Жанна, не мудрствуя, поверила - в той
среде, где она выросла, КГБ был чем-то невыносимо таинственным и
пугающим, как "земли псоглавцев" на древних картах...
Данил сговорчиво присел в уголке, возле низкого столика,
придвинул к себе солидную хрустальную пепельницу и достал из
левого кармана, престижные "Хай лайф", каковые в душе терпеть не
мог. Он всю жизнь курил болгарские, но на нынешней работе сплошь и
рядом полагалось дымить чем-то престижным, и никак иначе - у
каждой Марфушки свои игрушки...
Вот Кузьмича, конечно, эти игрушки ничуть не тяготили.
А получилось в общем как в романе - иные из них все-таки
бывают списаны с жизни. Два пацана родились в захолустной
Сударчаге, сорок лет бившейся за звание хотя бы райцентра, да так
и оставшейся в прежней роли.
Родились в самых что ни на есть сермяжных семьях. А джинна из
кувшина звали просто - Советская Армия. По прихоти судьбы оба
угодили к одному военкоматов-скому "покупателю", оказавшись в
Москве, в полку, где солдаты носили синие погоны с буквами "ГБ". И
обоим перед дембелем сделали аналогичное предложение - как же,
сибиряки, отличники боевой и политической, из крестьян, кандидаты
в члены...
Дальше оно все и раздваивалось, дорожки побежали в разные
стороны. Один предложение принял, был после недолгого отпуска
отправлен на соответствующую дрессировку и тянул лямку без особых
взлетов и падений, пока на нехитрой карьере не поставили крест
октябрьские игрища. Другой сумел с надлежащим так-том (то бишь
врожденной крестьянской хитрецой) отклонить предложение таким
манером, чтобы не испортить характеристику. С этой характеристикой
да благодаря несомненным семи пядям во лбу без особого труда взял
на шпагу Шантарский университет, стал из кандидатов членом, вышел
с красным дипломом - но приземлился в Северо-Восточном
райисполкоме, да так и двинулся вверх по этой склизкой лесенке,
перепархивая от партийных органов к советским, словно теннисный
мячик меж двумя ракетками.
Перестройка его застигла первым заместителем председателя
облисполкома. Существует расхожее мнение, будто перестройка как
раз и была затеяна для того, чтобы вторые секретари могли сесть на
место первых. Конечно, многие так и поступили, прихватив в могучие
союзники горластую совковую интеллигенцию, а уж та, в свою
очередь, убедила истосковавшуюся по доброму государю массу, что и
член Политбюро способен в одночасье прозреть... Однако Иван
Кузьмич Лалетин не пошел ни по одному из двух традиционных путей -
не обернулся ярым демократом и не погряз в забавах полозковско-
зюгановской братии. Едва только приоткрылась щелочка с непривычно
пугающей кличкой "кооперативное движение", как он с разлету
грянулся в нее всем телом - так, что на заборе остался пролом в
виде его силуэта, словно в мультфильме. Но Лалетин не разбился, а
проскочил на ту сторону, где обосновался прочно.
Пожалуй, к этому и сводится "Краткий курс истории И.К.Л.".
Большинства деталей, подробностей и эпизодов былого Данил не знал
да и не стремился узнать уже потому, что они безвозвратно отошли в
прошлое. Поскольку в жизни нет места ни сказке, ни романтике,
легко домыслить кое-что и догадаться, что на избранном пути друг
детства Ванятка не стал ни святым, ни хотя бы подвижником, но и не
запродал окончательно душу дьяволу. И Данила такая ситуация и
r`jni шеф полностью устраивали - на фоне обшей ситуации в стране.
И Данила такая ситуация и
r`jni шеф полностью устраивали - на фоне обшей ситуации в стране.
Когда они чисто случайно встретились в столице сразу после
окаянного октября, Кузьмич обрисовал ему детали и сделал
предложение. Данил сказал, что согласится, если получит честное
слово, что там нет ни наркотиков, ни крена в сторону прямой
уголовщины. После короткой дискуссии, уточнявшей понятие "прямая
уголовщина", стороны пришли к сердечному согласию. То ли
происходившее в октябре сыграло роль последней соломинки, то ли
сказалась усталость от перестройки, отучившей многому удивляться и
приучившей на многое смотреть иначе, но Данил даже в глубине души
не включал "заимку" в категорию прямой уголовщины. В конце-то
концов, государству подносили уже этот клад на блюдечке, и оно
само от него отказалось...
Платиновое месторождение в районе речки Беди обнаружил в
тридцать шестом году молодой геолог Изместьев, второй сезон
работавший в "Шантарзолоте". Однако в геологии тогда безраздельно
царствовал академик Бочкарев, в душе коего (как это частенько
случалось с выдающимися деятелями науки, и не обязательно
сталинской) причудливо соседствовали гений и сатрап. На беду,
Бочкарев еще в двадцать пятом издал фундаментальный труд, где
доказывал, что на территории СССР самородная платина восточнее
Урала залегать не может...
(Вообще-то тема интересная - положа руку на сердце, как
повели бы себя Ньютон или Пастер, даруй им судьба возможность
абсолютно безнаказанно, ничуть не потеряв в глазах общества,
отправлять научных оппонентов на виселицу?) На двойную беду,
молодой открыватель шантарской платины оказался упрямым и
несговорчивым, не слушая увещеваний и намеков - может, по
юношескому максимализму, а может, очень уж хотелось одним махом
оказаться в ферзях. И сгинул год спустя так надежно, что не
обнаружился ни в пятьдесят шестом, ни вообще. А о месторождении
забыли напрочь - для того района существовала установка
исключительно на золото. Да вышло так, что случай свел Лалетина в
Ялте с умиравшим от рака профессором. Старец, родом из Шантарска,
некогда был в свите Бочкарева и остался, наверное, последним из
живущих, посвященным в ту давнюю паскудную тайну...
Дальше было несложно - имея деньги и верных людей. Благо,
архивы "Шантарзолота" сохранились и секрета по давности лет больше
не представляли. Кузьмич через свои связи и запустил в архивы
надежного паренька, якобы молодого писателя, собиравшего материалы
о героических подвигах первых советских геологов.
Конечно, главное - отчет Изместьева и все сопутствующее - еще
в тридцать седьмом было изъято ежовскими костоломами, но к цели
можно двигаться и обходными путями... Никто не стал изымать
бухгалтерские документы, а ведь в них черным по белому стояло
название села, где Изместьев нанимал рабочих, а также номера
площадок промывки, по которым, сопоставив с другими пожелтелыми
бумажками, нетрудно было сделать привязку к местности...
Бумаги из архива, понятно, упорхнули - для пущей надежности.
И Кузьмич оказался монопольным обладателем тайны, ничуть не боясь,
что объявятся официальные конкуренты, - подвалила гайдаровщина, и
"Шантаргеология", как многие геологические управления по стране,
тихо умирала без денег, даже не мечтая о новых маршрутах... И одна
из старательских артелей Кузьмича, якобы безуспешно три года
искавшая на Беде золото, на самом деле трудолюбиво копала платину,
всплывавшую потом на мировом рынке в качестве юаровской.