Знакомая по рассказам «заклятых друзей» морда, тот еще кадр, мать его за ногу, но вряд ли она была — отборный, достойный дзержинец. И во властную гору хорошо попер, буром, «отличник боевой и политической», как раньше говорили — на кожаной чекистской куртке пламенели на розетках два ордена Боевого Красного Знамени.
Один такой знак редкостен сейчас, а тут сразу парочка в наличии. Да и не у вояки, а у заплечных дел мастера, как в старину говорили про палачей, что в пыточных дневали и ночевали.
— Вы в чинах ориентируетесь, «товарищ»? — Константин медленно, чуть ли не по слогам, усмешливо промолвил, но напуская ледяные нотки в голос. — Хоть немного разбираетесь? Тогда объясню — на мне генеральские погоны, а не штаб–офицерские.
— Конечно, ваше высокопревосходительство, если вам так привычнее. И разрешите присесть, товарищ гвардии майор! Ведь так к вам совсем недавно обращались? В той «вашей» жизни?
— Вы, наверное, белены объелись, «товарищ»?! Или мухоморов пожевали для вящего удовольствия?! Чую, что перегаром от вас не разит, а потому делаю такое допущение!
— Я хорошо понимаю ваши слова, господин генерал. Я действительно знаю, кто вы есть на самом деле. Хотя в такое очень тяжело поверить. Обычному человеку, но никак не мне. И, судя по такому отношению, вы, Константин Иванович, прекрасно знаете, кто я такой. И Фомин, и его цепной пес… Простите, но так я привык называть Шмайсера. Вам обо мне рассказывали, не могли не поведать. Да и «хлысты» ваши солдаты держат, а ведь это оружие совсем другого времени. Ведь так?
Арчегов промолчал, желания лезть в ловушку у него не возникло. А в голове всплыла знакомая фраза из известного кинофильма про нашего разведчика в черной эсэсовской униформе — «никогда так Штирлиц не был близок к провалу».
— К тому же вы сделали одну маленькую оплошность, господин генерал. Министр Яковлев тот еще интриган, и вы, стремясь заручиться его поддержкой в декабрьские дни, кое–что ему поведали о своем прошлом, вернее, будущем. Немного, но весьма занимательно.
— Вы читали записки убитого эсерами Яковлева?
Арчегов усмехнулся, демонстрируя любопытство. Как он и предполагал, утечка информации произошла, теперь для него стало ясным, кто ее и когда «слил». Осталось только выяснить, зачем это было сделано. И указал рукой на лавку.
— Садитесь, товарищ Мойзес, — Константин сделал упор на первое слово, вкладывая в него совсем иной смысл. Не начала двадцатого века, а его конца. И «валять» дурака дальше ему не следовало — и так все понятно, откуда ветерок дует.
— Не успели мы бумаги те прибрать, слишком поздно узнали и спохватились, а вы смогли перехватить. Жаль, очень жаль. Но что тут поделаешь, — он пожал плечами.
— Такова жизнь, господин генерал. Кто первым встал, тому и штиблеты. Так говорят в бедных еврейских семьях?
Мойзес присел рядышком, но бочком, чтобы видеть собеседника. Лицо чекиста вблизи оказалось таковым, что Константину потребовалась вся его многолетняя, вбитая военной службой выдержка, чтобы оставаться нарочито спокойным. Он даже недрогнувшими пальцами достал еще одну папиросу и неторопливо закурил.
Но собеседнику не предложил — велика честь. Тот это понял, но обиды не выказал — еще чего?! Достал свои папиросы.
— У меня к вам есть несколько вопросов, которые требуют незамедлительных ответов, господин генерал…
— Я вам не подследственный и не нахожусь в камере на Лубянке, любезный Лев Маркович!
— Прошу простить, Константин Иванович, — чекист сразу взял предложенный тон, светясь от доброжелательности, если применимо это слово к этому человеку.
— У меня действительно есть к вам разговор, полезный не только нам с вами, но и нашему руководству.
— Меня совершенно не тянет работать на вашего Ленина, Мойзес! Вы, надеюсь, понимаете причины?
— Я имел в виду наше с вами руководство! Вы монархист и сибиряк, я коммунист и русский…
— Хм. Думаю, у вас совсем другая национальность!
— Я не иудей, как вы считаете. Да и в руководстве нашей партии нет иудеев, хотя евреев достаточно, даже много. Если судить по введенной раньше, при царе, процентной норме для нас. Вы же советских людей национальностью не измеряли. Ведь так?
— Поддели вы меня, товарищ Мойзес. Ну что могу сказать?! Тогда мы с вами сможем договориться, если только те, кто вас послал, имеют определенные возможности и реальную власть.
— Дзержинский вас устроит, Константин Иванович? Надеюсь, вы понимаете, кто он такой?
— Более чем, Лев Маркович.
— У нас очень мало времени. Вас ждет товарищ Троцкий через два часа, а потому…
— Поляки Киев взяли?! Ведь так? Уж больно резко ваш нарком по военным делам реагировал.
— Не буду скрывать — еще позавчера. В Подолии наши части держатся, а вот на Западном направлении в самое ближайшее время начнется мощное наступление поляков на Смоленск — они желают выйти на Днепр по всему его протяжению.
— Хреновы ваши дела, скажу честно и откровенно. Тем более что главные силы Красной армии прикованы к нам. Вы лишены хлеба, осенью начнется голод…
— Вы хотите показать мне ту задницу, в которую угодили большевики? Зря стараетесь, мы ее и так видим!
— Нисколько! Я хочу договориться с вами о том, чтобы все противоборствующие стороны вылезли из нее и занялись каждый своим делом. И хватит нам лить русскую кровь. Ни вы, ни мы от этого ничего не выигрываем. Так что, товарищ Мойзес, и красным и белым пора заниматься другими делами. Совсем другими…
— И какими же?
— Хотите откровенность? — Арчегов усмехнулся и потянулся за очередной папиросой. — Большевизм победить нельзя. Я имею в виду военным путем. Да вы это знаете, Яковлев не мог такое не написать…
Константин пожал плечами, хотя внутри все кипело — ушлому каторжнику–губернатору в свое время он гнал откровенную «дезу», где относительно истинной была только его собственная биография, но и та порядком подкорректированная.
— С интересом прочитал. Очень занятны…
— Тем паче. И знаете, кто я и с какого времени попал сюда. Скажу откровенно, мне бы самому хотелось прочитать, что там наш министр внутренних дел вам намастрячил, до жути интересно.
— Я передам вам записи, Константин Иванович!
— Даже так? К чему такая любезность? Надеюсь, что дадите мне подлинник, а не квинтэссенцию?
— Конечно, зачем нам в малости обманывать друг друга…
— А в большем можно?
— Так это политика. Но и она может быть честной, если договаривающимся сторонам она выгодна.
— Согласен, Лев Маркович. А потому беру быка за рога, нам нельзя терять времени, а ваш Троцкий откровенно «валяет Ваньку», одно по одному талдычит, будто патефон заевший. Надоело до жути, оскомину набило. Может, как–нибудь сменить пластинку?
— Я внимательно вас слушаю, Константин Иванович!
— Мы должны заключить с вами не очередное перемирие, а долгий и взаимовыгодный мир на условиях равного партнерства, скажем так. А сейчас давайте обсудим способы его воплощения…
Москва
— Вы, кстати, с заимодавцами дело имели?
— Приходилось в молодости, и весьма часто, Константин Иванович.