— Сара, — произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и ласково, — нам нужно задать тебе несколько вопросов. О том, что вчера случилось. Ты готова ответить?
И вновь этот взгляд, опустошенный и безразличный, взгляд много повидавшего человека. Так смотрят жертвы.
Ведь легче быть безразличным, чем жить в постоянной тревоге.
— Наверное, — ответила она безжизненным голосом.
— Ты не против, если Барри останется с нами? Все вопросы буду задавать я. А он просто сядет в сторонке и послушает.
— Мне все равно. — Сара махнула рукой.
Я пододвинула стул к кровати. Барри сел возле двери. Так, не навязываясь, он мог слышать каждое наше слово и дать возможность Саре забыть о его присутствии. Для жертвы вспоминать — процесс очень личный, все равно что делиться тайной. И Барри это знает. А еще он знает, что Сара должна быть совершенно спокойной, чтобы разделить свою тайну со мной.
Девочка отвернулась к окну и подставила лицо солнцу. Руки лежали поверх одеяла, и я обратила внимание на ее ногти, покрытые черным лаком.
— Сара, ты знаешь, кто это сделал? — задала я главный вопрос. — Знаешь ли ты, что за человек убил семью Кингсли?
— Нет, я не знаю, кто он, не знаю, как его зовут и как он выглядит, — произнесла девочка, продолжая смотреть в окно, — но он и раньше был в моей жизни.
— Когда убил твоих родителей?
Она кивнула.
— Ты говорила, тебе тогда было шесть.
— Это случилось шестого июня, — сказала Сара. — В мой день рождения, в мой самый счастливый день рождения…
У меня перехватило горло от такого откровения, и даже на секунду пропал дар речи.
— Где это произошло?
— В Малибу.
Я взглянула на Барри. Он кивнул и сделал пометку в блокноте, чтобы мы смогли выяснить все подробности этого старого преступления, если оно действительно было совершено.
— Ты помнишь, что именно тогда случилось? Когда тебе исполнилось шесть?
Я ожидала, что она задумается, но…
— Я все помню.
— Как ты поняла, что человек, убивший вчера семью Кингсли, является тем же человеком, который убил твоих родителей десять лет назад?
Она посмотрела на меня обреченно, но с выражением приглушенного гнева.
— Глупый вопрос!
— А какой же вопрос не будет глупым?
— Почему это тот же человек?
Ну конечно. Она права. Самый подходящий вопрос.
— Так ты знаешь почему?
Она кивнула.
— Хочешь мне рассказать?
— Я расскажу, только немного, обо всем остальном вы прочитаете.
— Договорились.
— Он, — произнесла Сара, преодолевая себя, словно пыталась найти подходящие слова, — он сказал мне однажды: «Я переделаю тебя по моему собственному образу и подобию!» Однако не объяснил, что это значит. Вот его слова: на меня и на мою жизнь он смотрит как скульптор на глину; я — его скульптура. Он даже придумал для нее имя… название.
— Какое же?
Сара закрыла глаза.
— «Загубленная жизнь».
Барри прекратил писать, а я уставилась на Сару, пытаясь переварить услышанное. «И все-таки он организованный. Организованный, но одержимый особенным, всепоглощающим желанием. Месть — это мотив, а разрушение жизни Сары — ее неотъемлемая часть, причем немалая».
Сара продолжала рассказ, голос ее стал слабее и звучал будто издалека.
— Он многое предпринял, чтобы изменить мою жизнь, сделать меня несчастной и заставить жить в ненависти, чтобы я всегда оставалась одна. Чтобы меня изменить.
— Он когда-нибудь говорил почему?
— Говорил, в самом начале: «И хотя ты ни в чем не виновата, твоя боль — это мое правосудие». Я не поняла тогда. Не понимаю и сейчас. А вы? — Сара посмотрела на меня проницательным, испытующим взглядом.
— Не совсем. Мы считаем, что это своего рода месть.
— За что?
— Пока не знаем. Ты говорила, этот человек предпринимал некие действия с целью изменить твою жизнь, изменить тебя. Какие?
Сара долго, долго молчала. Не могу объяснить, что проскользнуло в ее глазах, только знаю: в них затаилось огромное горе, горе, к которому она привыкла.
— Это из-за меня, — еле слышно промолвила девочка. — Он убивает всех, кто ко мне хорошо относится или только собирается проявить доброту. Он убивает то, что я люблю, и тех, кто любит меня.
— И никому не удалось спастись?
В одно мгновение тихий голос Сары превратился в оглушительный рев, поразивший меня. Ее синие глаза засверкали.
— Все в моем дневнике! Только прочтите! Сколько же раз я могу об этом просить! Господи-и-и-и! Сколько?!
Она вновь повернулась к солнцу. Дрожа, трепеща и подергиваясь от переполнявшего ее гнева.
Я физически ощущала, как она уходит в себя.
— Прости, — ласково сказала я. — Обещаю, что обязательно прочту. Каждую страничку. Только мне необходимо выяснить, что случилось вчера. В вашем доме. Ты должна что-нибудь помнить.
Сара молчала. Ее гнев испарился. Она выглядела уставшей.
— Что вы хотите знать?
— Начни сначала. Что вы делали перед тем, как пришел убийца?
— Это было утром, около десяти. Я надела ночную рубашку.
— Ночную рубашку? Зачем?
Сара улыбнулась — и вновь это была улыбка старой уродливой ведьмы, которая поселилась у нее внутри.
— Майкл велел.
Я нахмурилась:
— Зачем?
— Да затем, чтобы трахнуть меня! — сказала она, склонив голову набок.
Глава 15
— Вы с Майклом занимались сексом?
Я гордилась собой в тот момент. Мне удалось задать щекотливый вопрос спокойным тоном и без осуждения.
— Нет, нет… Секс — это то, что происходит между двумя равноправными людьми и по обоюдному согласию. А Майкл просто трахал меня. Иначе он сказал бы правду Дину и Лоурель, и они отправили бы меня обратно.
— Он тебя заставлял?
— Не физически. Он меня шантажировал.
— Чем? Что ты такого сделала?
Сара бросила на меня полный недоверия взгляд:
— Сделала? Да ничего. Но разницы никакой. Майкл был безупречным сыном. Как же, капитан легкоатлетической команды! С родителями он вел себя безукоризненно. — Горечь в ее голосе стала язвительной. — А я кто такая? Беспризорница, которую взяли в дом! Майкл сказал, что, если я не буду заниматься с ним сексом, он подбросит наркотики мне в комнату. Дин и Лоурель были славными людьми и хорошо ко мне относились, но наркотиков они бы не потерпели. Отослали бы меня обратно. Я надеялась продержаться у них еще пару лет, пока восемнадцать не исполнится.
— Итак… ты занималась с ним сексом, когда он требовал?
— Девочкам тоже нужно кушать.
От ее тона, исполненного сарказма и самоуничижения, у меня защемило сердце.
— Он просто хотел, чтобы я делала ему минет. Ему нравилось меня трахать. — Сара посмотрела на свои руки. Они дрожали, в то время как ее лицо оставалось невозмутимым. — Недолго я оставалась девственницей. Кингсли даже и не подозревали. — Сара закатила глаза. — Да нет, я же вам говорила, они хорошо ко мне относились — но им действительно было приятно думать, что в их семье все превосходно. Дин и Лоурель… были добры ко мне, и я не хотела, чтобы они узнали о проделках Майкла. Это причинило бы им боль, а они заслуживали лучшего.
— Итак, ты надела ночную рубашку. А что случилось потом?
— Он появился в дверях моей спальни.
— Майкл?
— Нет, Незнакомец. Именно появился. Возник без предупреждения. С чулком на лице, как и раньше.
Поглощенная воспоминаниями, Сара на мгновение прикусила губу.
— В руке у него был нож. Он выглядел очень довольным, расслабленным. Улыбался. Радостно поздоровался, а потом… сказал, что у него есть для меня подарок.
Сара замолчала.
— Он сказал: «Жил-был человек, заслуживший смерть. Поэт-любитель, но очень одаренный. Он говорил много красивых слов, но внутри у него была чернота. Однажды я пришел к нему. Я пришел к этому человеку, приставил пистолет к голове его жены и приказал написать ей стихотворение. Я сказал, стихотворение будет последним, что она услышит, прежде чем я вышибу ей мозги. Он сделал то, что я сказал, и, возблагодарив Бога, я убил обоих. А когда они умерли, я вывернул обоих наизнанку, чтобы мир смог увидеть их черноту».
«Сообщение, — подумала я. — Он распотрошил их тела для того, чтобы все смогли увидеть, что они действительно собой представляют». Я отметила и религиозную направленность. «Фанатизм серийных убийц почти всегда указывает на безумие. Только не в этом случае. Жажда мести вызвана в убийце совсем не верой — нет, корнями она уходит в его детство».
— Он отдал тебе это стихотворение? — спросила я. — Это и был его подарок?
— Да, копию. Он сказал, что перепечатал его для меня, и заставил прочесть. Я положила листок в карман ночной рубашки после того, как прочитала. — Сара кивнула на прикроватную тумбочку. — Возьмите его, оно в выдвижном ящике… Незнакомец был прав, это хорошее стихотворение… особенно если учесть обстоятельства.
Я открыла ящик. Внутри лежал обыкновенный, сложенный вчетверо листок белой бумаги. Я развернула его и прочла:...
ЭТО ТЫ
Когда я дышу, я дышу тобой.
Когда бьется мое сердце, оно бьется для тебя.
Когда пульсирует моя кровь, знай — это ты.
Когда восходит солнце или сияют звезды —
Все это ты.
Это ты.
Я ничего не понимаю в поэзии и не могу судить, хорошо это стихотворение или нет. Знаю только, что мне понравилась его простота, и я задумалась об обстановке, в которой оно было написано.
— Ведь это правда, вы понимаете? — сказала Сара.
— В чем правда?
— Если он сказал, что это так произошло… значит, так оно и было. — Сара закрыла глаза. — Незнакомец сказал мне, что на оригинальном листке чернила размазались из-за того, что поэт рыдал, когда писал свое стихотворение. И еще, бумага была испачкана кровью его жены. «Чудесные маленькие капельки, — говорил он, — которые брызнули в тот момент, когда я выстрелил в нее».
— Продолжай, — сказала я. — Что случилось потом?
Сара опустила глаза.
— Незнакомец спросил, как мне понравилось стихотворение. Казалось, он был искренне заинтересован. Я не ответила. Но он не возражал. «Приятно увидеть тебя снова. Твои страдания еще прекраснее, чем всегда».
— Сара, насколько достоверны твои воспоминания о том, что он сказал и как он это произнес? Только не обижайся.
— У меня есть дар запоминать и голоса людей, и смысл ими сказанного. Это не похоже на фотографическую память. Я не могу хранить в голове каждое слово, но я помню все. Я сосредотачиваюсь на человеке, когда он говорит, на том, как он произносит слова, на том, как он себя ведет.
— Очень хорошо, это нам поможет, — подбодрила я. — Какого Незнакомец роста?
— Шесть футов с небольшим.
— Черный или белый?
— Белый и всегда чисто выбрит.
— Он крупный? Я имею в виду, худой он или толстый? Сильный или слабый?
— Он не толстый, но и худым его не назовешь. Он очень сильный, у него идеальное тело. Идеальное. Без малейшего изъяна. Должно быть, работает над этим как сумасшедший. Он хорошо сложен, но не выглядит сильно накачанным.