И вот на фоне этой серой жизни яркой звездой блестит один незабываемый вечер. Я -гимназистка, мне десять лет. Родители уехали на два-три дня кутить в Петербург. Мы все четверо сидим, уткнувшись в книги. И вдруг наша жизнь обрывается, начинается сказка. Время для сказки самое подходящее – рождественский сочельник. Звонок. Вместо феи появляется полковник Коверский. Года два-три тому назад мы жили с ним в одном доме. У него были дети нашего возраста, с ними мы играли в общем садике. Узнав, что родителей нет дома, он объявляет, что приехал в экипаже за нами. «Дети, одевайтесь скорей. Едем, у нас сегодня елка. За все отвечаю я». Быстро переодевшись во все самое лучшее, мы покатили.
Полковник вводит нас в большой зал. Посредине стоит громадная, красиво разукрашенная елка, залитая светом множества свечей. Мы стоим очарованные. Это наша первая елка, живая, а не на картинке. Затем мы попадаем в какой-то волшебный вихрь. Дети подхватывают нас за руки, мы образуем хоровод вокруг елки. Под музыку проносимся по всем комнатам. Нам на головы надевают смешные колпаки из хлопушек. Вместе со всеми танцуем, поем – в каком-то радостном экстазе. Получаем подарки, пьем чудесный чай с пирожными. При прощании каждый из нас получает еще кулечек с гостинцами. Полковник сам отвозит нас домой. Сказка окончена. Мир праху твоему, добрый человек!
За неимением лучшего светлым пятном в нашей жизни бывал поход всей семьей в баню. Раз в день мы мыли лицо, вернее кончик носа и руки. Раз в месяц мы основательно мылись в бане. И как только земля носила нас, таких грязнух! Отец брал c собой в номер мальчиков, мачеха - меня и горничную. Традиционно в бане для нас покупались особо вкусные фигурные мятные пряники. Возвращение домой на извозчиках и эти пряники значительно усиливали обаяние бани.
С момента вступления отца во второй брак большую роль в нашей детской жизни приобрела мать мачехи – Антонина Александровна, «наша новая бабушка». Потеряв мужа – землемера, она осталась вдовой с двумя малышами и крошечной пенсией. Энергичная, дельная, она не растерялась, наняла квартиру побольше и стала сдавать комнаты с полным пансионом. Дело пошло. Дети подрастали. «Дать Коленьке высшее образование» стало целью ее жизни. Об образовании дочери она не заботилась. «Пусть брат с ней позанимается, никаких особых знаний ей не нужно. Хорошенькая – она и так замуж выйдет», – думала Антонина Александровна вместе со всеми неимущими мамашами своего времени. Матери побогаче обучали девушек французскому языку и музыке. Эти девушки могли рассчитывать на более блестящие партии. Имея одну цель в жизни – как можно скорее и лучше выйти замуж, девушки того времени были очень кокетливы и жеманны. Я помню, как моя мачеха уже в преклонном возрасте по привычке кокетливо отставляла мизинчик, держа ложку или вилку. «Nous sommes elevèes pour plaire» (нас воспитывают, чтобы мы умели нравиться), – говорили про себя светские барышни того времени. МечтаАнтонины Александровны осуществилась, сын окончил гимназию с отличием и поступил на историко-филологический факультет Университета. Сразу стал давать частные уроки, сделался помощником матери. Но какая жизнь проходит без неприятностей! Когда Коленька перешел на второй курс, Антонина Александровна случайно обнаружила, что он сошелся с ее прислугой. В бурном последующем разговоре выяснились крайне тяжелые обстоятельства: ее сын категорически объявил, что «Маша беременна, Машу он любит и женится на ней». Девушка чрезвычайно курносая, но не лишенная миловидности, Маша была очень трудолюбива и чистоплотна. Отличалась уживчивым, веселым характером. Побушевав, Антонине Александровне ничего не оставалось, как принять наизбежное. Нужно сказать, что и Коленька, в отличие от своей красивой сестры, был очень неказист. Маленького роста, рыжий, он кроме того отличался какой-то инфантильностью, не хочется сказать, глупостью. Очень добродушный, он, когда бывал чем-нибудь недоволен, любил покричать на мать и на жену, без памяти его любивших. При этом, как капризный ребенок, делал сердитое лицо и топал своими маленькими ножками. За обедом всю жизнь не ел никакого жаркого, кроме котлет. Покупая календарь на новый год, всегда заклеивал все тринадцатые числа.
Окончив Университет, Николай Георгиевич получил место преподавателя латинского языка в Гатчинском Николаевском Сиротском институте. Когда наши семьи породнились, Антонина Александровна жила у сына на покое. У нее было пять внуков, маленького роста в отца, и курносых в мать. Только одна из внучек, младшая, вышла замуж. Единственный сын был убит в первую мировую войну. Остальные, очень добрые, восторженные, недалекие быстро угасли, не найдя в жизни себе места.
Маша, теперь уж раздобревшая Мария Платоновна, была радушная, хлопотливая хозяйка большой семьи. Ее маленькие, заплывшие жиром карие глазки, излучали доброту и ласку. Я очень ее любила и, когда при встрече она нежно обнимала и целовала меня, я просто физически ощущала, как в меня вливается ее душевное тепло. Она не любила Елену Геориевну, которая относилась к ней свысока.
Не осуждая, не критикуя, Мария Платоновна сочувствовала нашему сиротству, жалела нас. Внуки окончательно примирили Антонину Александровну с браком сына. Внуков она обожала и находила, что милее и краше их нет на свете.
Замужество дочери было вторым ударом. Она ненавидела нашего отца. С годами она примирилась с ним, но в раннем детстве как нам тяжело и оскорбительно было слушать, когда, говоря со своими знакомыми о нашем отце, она употребляла пренебрежительные выражения вроде «красавец», «куда конь с копытом...» и т.д.
Отец и мачеха очень часто уезжали в Петербург, летний отпуск проводили в путешествиях. Мы оставались на попечении Антонины Александровны. Ее отношения к нам складывались из элементов ненависти и природной доброты. Ненавидела она нас, как обузу, несправедливо навязанную жизнью ее обожаемой дочери. Мы боялась подойти к мачехе в ее присутствии, она отпихивала нас. Ей казалось, что мы, здоровые, рослые дети, искалечили ее щупленькую дочь. А между тем материально нам с ней жилось лучше. Вегетарьянка, она кормила нас разными вкусными оладьями и пудингами со сладкими подливками. Это меню было нам очень по вкусу. Всего давала нам вдоволь. При ней мы пользовались большей свободой, запретные зоны отменялись, вся квартира была в нашем распоряжении. Старший брат любил устраивать театральные представления, чаще всего из восточной жизни. Он бывал султаном, сидел на троне, судил, распоряжался. Остальные с полотенцами, повязанными в виде чалмы, играли вторые роли. Думаю, что Антонина Александровна была искренна, когда, беря во всем за образец своих родных внуков, не уставала повторять, что мы «кацапы несчастные», «уроды африканские» и что детей хуже и безобразнее нас нет на свете. Все эти комплименты братья принимали спокойно и даже с юмором. Но моя исключительная доверчивость и впечатлительность заставляли меня воспринимать и переживать ее отношение ко мне очень тяжело.
Как-то раз она провожала свою гостью, которая, проходя мимо меня, мне показалось, залюбовалась мною и что-то сказала Антонине Александровне. Мне было лет тринадцать. По ее уходе я спросила Антонину Александровну, что она про меня сказала. «Сказала, что у тебя только цвет лица хороший, а все остальное безобразное», – резко ответила она.
И так всегда и все безнадежно плохо. Мачеха в этот период относилась ко мне индифферентно. Об отце и говорить нечего.
Лет в 1415 я стала со всех сторон получать положительные отзывы о моих как внешних, так и внутренних данных. Да и сама я стала путем сравнения разбираться в себе и окружающем. Теперь я могла бороться с вредным влиянием Антонины Александровны. Как-то раз в это время она уехала из Гатчины с семьей сына, и мы надолго расстались с ней.
Но травма, нанесенная ею в такой важный период формирования детской психологии, осталась у меня на всю жизнь. Вместо того, чтобы отпарировать проявления душевной грубости, клеветы, несправедливости со стороны окружающих, я внутренне вся сжимаюсь, молчу и надолго выхожу из строя. Заболеваю навязчивой идеей, переживаю оскорбление, перестаю спать и есть. Окрепнув, пережив, я ни одно оскорбление не оставлю без ответа, но ведь это получается в «пустой след».
Вредное влияние Антонины Александровны в какой-то степени отразилось и на братьях. Они задумали исправить путем механического вмешательства линию своего носа и придать ему более благородную форму. Витя – любимчик, был командирован к мачехе, чтобы раздобыть четыре головных шпильки. Изогнув их в виде пенсне и нацепив их на нос, мы ежедневно по несколько часов просиживали в таком виде. Носы разбухли, появились рубцы.
Мне было 7-8 лет, когда Антонине Александровне была дана сложная задача – провести с нами лето в Журавке. После очень мучительного путешествия в третьем классе с двумя пересадками мы прибыли на конечный пункт – ст. Починок. Последние 40 верст нам предстояло сделать на лошадях. И вот тут мы пережили ужасный момент – когда Антонина Александровна стала нанимать извозчика, оказалось, никто не имеет понятия, где находится Журавка. Целых два дня прожили мы на грязном постоялом дворе, тщетно пытаясь найти человека, знающего путь в наше имение. Вернуться в Гатчину было невозможно, дачники уже переселились с нашу квартиру. Родители были где-то на Волге. Мужественная Антонина Александровна уже стала терять терпение. Что делать? Вдруг в комнату входит высокий еврей в лапсердаке, с пейсами, и объявляет: «Я отвезу вас в Журавку». Не успел никто оглянуться, как я бросилась на шею нашему спасителю. Он поднял меня на руки, и я крепко поцеловала его. Ехали в громадной телеге с навесом – фуре. Дорога была ужасная, трясло невероятно, но как мы все были счастливы. Дом, необитаемый со смерти деда в течение нескольких десятков лет, был мало приспособлен для жилья. Кроме нескольких шкафов красного дерева с чудесными французскими старинными книгами, все было унесено, разрушено. Это было царство крыс. Нужна была вся энергия Антонины Александровны, чтобы в несколько дней сделать возможной жизнь в этом доме. Везде вокруг полное запустение, не было и сада вокруг дома. Сохранились в неприкосновенности только садовые аллеи и беседки из столетних развесистых лип. Но их я оценила и полюбила лишь через несколько лет, когда приехала с родителями в благоустроенный дом. Прекрасный сад был огорожен и тоже приведен в порядок.
Восьми лет я поступила в гимназию. Это было маленькое двухэтажное каменное здание с двумя залами и четырьмя классными комнатами. Из-за недостатка помещения прием новых учениц производился через каждые два года. Переходя из класса в класс, мы по два года просиживали в той же комнате. Руководство гимназией было вверено трем бывшим смолянкам, очень старым девам. Наименее старая из них, начальница Мария Иссидоровна Елисеева имела тут же казенную квартиру. Громадная, толстая, неуклюжая, какая-то вся распущенная (в то время носили корсеты), Мария Ивановна поражала нас странными манерами. Выходя из дверей своей квартиры, она обычно держала руки за поясом юбки, как бы в карманах. Когда она в таком виде, крупными гвардейскими шагами проходила по классу, трудно было поверить, что это бывшая институтка. Неразгаданным чудом для девочек было знать со слов ее прислуги, что у нее была взрослая дочь, постоянно у нее гостившая. Для того времени это была большая смелость.