— Отдыхаешь? — у него на фоне послышались приглушённые голоса и мужской смех, а потом звуки прекратились.
— Есть немного, — я притянула колени к груди и усмехнулась, — Помнишь, как мы ездили автостопом на Кабернееме?
Джексон замолчал ненадолго, обдумывая мой вопрос. Потом он осторожно ответил:
— Помню.
— Красиво, — посмотрев на залив и одинокие острова впереди, я улыбнулась, — Там было.
— Да, красиво, — мечтательно протянул Джексон, — Где–то в альбоме есть фотография, которую мы сделали. Мыльницей на таймере, помнишь?
— Да, мы её ещё на какой–то камень поставили, — я коротко рассмеялась, — Конечно помню. На следующий день я была красная, как рак
— Да–да. А Макс тогда активно жестикулировал и пытался нам рассказать о тех островах. Как их?
Зажмурившись, я попыталась вспомнить знаки, которые показывал мне Макс. С улыбкой я проговорила:
— Р, о, х… Рохуси и… — зажмурилась еще сильнее, — Педа…
— Педассаар! — сказали мы хором, — Я тогда посмеялся, что на этом острове надо открыть гей–клуб, — Продолжил с энтузиазмом Джексон, — а Макс сказал, что там…
— Заповедник, — выдохнула я.
Улыбка сползла с моего лица, глаза защипало от воспоминаний о том времени, когда мы… Были счастливы. Когда мы — были.
— Ладно, киса, мне пора идти. Люблю тебя. Не скучай.
— Я тоже тебя люблю, — успела сказать я перед тем, как он положил трубку.
Сжав телефон в ладони, я обхватила ноги руками и положила подбородок на колени. Волны набегали одна за одной; мягкие, прозрачные, они превращались в пушистую белую пену на берегу. Поискав глазами Артура, я нашла его в воде, совершающего очередной заплыв.
Пока его силуэт приближался ко мне, я поймала себя на мысли, что я устала. Не от работы или тяжёлого дня; а просто устала от этой тупой боли, от тяжести, которая постоянно присутствует в моей груди. От вранья, от недосказанности. Устала от того, что мне не с кем поговорить, чтобы унять эту боль. Устала от того, что мне не на кого переложить вину.
Я поняла, что я хочу испытать облегчение, но у меня не получается. Ничего не помогает; ни сигареты, ни алкоголь, ни бездумный секс — ничего. Странно, раньше от такой терапии становилось легче, на какое–то время; но теперь и это прошло. Как будто жизнь вытекала из меня тонкой струйкой с каждой стопкой; с каждым новым мужчиной и с каждым новым днём.
Может быть, это и есть расплата за ошибки? Может быть, так и должно быть; я буду медленно увядать, теряя душу по кусочкам; до тех пор, пока внутри не останется ничего, кроме боли? До тех пор, пока эта боль не убьёт меня окончательно.
19
Войдя в квартиру, я подошла к окну и посмотрела на чёрную БМВ, которая до сих пор стояла возле подъезда. Я задёрнула шторы с коротким смешком, и пошла к секции, в поисках старенького фотоальбома.
Он был спрятан между романами Дюма «Три мушкетёра» и «Чёрный тюльпан». Это символично; потому что Джексон больше всего любил первый; а Макс зачитывался вторым. Чуть сдвинув обе книги, я вытащила альбом и пригладила шуршащую обложку с изображением нашего семейного дома. Такие выдавали всем выпускникам, но у нас был один — на троих. Прижав его к груди, я посеменила в свою комнату, где меня ждала холодная кровать и мобильник с наушниками.
Включив музыку, я начала перелистывать тонкие страницы, улыбаясь нашим фотографиям. Когда я дошла до середины, и нашла наш последний совместный снимок, я вытащила его из кармашка и поднесла к лицу, чтобы разглядеть внимательнее.
Три силуэта на фоне ярко–красного заходящего солнца. Две оголённые мужские спины; одна из которых покрыта длинными спутанными прядями. И одна женская, с ярко–жёлтыми завязками купальника на золотистой коже.
Это были мы, и мы были счастливы в тот день. Когда ставили палатку; и разжигали небольшой мангал, чтобы пожарить картошку в мундире и сосиски. Когда отбивались от комаров в три пары рук. Когда насвистывали ночью мотивы песен из «Трёх мушкетёров»; и когда уснули втроём в большом двуспальном мешке.
Откинувшись на спину, я крепко зажмурилась. В наушниках заиграло что–то старое и давно позабытое от Тату:
Никому никто не виноват,
Каждой луже по своей луне.
Только больше нет координат,
На которых ты найдёшься мне.
Я начала насвистывать мотив, наблюдая за покачивающимся деревянным кругом балдахина. Я хотела бы спеть, но я не обладаю великолепным голосом; и уж тем более, музыкальным слухом. Поэтому, я просто закрыла глаза, ощущая, как слёзы катятся к моим вискам.
Честных психов можно не лечить
Не отпустит ни тебе, ни мне
С этой грусти нам не соскочить
Обезьянки будут жить в тюрьме
Обезьянки будут жить в тюрьме
Всем любовь, а обезьянкам грусть
Обезьянка, ты приснишься мне
Обезьянка, я тебе приснюсь
20
Вернувшись с работы после очередного рабочего дня, я поставила мобильник на зарядку и поплелась на кухню, чтобы включить чайник. В дверь громко постучали, и я застыла; гадая, кого могло принести.
На пороге стоял Артур собственной персоной.
Мои брови удивлённо поползли вверх; как раз перед тем, как мой голос с особым энтузиазмом крякнул:
— Привет.
— У тебя опять мобильник выключен, — прогремел Артур, скрестив руки.
— Если бы ты мне не названивал весь день, его батарея продержалась бы дольше, — я невольно улыбнулась, прижимаясь виском к двери.
— Понятно, — буркнул он, повторив мою позу, устроив свою голову на дверном косяке, — Я уезжаю в воскресенье.
Я хмыкнула и посмотрела на своего гостя:
— Как ты узнал номер квартиры?
— Милая соседка с собачкой, — Артур ухмыльнулся, — Беленькая такая, маленькая.
— Соседка? — я его не поняла.
— Собачка, — сказал Артур и прыснул, — Может, впустишь? — он кивнул в глубь квартиры.
Я отрицательно покачала головой и поморщилась.
— Послезавтра ты уезжаешь, — вспомнила я, с чего он начал, — И?
— Поужинаешь со мной? — он изогнул бровь и улыбнулся.
Я молча смотрела на него и пыталась понять, чего он от меня хочет. Смутная догадка пронзила мой мозг, и я улыбнулась:
— Может, сразу в номера?
Теперь замолчал Артур; улыбка медленно сползла с его лица. Он сверлил меня взглядом, и клянусь, мне даже показалось, что во лбу у меня начала появляться дырка.
— Просто ужин, — наконец–то отрезал он, — Собирайся.
Серьёзно?
Я скрестила руки на груди.
— Это приказ? — сорвалось у меня с издёвкой.
— Я могу вынести тебя и в таком, — он махнул на меня рукой, — Виде.
— Нет уж, спасибо, — буркнула я, поморщившись от несвежей рабочей одежды, — Пятнадцать минут. Жди внизу.
Теперь он удивился, и уголок его губ дрогнул в ухмылке.
— Внизу?
— Да, внизу. Пятнадцать минут.
Кивнув на лестницу, я выжидающе посмотрела на него. Артур вздохнул и выпрямился.
— Жду внизу, — бросил он через плечо, спускаясь по ступенькам.
Когда дверь за ним захлопнулась, я глубоко вздохнула. Посеменив в ванную, я встала под прохладный душ и щедро намылила голову, заодно разводя шампунь по телу для экономии времени. Освежившись, я почувствовала себя человеком; усталость стекла с меня мыльной пеной прямо в слив и скрылась в канализации. Убрав влажные волосы в высокий хвост, я надела светлые джинсы и простую белую футболку с длинным рукавом. Артур не изъявил никаких пожеланий к моему внешнему виду, а сам он тоже был одет достаточно просто: бежевые слаксы и серая футболка. Впрочем, ему и этого было достаточно, чтобы выглядеть сногсшибательно. Я на его фоне — бледная мышь.
Оглядев своё отражение критическим взглядом, я махнула на него рукой; запихнула недозаряженный мобильник в задний карман джинсов, схватила кошелёк и солнечные очки с комода в прихожей. Выйдя из квартиры, я захлопнула дверь и спустилась вниз.
Артур ждал меня, облокотившись на капот своей БМВ и полируя ноготь большого пальца краем своей футболки. Из–под неё выглядывал кусочек загорелой кожи живота, и мне пришлось подавить в себе желание облизнуться. Подойдя к машине, я надела солнечные очки, сморщившись от яркого вечернего солнца.
— Ну? — вырвалось у меня.
Он поднял голову и ухмыльнулся:
— А ты быстро.
— Я же сказала пятнадцать минут, — пожала плечами я.
— Я по привычке прибавил к ним ещё полчаса, — он повторил мой жест и оттолкнулся от машины, — Садись.
Я возмущённо втянула воздух, но он этого не заметил. Открыв дверь, я села в прохладу кондиционируемого салона и расслабленно откинулась на сиденье, пристёгивая ремень безопасности.
— Куда едем? — вопрошает Артур.
— Ты сказал ужинать, — ответила я.
— Есть предпочтения? — он тоже надел солнечные очки с зеркальными стёклами, и тронулся с места.
— Удиви меня, — ответила я, залюбовавшись его профилем.
Надо будет спросить у него, достался ли ему от природы такой идеальный нос.
Не поймите меня неправильно, но он явно следит за собой, да и волосы у него на вид очень холёные. И длинные. Опять собранные в хвост, перетянутый прозрачной резинкой. Я не удивлюсь, если он был клиентом пластического хирурга. В конце концов, в наше–то время… Я лично записывала в солярий парней с коллагеновыми губами, так что меня уже ничем не удивишь.
Он привёз меня не в старый город, и не в ресторан гостиницы. Нет, его машина притормозила напротив одного необычного места, которое называется «Перевёрнутая лодка». Необычное оно, потому что сам ресторан собственно и выглядит, как перевёрнутая лодка; а ещё потому, что находится он на самом берегу, практически у кромки воды.
Перейдя дорогу, я направилась ко входу, но Артур потянул меня к столикам на улице.
— Вряд ли сейчас есть свободные места, — сказала я, упираясь.
— Я забронировал, — отозвался он с усмешкой.
Молодец, что я могу сказать.
Нас разместили за большим столом с двумя скамейками напротив друг друга. Милый официант Эркки принёс два пледа, хотя они были и не нужны: погода была отличная, к тому же эти столы закрыты от морского ветра стеклом. Взяв в руки меню, я по привычке начала искать раздел с вегетарианскими блюдами.
— Ты ешь сыр? — спросил мой спутник, пока я решалась на рыбу.
Овощного, как назло, не оказалось.
— Ем, — я подняла на него глаза, — А что?
— Предлагаю на закуску итальянскую ветчину с сыром, — улыбнулся он, — Мне мясное.
— Идёт.
Пока мы ждали основной заказ, я потягивала любимую минералку с газами, а Артур наслаждался кофе и видом за стеклом. Мы перебрасывались короткими фразами, и почему–то в воздухе витала какая–то непривычная неловкость. У меня было такое ощущение, что он хочет о чём–то меня спросить, но никак не решается.
— Как твоя выставка? — поинтересовалась я, жуя крошечный кусочек сыра с голубой плесенью.
— Я подарил картины музею, хотя пара идиотов приобрела несколько полотен, — небрежно бросил он.
Сыр встал у меня в горле, и я закашлялась.
— Ты как–то жёстко о ценителях твоего таланта, — наконец–то выговорила я, когда восстановила дыхание.