Горе слишком сильно бушевало в ней. Она выплакалась в зимнем саду, под пальмами и магнолиями. Тихий плеск фонтана успокоил немного ее страстное отчаяние, и через несколько минут Клодина овладела собой настолько, что могла пойти проститься с герцогиней. Когда она бесшумно отодвинула шелковый полог, больная, по-видимому, дремала с горестной складкой вокруг рта.
В передней Клодина встретила доктора; он приветливо поздоровался с ней.
— Неужели конец так близок? — спросила потрясенная девушка. Он дружески протянул ей руку.
— Покамест есть дыхание, есть и надежда, фрейлейн. Но по человеческим расчетам, жизнь ее высочества скоро погаснет, как свеча: она заснет от истощения.
Клодина невольно указала ему на свою руку.
— Господин советник!
— Ах, милостивая госпожа, — сказал расстроенный врач, — это уже не поможет. Здесь все кончено! — он указал на грудь. — Я иду к герцогу, чтобы сообщить ему о состоянии ее высочества, — тихо продолжал он, идя с молодой девушкой по коридору. — Его высочество получил неприятную новость. Вы, верно, уже знаете? Пальмер исчез и произвел большое смятение.
— Он поехал прошлой ночью во Франкфурт, — сказала изумленная Клодина. — Я видела его на вокзале в Вэрбурге и подумала, что он едет навстречу их высочествам.
— Этот плут уже давно пересек границу, — проговорил доктор. — Поехал навстречу? Почему вы так решили?
— Я слышала, как он говорил об этом с фрау фон Берг.
Клодина замолчала: удивительное происшествие вдруг стало ей понятно.
— Они подходят друг другу, — засмеялся доктор, — но я все-таки расскажу герцогу. Завтра мы получим известие, что и она уехала, так же скоропалительно. Не годится злорадствовать, но я не могу удержаться от этого по отношению к ее светлости принцессе Текле: она удивительно покровительствовала почтенной даме… Покойной ночи, фрейлейн!
Слова доктора исполнились. На другой день в замке узнали, что фрау фон Берг внезапно исчезла. Она не оставила за собой ни смятения, ни беспорядка, а только связку писем герцогине и письмо его высочеству. Но ангел-хранитель, стоявший у дверей в лице фрейлины Катценштейн, тотчас догадался, что этот пакет не годится для ее высочества и решительно передал его герцогу. Старая фрейлина вошла к герцогу в то время, как он со вздувшимися от гнева жилами на лбу разбирал ворох бумаг, в комнате находился и обер-полицмейстер.
Герцог подумал, что фрау фон Катценштейн пришла сообщить ему о состоянии здоровья ее высочества. Вместо того она передала ему перевязанную голубой ленточкой пачку писем, на верхнем из них был адрес фрау фон Берг, надписанный рукой его высочества.
Герцог побледнел.
— И это должно было быть передано герцогине? — спросил он сдавленным от бешенства голосом, посмотрев на свидетелей своей шумной юности, того времени, когда он так охотно бывал у господ фон Берг, ужинал и играл в баккара в голубой кокетливой гостиной красивой женщины.
Эта женщина, которая отравила последние дни умирающей своей подлостью, стремилась потревожить и ее последние часы!
— Благодарю вас, милостивая государыня, — сказал потрясенный герцог. Он бросил в камин письма, а затем и другие бумаги, после чего невольно вытер пальцы батистовым платком.
— Дайте плуту убежать, господин фон Шмидт, — сказал он презрительно и любезно раскланялся с полицмейстером.
Когда тот удалился, герцог взволнованно заходил по комнате.
Маленькая записка осталась на полу около камина, герцог заметил ее и поднял. Она была написана знакомым почерком Пальмера.
«Вчера вечером, — прочел герцог, — я должен был передать прелестной Клодине записку от герцога; я выкрал ее, помогая ей садиться в экипаж. Посылаю этот ценный листочек в ваше распоряжение. Но, дорогая моя, сумейте подложить мину столь искусно, чтобы умная и столь дружески расположенная к нам особа взлетела на воздух».
— Так Пальмер виновен и в этом!
Герцог горько улыбнулся и подумал о пылком чернокудром существе, в руки которого вложили фитиль от мины. Мина взорвалась, первая жертва лежала там наверху, а преступники скрылись…
Этот хитрый человек умел с добродушной улыбкой обманывать так, как до сих пор не случалось ни при одном дворе. Каждый дворцовый слуга требовал жалованья за несколько месяцев; всем поставщикам ничего не было уплачено за два года. Чиновники герцога только с большим трудом смогли выяснить, сколько задолжал Пальмер. Герцогское казначейство переполнилось кредиторами, как только исчезновение мошенника стало известно.
Герцог гневно рассмеялся, узнав подробности. Очень аккуратная в денежных расчетах герцогиня-мать была возмущена, когда ей пришлось во второй раз заплатить за ландо, но еще с большим возмущением должна была перенести мысль, что она спокойно ездила в нем мимо фабриканта, столь часто покорно просившего Пальмера об уплате денег.
Вся резиденция негодовала, все желали Пальмеру тюрьмы и виселицы, но такие хищные птицы обычно не попадают в силки.
Клодина узнала обо всем от горничной, но это почти не возбудило в ней интереса. Она думала только о том, как решится ее судьба в наступающий день. Известия о здоровье герцогини не были хуже, она проспала несколько часов, но еще не выражала желания видеть подругу.
Клодина стояла у окна, глядя на серое ноябрьское небо. Снег шел, не переставая, все перед ее глазами было так мрачно, так мертво, что сердце сжималось еще сильней. Вдруг лицо девушки вспыхнуло: во двор въехала карета и остановилась у подъезда флигеля, в котором жила герцогиня.
Комната Клодины находилась в среднем здании, где были расположены парадные комнаты, так что она могла видеть, кто вышел из кареты.
Это был он: высокая фигура Лотаря исчезла за входной дверью. Он приехал, чтобы сообщить ее высочеству свой ответ!
Невыносимое волнение переполнило душу Клодины, и она вынуждена была прислониться к углу окна. Зачем пустые надежды еще смущали ее сердце? Каждое слово, слышанное ею от него с тех пор, как они впервые встретились в нейгаузовском саду, когда она пришла сообщить Беате о находке воска, было оскорбительным и жестоким, резало ее сердце, как острый нож. Повсюду, где мог, он выказывал недоверие и пренебрежение к ней; он не любил ее, нет, нет!
Лишь однажды сердце ее забилось в нелепом наплыве счастья — в ту темную летнюю ночь, когда он приезжал посмотреть на ее окно. Но это сладкое мгновение было коротко и не повторялось более. За ним последовало быстрое отрезвление: военная привычка, он осматривал, все ли в порядке и не грозит ли опасность чести его имени.
Клодина отошла от окна к столу, на котором был накрыт завтрак. Она взяла маленький графин и, хотя не любила вина, налила себе немного, потому что чувствовала ужасную слабость.
Легкий стук в дверь заставил ее поставить стакан, не отпив вина.
— Войдите, — сказала она так тихо, что невозможно было расслышать за дверью.
Фрейлина Катценштейн все-таки отворила дверь и с серьезным видом переступила порог; в руках у нее была коробка, завернутая в белую бумагу.
— Моя милая Герольд! — сердечно сказала она. — Ее высочество только что поручила мне передать вам это.
Она поставила коробку на стол и подошла ближе к Клодине.
— Герцогиня ожидает вас через полчаса, — прибавила она и пожала руку девушке. — Извините, что я не посижу у вас, но я не могу оставить больную.
— Как ее здоровье? — произнесла Клодина дрожащими губами.
— Она сегодня не жалуется и говорит, что ей дышится легче и свободней, — сказала старая фрейлина, сама еще не отдышавшаяся от подъема по лестнице.
— Ах, и вы сами трудились, — рассеянно сказала Клодина, но Катценштейн уже выходила из двери.
Клодина не думала о коробке. Через полчаса она узнает, взял ли он ее кольцо. Ведь ей должны были сказать правду.
Она начала беспокойно ходить по комнате, хотя еле держалась на ногах.
Подойдя к окну, она услышала крик стражи: «Вперед!». Герцог выехал на санях, за ним следовало еще двое саней; вероятно, он старался убежать от гнева и забот. Она тоже почувствовала потребность сойти вниз в парк, чтобы освежиться на снежном воздухе, утомиться до здоровой усталости, которая поможет найти сон и забвение.
Машинально она остановилась перед коробкой, присланной герцогиней; это был, вероятно, подарок из путешествия: высокопоставленная женщина никогда не забывала о приятных сувенирах для своих приближенных.
Клодина приподняла бумагу: скоро надо будет идти вниз и благодарить, но ведь нужно знать, за что. В обитой голубым шелком шкатулке на дорогих кружевах лежала цветущая миртовая ветка, на которую было надето ее обручальное кольцо.
Бледная, порывисто дыша, девушка вдруг очутилась на лестнице; она пробежала коридор, но только перед комнатой герцогини почувствовала, что более не в силах держаться на ногах. В передней стояли доктор и старая фрейлина, которая указала на дверь и приложила палец к губам.
— Ее высочество заснула, — тихо сказала она.
Клодина как во сне вошла в так называемый рабочий кабинет герцогини. Это была маленькая комната со стенами, покрытыми драгоценной деревянной резьбой. В ней стояли темные, дубовые книжные шкафы, бюсты Гете, Шекспира и Байрона на высоких резных подставках, двери и окна обрамляли тяжелые драпировки.
В этот серый день здесь было почти темно. Через одну из приподнятых портьер виднелся зимний сад, и в нем, освещенный лившимся сквозь стеклянные стены светом, стоял Лотарь.
Он повернулся спиной к двери и, по-видимому, с интересом разглядывал куст желтых роз…
Клодина невольно отступила в тень высокого книжного шкафа, чтобы не видеть его; она не могла и не хотела встретиться с ним теперь. Чувствуя сильное сердцебиение, прижалась она в угол.
Она не хотела брать кольцо, которое казалось ей даром сострадания, ведь он не взял его, чтобы не нарушить своего слова, и она не могла, не должна была принимать это кольцо снова.
Вдруг она торопливо осмотрелась — нет ли возможности убежать, потому что услышала жесткий голос принцессы Теклы.
— Ну, барон, — говорила она, — наконец-то вас можно увидеть. Знаете ли, что я сердита на вас — вы до сих пор не показывались к нам.
— Это не совсем справедливо, ваша светлость. У меня тут было много дела, и, кроме того, не принято делать визитов в день своей свадьбы!
— День свадьбы? — со смехом воскликнула старуха. — Я нахожу, что вы выбрали странное время для шуток: герцогиня смертельно больна! Действительно, Лотарь, вы иногда очень странны. Разве вы не знаете, что герцогиня в любую минуту может умереть?
— Я, ваша светлость, очень далек от неуместных шуток. Я сам потрясен известием, что герцогиня желает, чтобы наше венчание состоялось сегодня же, если, конечно, моя невеста согласится.
— Желаю счастья, барон! Но почему же вашей невесте не соглашаться? — насмешливо спросила принцесса. — Она так быстро согласилась на помолвку, за которой, конечно, должно следовать и венчание. Впрочем, это странный каприз со стороны ее высочества!
— Странный? Неужели так странно желание ее высочества видеть, что счастье двух людей обеспечено, что они достигли пристани и избежали всех мелей и утесов, которые грозили им до свадьбы? Признаюсь, что не нахожу это странным и с благодарностью принимаю такой каприз.