— Вы и стали снова ребенком, мистер Долдри, вы только что похоронили отца.
— Смешно… Знаете, если бы я стал пианистом, он бы, наверное, мною гордился. Может, даже ходил бы на мои концерты. Но живопись его не интересовала. Для него это была не профессия, в лучшем случае увлечение. Что ж, зато его смерть стала поводом повидаться со всеми родными сразу.
— Вам стоило бы написать его портрет и повесить в родительском доме где-нибудь на почетном месте, в отцовском кабинете например. Я уверена: где ни был сейчас ваш отец, он был бы глубоко тронут.
— Какая чудовищная идея! Я не настолько жесток, чтобы подложить матери такую свинью. Хватит мне ныть, я и так злоупотребил вашим гостеприимством. Омлет был изумительный, а джин, которым я тоже несколько злоупотребил, — еще лучше. Раз вы поправились, я дам вам еще один урок вождения, когда буду, скажем так, в лучшей форме.
— С удовольствием, — ответила Алиса.
Долдри попрощался с соседкой. Он всегда держался очень прямо, но сейчас немного сутулился и шел нетвердой походкой. На площадке он остановился, вернулся к Алисе, забрал джин и ушел к себе.
После ухода Долдри Алиса сразу легла. Она очень устала, и ее тут же сморил сон.
«Идем, — прошептал незнакомый голос, — нам надо уходить отсюда».
Дверь открылась в ночную тьму, на улочке ни огонька, фонари погашены, ставни домов закрыты. Какая-то женщина держит ее за руку и ведет за собой. Они идут рядом, шагов не слышно, обе крадутся по пустынному тротуару, стараясь, чтобы их тени, возникающие в бликах лунного света, не выдавали их присутствия. Багаж у них невелик: весь немудреный скарб поместился в одном небольшом черном чемодане. Они подходят к вершине высокой лестницы. Отсюда виден весь город. Вдали небо озарено пурпурными всполохами. «Целый квартал горит, — произносит голос, — они совсем обезумели. Пошли. Там вы будете в безопасности. Они защитят нас, я уверена. Иди за мной, любовь моя».
Алисе никогда не было так страшно. Разбитые ноги болят, обуви на ней нет, да и как ее найти в таком хаосе? В дверях дома возникает чей-то силуэт. Какой-то старик глядит на них и машет, чтобы поворачивали обратно. Он указывает на баррикаду, которую охраняют молодые солдаты.
Женщина медлит и оборачивается, у груди она держит ребенка в шарфе, повязанном через плечо. Она гладит его по головке, чтобы успокоить. И снова они куда-то бегут.
Десять маленьких вырытых в земле ступеней поднимаются на крутой склон. Беглянки проходят мимо источника. В тихой воде есть что-то умиротворяющее. Справа от них длинная ограда, калитка приоткрыта. Похоже, женщина хорошо знает это место, Алиса следует за ней. Они бредут по заброшенному чаду, высокая трава не шелохнется, чертополох цепляется за ноги Алисы и царапает их, словно не хочет пускать ее дальше. У нее из груди рвется крик, но она сдерживается.
В глубине фруктового сада виднеются развороченные стены церкви. Они проходят через апсиду. Кругом сплошные руины, обугленные скамьи перевернуты. Алиса смотрит вверх и под сводами видит мозаичные картины, рассказывающие историю ушедших веков, далеких времен, след которых уже начал стираться. Чуть дальше она замечает потемневший лик Христа, чей взор словно устремлен на нее. Открывается дверь. Алиса входит во вторую апсиду. В центре огромное одинокое надгробие, облицованное плиткой. Они молча проходят мимо. Резкий запах тронутого огнем камня смешивается с ароматами тмина и чабреца. Алисе пока неведомы эти названия, но она узнаёт запахи, они ей знакомы. Эти травы в изобилии росли на пустыре за ее домом. Даже теперь, когда их ароматы смешались на ветру с другими запахами, она различает их.
Обугленная церковь теперь лишь воспоминание, спутница выводит ее за ограду, и они бегут уже по другой улице. У Алисы больше нет сил, ноги не слушаются, пальцы, державшие ее руку, разжимаются и отпускают ее.
У Алисы больше нет сил, ноги не слушаются, пальцы, державшие ее руку, разжимаются и отпускают ее. Она садится на мостовую. Женщина уходит не оборачиваясь.
Начинается сильный дождь, Алиса зовет на помощь, но шум дождя заглушает ее голос, и силуэт женщины вскоре исчезает из вида. Алиса стоит на коленях, одна, коченея от холода. У нее вырывается протяжный, словно предсмертный, вопль.
По стеклянной крыше барабанил град. Задыхаясь, Алиса приподнялась на кровати, пытаясь нащупать выключатель ночника. Когда зажегся свет, она обвела взглядом комнату, внимательно разглядывая знакомые предметы.
Потом со злости стукнула кулаками по кровати, досадуя на то, что вновь позволила завладеть собой кошмару, который мучил ее каждую ночь. Алиса встала, подошла к рабочему столу, открыла окно, выходившее во двор, и вдохнула полной грудью. В квартире Долдри горел свет, и незримое присутствие соседа ее успокоило. Завтра она сходит к Кэрол: пусть она ей что-нибудь посоветует. Должно же быть какое-то средство, чтобы она могла спать спокойно. Ночь без надуманных страхов, без бешеной беготни по незнакомым улицам, спокойная и тихая ночь — вот все, чего хотела Алиса.
Несколько дней Алиса провела за рабочим столом. Каждый вечер она тянула время и не ложилась спать, борясь со сном, пытаясь противостоять страху, который охватывал ее после захода солнца. Каждую ночь ей снился один и тот же кошмар, который заканчивался на мокрой от дождя улице, где она без сил сидела на мостовой.
В обед она навестила Кэрол.
Зайдя в приемный покой, она попросила сообщить подруге о том, что она ее ждет. Потом добрых полчаса она просидела в холле среди носилок, которые санитары выгружали из машин с воющими сиренами. Какая-то женщина умоляла позаботиться о ее ребенке. Между скамейками бродил старик, другие больные наблюдали за ним. Алисе улыбнулся молодой человек, бледный, с рассеченной бровью, с которой на щеку струйкой стекала кровь. Мужчина лет пятидесяти держался за бока, мучаясь от боли. Среди всего этого человеческого страдания Алису вдруг охватило чувство вины. Ее мучили ночные кошмары, но жизнь подруги была не лучше. Появилась Кэрол, она везла каталку, колесики которой жалобно поскрипывали.
— Что ты тут делаешь? — спросила она, увидев Алису. — Болит что-нибудь?
— Просто зашла позвать тебя пообедать.
— Вот так приятный сюрприз! Сейчас отвезу его, — сказала Кэрол, указав на пациента, — и пойдем. Совсем обленились, могли бы предупредить, что ты здесь. Давно ждешь?
Кэрол передала каталку коллеге, сняла халат, взяла из шкафчика пальто и шарф и поспешила к подруге. Они с Алисой вышли на улицу.
— Пошли, тут на углу есть паб, получше других в этом районе, хотя тоже довольно скверный. Но по сравнению с нашей столовой это просто шикарный ресторан.
— А как же больные?
— Больные здесь всегда, каждый божий день, двадцать четыре часа в сутки. А раз бог дал мне желудок, приходится время от времени его наполнять, чтобы у меня были силы их лечить. Пошли обедать.
В пабе было полно народу. Кэрол кокетливо улыбнулась хозяину, и тот из-за стойки указал на столик в глубине зала. Девушки прошли мимо остальных посетителей.
— Ты с ним спишь? — спросила Алиса, усаживаясь.
— Прошлым летом я вылечила ему огромный фурункул в таком месте, которое не принято упоминать. С тех пор он мой покорный слуга, — со смехом ответила Кэрол.
— Никогда не думала, что жизнь у тебя такая…
— …светская? — подсказала Кэрол.
— …трудная, — закончила Алиса.
— Мне нравится то, чем я занимаюсь, хотя порой бывает и тяжко. В детстве я постоянно бинтовала кукол. Маме это очень не нравилось, но чем больше ее это огорчало, тем сильнее я чувствовала к этому призвание.