Анна ни разу не назвала Ольгу мамой. Наверное, Ольга с ней об этом говорила. Вот бы узнать, как именно говорила Ольга с Чижиком… И что именно, какими словами и с какой интонацией. «Если бы я слышал, наверное, сумел бы понять… Что сумел бы понять? Я же знаю, как Ольга ко мне относится. Она уже столько раз в очень доходчивой форме объясняла, что замуж не пойдет. Любой давно бы понял».
Ольга оторвала взгляд от Анны, глянула на Игоря, и тот виновато зажмурился. Опять он на нее уставился. Мазохист. Лучше бы никогда не находила Анну в том универмаге, лучше бы никогда не приходила наниматься гувернанткой и он никогда не видел ее невозможных глаз… Оленька, Оленька, Оленька. Лучше бы он встретил ее четырнадцать лет назад, и тогда она вышла бы замуж за него, а не за этого «страшного подлеца», как говорит Галка.
Представить только — четырнадцать лет вместе с Ольгой, и Анна была бы ее дочкой, их дочкой — его и Ольги. И может, у них были бы еще дети. Да, но ведь она что-то такое говорила о детях? Что у нее не может быть детей… Ну и пусть, ну и ничего. У нас уже есть Чижик. Ох, нет, что это он… Ведь если бы тогда, четырнадцать лет назад, он женился бы на Ольге, то у них не было бы Чижика! Это совершенно невозможно представить.
— Ну так мы едем или как? — Этери смотрела на него почему-то слегка раздраженно. — Что ты молчишь? Спишь, что ли?
— Да, — невпопад ответил Игорь, чувствуя себя в чем-то виноватым. — То есть нет. Не сплю. Да, мы едем, почему бы не поехать… А куда?
— Приплыли, — тоже почему-то раздраженно поддакнул жене Пашка. — Мы же вчера говорили. Забыл, что ли? В город собрались, ну? Парк, магазины, дельфинарий для туристов… Оль, ты не беспокойся, там даже Аньке по пояс будет, не больше. И дельфины специально дрессированные, их с детьми играть учат. Совсем не опасно, вот увидишь. Хочешь — сама с ними поиграешь. Тебе понравится.
— Нет уж, — быстро встряла Ольга и поежилась. — В смысле — да, съездить бы надо, мне черные очки купить придется, я без черных не могу… А в воду не полезу. Даже если мелко. Я воду не люблю, она холодная.
— Теплая, — авторитетно заявила Тамара. — Жарко будет.
— Купальник наденешь, — поддержала дочку Этери. — Тот, полосатенький, который Аньке нравится. Камеру возьмем, Павло нас поснимает. А?
— Я тебе, Оль, сарафанчик погладила, — внесла свою лепту Катерина Петровна. — Наденешь сарафанчик-то? Вот хорош…
— Ни в коем случае. — Ольга тяжело вздохнула. — Что вы меня уговариваете? Я же не против съездить. Просто в бассейн лезть не хочу.
— Оленька боится, — доверительно сообщила Анна собравшимся. — Ты ведь боишься, правда?
Ольга потупилась, поежилась и промолчала. И все промолчали, неуверенно переглянувшись. Для них, живущих, можно сказать, в море, тот факт, что прыжок в воду кого-то может довести до повышения температуры, приводил в тревожное замешательство.
— Ольга ничего не боится, — раздался в тишине голос Игоря. — Ничего, никого и никогда. Ольга абсолютно бесстрашная.
— Па, Оленька не сама боится! — объяснила Анна. — Оленька за меня боится! Я понятно объясняю? Чтобы со мной буквально что-нибудь не случилось. Да, Оленька?
— С тобой никогда ничего плохого не случится, — тихо сказала Ольга и ловко подхватила падающую чашку. — Конечно, если не будешь все время на себя что-нибудь ронять… С тобой не может случиться ничего плохого. Все будет очень хорошо.
— Я знаю, — кивнула Анна. — Это потому что из-за тебя.
Ольга засмеялась и поцеловала Анну в макушку. Точно, подумал Игорь и молча кивнул, соглашаясь с дочерью. Именно из-за тебя, Оленька. И заметил, как и Пашка, и Этери, и Катерина Петровна молча кивнули, соглашаясь со словами Анны. А Тамара сидела притихшая и таращила на Ольгу с Анной черные нерусские глаза.
Игорь пинком загнал свою печаль и обиду поглубже и успокоился. Ничего, еще не вечер. Что бы дальше ни случилось, все будет хорошо.
Глава 23
Зачем люди на этот юг едут, на это море, в эту жару, в эту толпу, в эту суету? Меньше всего это похоже на отдых. А ведь кто-то говорил об отдыхе, если она ничего не путает. Как хорошо было в деревне, в саду, в маленьком бассейне за домом, в самом доме… Не считая того дурацкого приема, на котором она работала хозяйкой в дурацком вечернем платье. И дурацкие разговоры гостей… И дурацкое театральное действо при прощании… Ольга до сих пор чувствовала себя совершенно по-дурацки, вспоминая об этом.
Она вздохнула, с тревогой наблюдая, как какой-то мальчишка обнимает в бассейне дельфина. Мальчишка, впрочем, уже большой, а дельфин — не очень, можно сказать, совсем еще дельфиненыш. И бассейн действительно мелкий. Но Чижика она туда все равно не пустит. Тем более одну. И с Тамарой не пустит. И с Этери не пустит, и с батоно Пашкой не пустит, и даже с Игорем Дмитриевичем.
А лезть вместе с Анной самой — нет уж, нет уж. Ольга не стала надевать купальник — с какой стати надевать, если она все равно не собирается лезть в дурацком купальнике в дурацкий бассейн, да еще и при всем честном народе…
По правде говоря, Ольга ужасно устала. Она всегда уставала в толпе, а тут еще толпа такая… специфическая. Огромное количество людей, и ни один ничем не занят. Вернее, все заняты тем, что все время ищут какое-нибудь занятие. Ходят, смотрят по сторонам, что-то без конца жуют, покупают ненужные вещи, фотографируют друг друга… С дельфинами обнимаются. Народ так отдыхает, оказывается.
Анна тревожно шевельнулась и подергала Ольгу за руку.
— Что, Чижик? — Ольга склонилась над ребенком и опять с отвращением почувствовала, до какой степени неудобный этот сарафан: ни наклониться, ни на корточки присесть, ни на колени встать — тут же подол задирается, лямки сползают с плеч, пуговицы норовят выскочить из петель… Скорей бы высохли штаны и рубаха, которые Катерина Петровна коварно положила в стиральную машину как раз за несколько минут до поездки. — Чижик, ты не перегреешься? Не снимай шляпу, такое солнце горячее…
— Мама, — шепнула Анна, уткнувшись носом ей в щеку. — Ты почему сердишься? Ты не на меня сердишься?
— Тише, Чижик. — Ольга осторожно оглянулась и с досадой опять поймала пристальный, какой-то ожидающий взгляд Игоря Дмитриевича. — Чижик, мы же договорились… Разве ты не помнишь?
— Все равно никто не слышит. — Анна надменно хмыкнула. — Значит, ты на меня сердишься?
— Ни в коем случае. Когда это я на тебя сердилась? И никогда не буду сердиться… мне так кажется. И вообще я не сержусь, с чего ты взяла?
— Потому, что ты молчишь и дышишь, будто буквально сердишься. И рука очень горячая.
— Жарко. Вот потому и дышу, потому и рука… А молчу потому, что и так вокруг шуму много. Это я таким способом с шумом борюсь.
— Спорим, не поборешь. — Анна хихикнула ей в ухо. — Лучше давай всех домой повезем.
— Да, — горячо согласилась Ольга. — Да, домой! Блестящая идея! Сейчас папе скажем, и он всех соберет. — Ольга выпрямилась, оглянулась и опять встретила напряженный, ожидающий взгляд Игоря Дмитриевича.
Он шагнул к ним.
— Чижик домой хочет. — Ольга почувствовала себя немножко виноватой — домой-то хотела она. — Правда, наверное, пора уже. Жарко очень, а Чижик почти полдня на ногах.
— Сейчас, — с готовностью кивнул Игорь Дмитриевич. — Пойдемте, я вас в машину посажу, а потом всех соберу.
— Не хочу в машину, — подала голос Анна. — Там жарко и бензином воняет. Лучше мы с Оленькой вон там на лавочке подождем. Там тень. Только ты быстрее, ладно?
— Я мигом. — Игорь Дмитриевич нырнул в толпу. Ольга с Анной устроились на лавочке. Сидели, болтали ногами и развлекались тем, что угадывали духи проходящих мимо женщин. У них это получалось не очень хорошо — запах-то они улавливали одновременно, но названий ни та ни другая почти не знала. Поэтому Анна предложила придумывать для незнакомых духов свои названия и тут же выдала первое: мыло с мандарином. Ольга согласилась: ярко выраженное мыло с мандарином. Причем мыло из простеньких, а мандарин вообще переспелый.
— Да, — согласилась Анна. — Переспелый и раздавленный. Интересно, такие духи скользкие или липкие?
И они смеялись, и совсем не над тетками, которые душатся мылом с мандарином, да еще в такую жару, а просто потому, что им весело жить на этом свете — вот так, все время вместе, одинаково слыша, одинаково чувствуя, одинаково думая, одинаково нуждаясь друг в друге… Им хорошо вместе — вот так сидеть, тесно прижавшись друг к другу, закрыв глаза, и не видеть праздную толпу — что там разглядывать? Совершенно нечего там разглядывать, — и придумывать свои названия каждому запаху, проплывающему мимо них.
— Елка в компоте. — Анна повела носом вслед очередному аромату.
— В сливовом, — уточнила Ольга, улыбаясь. — Ор-р-ригинальная композиция.
— Сумасшедший народ. — Анна явно копировала кого-то, тяжело вздыхая. — Это просто какое-то буквально безумие.
Ольга засмеялась, и Анна засмеялась, и прямо посреди этого смеха, прямо на гребне уже привычной и всегда такой удивительно новой радости, Ольга вдруг уловила что-то страшно знакомое — ужасающе, угнетающе знакомое, так старательно забываемое, но не забытое… Еще ничего не поняв, совершенно инстинктивно она вскочила, схватила Чижика в охапку и в панике оглянулась, выискивая путь к спасению.
— Как ты держишься? — Глубокий, мягкий баритон. Голос был бы очень красивым, если бы не злобное выражение, сочащееся из каждого слова, каждого звука, даже каждой паузы. — Что за походка? Ты уже не маленькая, чтобы так скакать… Никакого воспитания, смотреть противно.
— Отлезь от девки. — Женский голос был холодный, жесткий и тоже раздраженный. — Воспитатель нашелся… Курам на смех. На себя посмотри, придурок. И вообще заткнись. Надоел, зараза, как печеночная глиста.
Ольга стояла, окаменев, крепко прижимая к себе Анну, боясь оглянуться… Хотя оглянуться почему-то очень хотелось. Наверное, потому, что сама Ольга никогда не говорила таких слов… И даже не думала таких слов! Ну почему, почему, почему она никогда не говорила и даже не думала таких слов?!
— Какой дед противный, — шепнула Анна ей в ухо, и теплое шевеление ее клювика мгновенно вывело Ольгу из оцепенения.
«Я не боюсь. Мне давно уже нечего бояться. Я свободна, счастлива, и у меня есть Анна!» Ольга перевела дыхание и спросила совершенно спокойно, даже улыбаясь:
— А почему ты думаешь, что это дед, Чижик? Может, он молодой?
— Ну вот еще, — удивилась Анна. — Ничего не молодой. Злой-злой. Как Кощей Бессмертный. Ты меня на землю поставь, я уже большая. Папа боится, что тебе тяжело меня таскать.
— Ты уже большая, но мне ни капельки не тяжело, — возразила Ольга, но все-таки поставила Анну на ноги, а потом с любопытством оглянулась на голоса. Просто любопытство, ничего больше. Сейчас ей абсолютно нечего бояться.
Интересно, а чего она боялась раньше? Вот этих пустых, зеленых, как бутылочное стекло, глаз? Этого иссушенного злобой лица? Поганых слов, произносимых поганым бархатным голосом? Злой старый Кощей Бессмертный. Вообще-то он ничуть не изменился. Да и что это за возраст для мужика — ему ведь и пятидесяти еще нет. Но старый. Наверное, родился уже старым, просто она раньше не замечала.
Свободна. Совсем свободна, навсегда, от всего. Это чувство было таким неожиданным и таким восхитительным, что Ольга вдруг засмеялась от радости. Свободна! Наконец-то все изменилось. Наконец-то она сама изменилась.
Изменилась до такой степени, что он ее не узнал. Ну конечно, другая прическа, и очки черные, и бесстыжий сарафан, и небывалый загар… Да к тому же смеется.