабушка тут же просветила ее на этот счет. Так Ева узнала, что модистку на самом деле зовут не Лия, а Карелия, и вот теперь это знание ей поможет завладеть «Славой». Тем более никто, кроме нее, им не обладает! Ни папашка, ни тем более Анька, а значит, они пойдут по ложному следу (вот бы было здорово, если б они в Карелию отправились!), дав Еве фору – мечтать о том, что бриллиант хранится у модистки, не приходилось: бабка задач с одним неизвестным не задавала…