Я ещё не научилась её понимать. Ведду я едва знаю, но сарказм отличаю на слух. Пятнадцать лет я практически из него и состояла.
– Под началом? – переспрашиваю.
– Он попытается тебе внушить, что ты – его собственность, хоть это и не так, – отвечает она и пыхтит. – Не забудь, птенец.
Точно сарказм. Ну ладно.
Я забираюсь на верхнюю палубу и вижу причину такого поведения Ведды. Первый помощник – Дэй, тот самый темноволосый паренёк, песней пробудивший для меня звёзды и официально уже мной недовольный.
Я вдруг чувствую себя глупой. И тут до меня доходит, что впервые я не готова. Я всегда была первой в классе. А тут оказываюсь среди отстающих.
Дэй стоит весь накрахмаленный, изысканный и заранее раздражённый. Хоть на вид он ненамного старше меня, но ведёт себя как пятидесятилетний генерал.
Жаль, потому что для синего парня он весьма горяч.
Я к тому, что, может, если просто признаю его привлекательность, то очарование поблекнет?
В одном ухе у Дэя торчат чёрные металлические серёжки. Рыболовные крючки.
Тихий голос, не Милекта, а моего собственного идиотского сознания, одергивает:
«Перестань смотреть на него, Аза, ты пялишься».
– Долго же ты спала, – говорит Дэй.
Я краснею.
Бледно-оранжевое с розовым небо. Солнце ещё даже не появилось на горизонте.
– Но ещё рано, – говорю я.
– Прошло два дня. Ты всегда спишь годами? Теперь под моим руководством ты всегда будешь встречать рассвет. И так уже столько тренировочного времени пропало впустую.
– Тренировочного? – переспрашиваю я.
Дэй не отвечает. Вместо этого наклоняется и тычет пальцем в мою символику, прямо в искривление в центре груди, где прячется скособоченное лёгкое. Дэй недоволен. Я замечаю, что у него нашивка простая: корабль в форме птицы.
– Не думай, что ты особенная, что бы там ни говорила капитан. Я первый помощник на этом корабле, а у тебя, капитанская дочь, нет никакого статуса. Ты обычный небесный матрос, и ты опоздала.
Я смотрю на свою грудь, морщась от неожиданно острого ощущения. В вырезе формы виднеется тело. На синей и гладкой коже вдруг возникают очертания круга глубокого цвета индиго.
Почти как татуировка. Вот только, принимая форму круга, кожа выгибается наружу и вбок.
А потом открывается.
Открывается. Без крови и боли.
В моей груди есть дверца.
Маленький жёлтый птенец щебечет с насеста наверху грот-мачты.
Я знаю, что его зовут Милект. Золотые крылья. Чёрный клюв. Чёрные блестящие глаза. Он кашляет, тихонько шурша пёрышками и потрескивая полыми косточками. Раскрывает крылья.
Птенец спускается, зависает, без слов выводя передо мной трели, а затем быстро влетает в проём дверцы, которая безболезненно закрывается за ним, будто её и не было.
Я застываю.
Я знала, что Милект был там, чувствовала его прежде. Но это слишком…
«Пой с ним!»– говорит голос в моей груди так громко, что я задыхаюсь. Милект шуршит и бьётся в моём легком.
– Куда мы направляемся? – спрашиваю Дэя. – В путешествие?
Тот смотрит на меня как на полную дуру.
– Путешествие? – переспрашивает, словно идиотку.
Джейсон никогда на меня так не смотрел. Я чувствую себя слабой, потерянной… нет. Больше никаких подобных мыслей. Я не могу их себе позволить.
Дэй разводит руки как можно шире, словно футболист на поле, показывая, как легко он управляется со своей властью.
– Клянусь Дыханием, ведёшь себя так, будто тебя не учили говорить. Этот корабль добывает продовольствие и патрулирует. Твои обязанности – исполнять мои приказы и учиться петь. Ни то ни другое не требует объяснений.
Я оглядываюсь в поисках капитана. Зэл стоит всего в нескольких метрах от нас с синей девушкой-сойкой, показывающей ей карту.
Над подобной в музее я бы пускала слюни: желтоватая, потрёпанная по краям. Половина изображает звёздное небо, половина – чудовищ в воде. В одном уголке я замечаю гигантскую пасть с острыми зубами, обращённую к небу, а в другом – город в облаках.
Я скашиваю глаза, чтобы рассмотреть получше, но слышу за спиной Дэя.
– Небесный матрос Квел, – говорит он. – Ты принимаешь приказы от меня, а не капитана.
Зэл смотрит на меня и кивает:
– Ты под началом первого помощника.
«Отдай честь!»– кричит Милект.
Я, как могу, слушаюсь.
Зэл слегка улыбается:
– Дочь, ты приветствуешь не той рукой.
Я немного смущена, но ведь я не росла на корабле. Целую вечность провела в боль…
– Где это? – спрашиваю я, тыкая в скопление зданий на карте. – У вас есть города? Что это такое? – спрашиваю я про вихревые линии вокруг.
– Наша столица Маганветар, а линии – её защита. Город окружён ветрами.
Название навевает воспоминание. «Маганветар» со староверхненемецкого значит «вихрь».
Джейсон.
Я морщусь.
– На «Амине Пеннарум» мы предпочитаем городам открытое небо, – поясняет Зэл. – Жители Маганветар живут в зданиях, связанных одно с другим, вихри и штормарии пропускают лишь провизию. Город сонь и магов бурь, тамошние обитатели ленивы, как подводники.
– Подводники, как я?
– Ты, Аза, никогда не была подводником, – говорит Зэл. – Мы в небесах защищаем Магонию, даже если жители Маганветар считают, что защита, стратегия и план битвы им ни к чему. – Она оскаливается. – Ничто не остаётся неизменным, Аза Рэй, и ты – часть перемен. Теперь я ожидаю, что ты научишься выполнять свои обязанности.
Дэй оттаскивает меня прочь.
Меня разрывает от вопросов.
– Мы летим в Маганветар? – спрашиваю я. – А где находится этот город?
Дэй злится.
– Город передвигается с места на места. И мы туда не направимся. В столице тебе не рады, и там небезопасно.
– Как это «небезопасно»?
– Ты не официальный член команды «Амины Пеннарум», – говорит Дэй после минутного колебания.
– Как это я не официальная? Разве капитан не послала кого-то за мной? Дыхание…
Дэй дёргается и с опаской озирается.
– Не упоминай их. – Он серьёзно глядит мне в глаза. – Поверь, таких призывать на корабль без веской причины не стоит. Особенно если нет денег для их найма.
– Но что они такое?
Он не отвечает.
– Капитан призвала одного из них по веской причине – из-за тебя, но другой такой же веской я не вижу. Если мы окажемся вблизи официального корабля, тебе надо скрыться в хранилищах внизу, а мы все будем отрицать твоё присутствие. Приказ капитана.
Я смотрю на Зэл, которая не обращает на нас внимания. Она сжимает гигантский штурвал с большими спицами и ручками, которые я замечаю только сейчас. Словно солнце, а рукоятки – его лучи. Поворачивая штурвал, управляешь кораблем.
– Но куда мы летим? – спрашиваю я снова.
– Твоя обязанность – смотреть, а не говорить, – презрительно выпаливает Дэй.
На мгновение я не понимаю, на что должна смотреть. Затем один из магонийцев заводит песню со своим кэнвром, управляя механическим краном.
Ещё одна песня зажигает огонь в маленькой миске, где теперь лежит жареное зерно. Магониец разделяет его с птицей.
«Выпусти меня, – воет Милект в моей груди. Я чувствую его недовольный трепет и биение в лёгком. – Я не простой, я кэнвр и создан для пения. Мне нельзя просто молчать».
У меня нет времени на жалующуюся птицу, но я не против зажигать огонь голосом.
– Мне его выпустить?
Дэй хмыкает:
– Нет. Но ты захочешь. Он будет царапаться.
Милект цепляется маленькими лапками за моё лёгкое.
От этой мысли мне плохеет, и я сглатываю комок в горле.
– Откуда в небесах города? – спрашиваю я Дэя, пытаясь отвлечься от царапанья Милекта. – На чём они летают?
Дэй вздыхает:
– Так ты знаешь всё о поднебесье? Почему небеса голубые, и как помещения освещаются в темноте? Разве подводники в курсе, как их самолеты двигаются по небу? Расскажешь, как они летают?
Меня одновременно завораживают и злят его простые вопросы. Да, я знаю всё это. Возможно, у нас есть, что сказать друг другу. Похоже, между нами будет дуэль.
«Я расскажу, как летают самолеты, если покажешь, что знаешь об этом месте».
Я только открываю рот, чтобы сказать это, как Дэй фыркает и начинает смеяться:
– Я могу говорить сотню лет, Аза Рэй Квел, и не расскажу всего о Магонии. Было время, когда мы общались с подводниками. Тогда даже худшие из наших городов, где все голодали, считались раем для людей снизу. Мы были ангелами, а иногда и богами. Ты прежде скребла палубу? – спрашивает он после паузы.
– У моего дома не так уж много лодок, так как там, понимаешь ли, нет океана. И я болела. Так что… никакой уборки.
Дэй протягивает мне швабру и ведро. Я хочу их взять, но он выдает ноту, и я слышу, как птица в его груди присоединяется к мелодии.
Швабра поднимается и разворачивается, отскребая палубу.
Дэй замолкает – швабра падает на пол и застывает.
– Пой, пока палуба не станет чистой.
Я смотрю в ведро. В мыльной пене плавает щётка. Гм.
– Перестань тратить моё время. Прошлой ночью я запустил в небо сверхновые звёзды. Наверное, уж ты в состоянии управиться со шваброй.
Милект оживляется и перебирает лапками в моей груди. Он готов, а я в растерянности.
– Я не… я не могу просто петь, – говорю я Дэю. Почему он не понимает? Прежде у меня не хватало воздуха на разговоры, не то что песни.
– И ты явно не собираешься учиться. Так что можешь скрести как подводники, пока не передумаешь.
Я вздыхаю. Вопрос времени, когда меня отправят драить туалеты. Мне, наверное, повезло, что пока только палубы, так что я засучиваю рукава и встаю на колени. В груди Милект кричит:
«Отпусти меня! Я пою, а не убираю».
– Ну так пой, – отвечаю. Совершенно нормально говорить с птицей в груди.
Я работаю, но не так просто мыть, когда вокруг происходят чудеса, как само собой разумеющееся.
На моих глазах палубный матрос-ростре раскрывает зелёные крылья и взлетает с сетью, сделанной из очень прочной паутины. Он выбрасывает её в небо и наполняет мотыльками, которых потом скармливает голодному мышепарусу.
Ещё один магониец песней разворачивает другой парус, и тот вздрагивает, как животное, отряхивающееся после купания.
Команда ростре практикует трюки с верёвками, бросает лассо и запутывает канаты – и всё это с безумной грацией.
«А на что они тут набрасывают лассо?»– недоумеваю я, но догадок нет.
Солнце светит надо мной, но рядом с кораблём плывёт стая шквалокитов, которые испускают легкий дождик. Я смотрю на них краем глаза, отдраивая палубу. Детёныши играют вместе, держась поблизости от матерей. Малыши тоже поют несложные длинные поразительные мелодии, в основном сделанные из счастья.
«Солнце. Солнце. Яркое. Пей свет»,– поют они.
Из материнской дыхалки вырывается ливень с ураганом. Её детеныши носятся туда-сюда, плавая через фонтан, как дети в разбрызгивателе.
У них есть матери, которым они доверяют, и понятное им небо.