Было дело…
— Представьте себе, что в бараке живут два родных брата с многочисленными семействами, что люто враждуют друг с другом. До смертоубийства дело доходит. А тут еще раздел отцовского наследства происходит, барак–то этот не на них ведь записан.
— Такое сплошь и рядом происходит. Дело насквозь житейское, обыденное и привычное, — Мойзес хмыкнул, но смотрел цепко, внимательно.
И Арчегов заговорил дальше, усмехнувшись:
— Так вот. Во время одной из склок приходит заимодавец, трясет папашиными расписками, требует своей доли. Но тут один из братцев ему сразу в рыло и орет, что долги эти признавать не будет! И пошла между ними драка, смертно друг друга душат. И что тут делать прикажите второму брату, что тоже в долгах, как в шелках?
— Если заимодавец ему простит долг за спасение от смерти, то брата по затылку лучше шарахнуть чем–нибудь тяжелым!
— В такой ситуации ростовщик что угодно пообещает, вот только долги прощать не будет. Расписки и векселя от горемычного семейства у него самые прибыльные, доход такой получает, что мама не горюй! Так что братца молодцу бить незачем. Ничего ровным счетом не решает, только хуже делает. Не прибыль тогда будет, а сплошной убыток.
— Это почему же?
— Да потому что и братины долги выплачивать придется. Выгоды никакой не просматривается!
— В комнате запереться и ждать, чем дело закончится?
— А смысл? — Арчегов хмыкнул.
— Помочь тогда придушить?
— Совершенно в точку попали. Только не одного его, а всех сразу. Одного прибить мало, векселя–то еще у трех ростовщиков осели. Да и это убийством считаться будет. А вот если всех сразу, до одной кучи? Чтоб никаких кредиторов не осталось?!
— Тогда это будет называться не убийством, а мировой революцией. Я вас правильно понял, Константин Иванович?
— Совершенно верно, Лев Маркович. Нужно только договориться о взаимных гарантиях, чтоб и вам, и нам на душе спокойнее было. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?
— Конечно, — безмятежно ответил Мойзес, только светящийся нехорошим блеском глаз выдавал его лихорадочное состояние, да и пальцы рук непроизвольно сжались в кулак.
— Только давайте сразу определимся, без обиняков. Нападать на вас мы, то есть сибиряки, не собираемся. Даже если Урал и захватим, то вы нас оттуда скоро вышибите, легко перебросив на Восточный фронт вдвое больше дивизий, чем у нас…
— А что нам помешает договориться с поляками и обрушиться на вас всеми силами?
— Больше двух десятков дивизий вы не сможете задействовать. Никак! Переброска больших сил чрезвычайно затруднительна, железная дорога еле функционирует. Как будете питать операцию в глубину? Тем более что мы выставим, в случае вашей агрессии, такую же по численности армию и легко вышвырнем вас обратно.
— Вы считаете десять своих дивизий равными нашим двадцати? Или даже тридцати?
— Три десятка вы никак не перебросите, пупок развяжется. А два десятка наших дивизий будут легко громить ваши. Причем мы даже мобилизации объявлять не станем. Я думаю, Сахалин стоит возможности скорейшего удвоения нашей армии…
— Вот оно что, — после долгой паузы отозвался Мойзес. — То–то Вологодский так яростно открещивался от наличия у вас военной конвенции с японцами. Ну что ж, тогда это совершенно меняет дело. Нам теперь следует договориться, благо внесена определенная ясность. Каковы будут ваши предложения, господин генерал?
— До предложений мы дойдем, Лев Маркович. Вначале требования, от которых мы не отступимся ни при каком раскладе. Во–первых, в течение июня вы отводите свои войска из западной части Сибири.
Во–первых, в течение июня вы отводите свои войска из западной части Сибири. На Урал отводите, а не за Тобол. При этом останавливаете продразверстку, которая может вызвать всеобщее крестьянское восстание. И оставляете все материальные ценности, включая паровозы и вагонный парк.
— Господин генерал, можно подумать, что вы являетесь победителем и можете диктовать свои условия!
— Мы этого все равно добьемся, пусть и ценой значительных потерь. А вы потеряете всю свою 5–ю армию. Сами понимаете — грешно не использовать столь выгодную ситуацию.
— А что вы еще хотите?
— Во–вторых: мы требуем вывести ваши дивизии и чекистов с казачьих территорий, немедленно остановить репрессии против казаков. В противном случае вы получите массовое восстание, наподобие Вешенского в прошлом году. Помните, чем оно для вас закончилось? С какими последствиями?! А сибирские дивизии обязательно придут на помощь казакам. И мы пройдем вдоль реки Урал до Каспия.
— Это вряд ли произойдет…
— Будет, Лев Маркович, обязательно будет! Сил для этого у нас хватит. Да и две дивизии оренбургских казаков уже сейчас хотят свести с вами счеты. А остановить вам многочисленную конную массу нечем — она запросто фронт проломит и пойдет поднимать казачьи восстания в вашем глубоком тылу. Недовольных советской властью там много, и они готовы взять в руки оружие. А оно вам надо?
— И вы говорите о партнерских отношениях, занимаясь вульгарным вымогательством?
— Вымогательством вы занимаетесь! Казаки к вам относятся крайне враждебно, так что упреки не по адресу. Скажу прямо — если вы примите эти условия, то приобретете намного больше. Я даже боюсь загадывать сколько. Но задам вопрос, чисто риторический, — Арчегов улыбнулся как можно добродушнее, хотя это было совсем нелегко. — Скажите, что предпочтительней для советской власти — полностью обескровить белых, а заодно ослабеть настолько, что всякие английские, французские и прочие империалисты нас на куски растерзают… Или мировую революцию устроить и всех капиталистов к ногтю взять?!
— Вы рассуждаете как настоящий большевик, господин генерал.
— Так что ответите, товарищ Мойзес?
— Второй вариант для нас намного предпочтительней.
— Тогда задам еще один вопрос — дорога к мировой революции идет через Омск или Екатеринодар? Или через Варшаву на Берлин?
Мойзес ничего не ответил, только кивнул — глаз горел нечеловеческим пламенем.
— В прошлой истории поляки тоже заняли Киев. Но вы их вышвырнули и дошли до Варшавы. В Германии, Венгрии, Австрии вас ждали с нетерпением, там и сейчас тлеют революционные угли, их надо только раздуть хорошо. И полыхнет так, что даже англичане на своем проклятом острове поджарятся. Но тогда не получилось…
— Почему? — Мойзес затрясся, словно в лихорадке, единственное око прямо жгло Арчегова.
— Белые не дали, сами в наступление перешли. И откатилась Красная армия обратно от Вислы чуть ли не до Днепра, только Киев с Минском сохранили. Я говорю правду…
— Я знаю. Есть один способ… — Мойзес наклонил голову, дыхание калеки стало хриплым.
«Я с тобой буду искренен. Правда, и ничего, кроме правды. Но не всю, а так, дозированно», — Арчегов выдавил из себя улыбку и достал из коробки очередную папиросу. На этот раз он предложил и Мойзесу — тот чиниться не стал, задымил в охотку.
— Я белый, вы красный, мы враги лютые! Но мы русские, прах вас подери, хоть вы и еврей! За вами миллионы русских мужиков, они хотят своей правды. Слишком несправедлив был старый мир! Но и за нами миллионы, у которых своя правда! Истребить вы нас не смогли, а мы вас никогда не сможем! Так зачем нам обливаться кровью, чтобы всякие шакалы нас на куски потом разорвали.