И Аня сразу успокоилась. Почему-то рядом с совершенно сумасшедшей Алиной ей всегда было спокойно. Алина была добрая, умная и никого не боялась. Даже своих глюков не боялась! Вот и Ане бояться нечего.
А за время, проведённое в гостях у Алины, она и вовсе забыла о маловероятной слежке и совсем невероятной паранойе. Беспризорные гении ещё не успели вернуться, и в доме Алины было хорошо. Алина угощала Аню холодным травяным чаем и вареньем из лепестков шиповника, рассказывала, какие книги из принесённых Аней успела прочитать, показывала тряпки из очередной гуманитарной помощи и предлагала Ане выбрать что-нибудь подходящее. Самым подходящим Аня посчитала линялое и рваное махровое полотенце — в кухне царя Давида не было ни одной тряпки, а губки Аня не очень любила. Алина решила, что самым подходящим для Ани будет невероятных размеров шёлковый балахон. Балахон был похож на рясу, только белого цвета. Аня белую рясу брать не хотела.
— Да ты посмотри, какой матерьяльчик! — Алина трясла балахоном в воздухе и пыталась набросить его Ане на плечи. — Совершенно новый! Два шва и ни одной вытачки! Метра четыре чистого шёлка! А если рукава считать — так ещё метра полтора! Бабушка тебе из этого что угодно сделает! Ты теперь в таком доме живёшь, что должна одеваться… хоть во что-нибудь.
Аня вспомнила свой чиненый халат и согласилась. Хотя белый шёлковый халат для домработницы — это несколько неуместно… Ладно, там видно будет.
Через полтора часа она вышла за ворота, не без труда таща большой пакет, набитый гуманитарной помощью, банкой варенья из лепестков шиповника, десятком мелких малосольных огурчиков, парой килограммов молодой картошки и огромной охапкой всякой зелени с Алининого огорода. Пакет был в два раза тяжелей того, который Аня несла сюда. Почему-то всегда так получалось: сколько бы она ни приносила Алине — уносила от неё всё равно в два раза больше. Особенно когда поспевали яблоки на двух старых яблонях возле Алининого дома.
Аня шла по переулку, перекладывая тяжёлый пакет из руки в руку, и улыбалась, представляя, как скоро в квартире царя Давида всё насквозь пропахнет яблоками…
— Привет, Юстас. Чем это ты нагрузилась? Боекомплект? Рация? Ну, давай помогу, что ли…
Аня вздрогнула и оглянулась. Васька! Всё-таки у неё не паранойя, что уже хорошо. Ничего ей не мерещилось, это он за ней следил. Зачем? Васька заметил её испуг, ухмыльнулся и протянул руку к пакету. Аня вцепилась в ручки пакета мёртвой хваткой и отступила на шаг.
— А, я догадался! — Васька разухмылялся ещё противней. — Там не рация, там золото партии. Конечно, как можно доверить такие ценности врагу… Да ладно уже, ну! Хватит беситься. Я ж по-хорошему.
— Вы как здесь оказались? — спросила Аня. — Вы следили за мной?
— Естественно, — не моргнув глазом, признался Васька.
— Зачем?..
Вопрос был глупым. Ясно же, что ему просто заняться нечем. Мается от безделья, не знает, как время убить. Случайно увидел её на улице — и придумал себе такое детское развлечение.
— Что значит «зачем»? — преувеличенно удивился Васька. — Чтобы знать все твои конспиративные квартиры. А то вдруг срочно потребуешься — и где тебя искать?
— А зачем это я вам срочно потребуюсь? — подозрительно спросила Аня.
— Не мне, а дядь Давиду, — объяснил Васька. — Например, он знает, где ты сейчас бродишь? И почему ты его одного оставила?
— Давид Васильевич знает, где я, — холодно сказала Аня. — Он сам меня отправил. И я не оставляла его одного, с ним Руслан, а на Руслана можно положиться. Он повёз Давида Васильевича в больницу, а потом — по магазинам, банкам и всяким знакомым. И вместо того, чтобы следить за мной, вы бы лучше позвонили Давиду Васильевичу, попросили прощения и помирились.
— Учить она меня будет, — хмуро проворчал Васька. — Учителей на мою голову… Между прочим, мы и не ссорились. Это ты виновата, что дядь Давид меня выгнал. Не, во прикол!.. Кухарка обиделась. Интересно, что он матери сказал…
— Мне пора возвращаться, — сказала Аня. — Я вас прошу: не надо за мной следить. То, что вы считаете меня виновной в сложившейся ситуации, не даёт вам оснований осложнять мне жизнь. Прощайте.
Аня повернулась и пошла походкой победительницы. Во всяком случае, она очень надеялась на то, что сейчас у неё походка победительницы. Правда, такой походке слегка мешал тяжёлый пакет. И то, что Васька топает следом, — тоже мешало. К тому же, он всё время бубнил за её спиной:
— Ой-ой-ой, в сложившейся ситуации! Не даёт оснований! Какие слова кухарки знают! Может, ты государством хочешь управлять? А, кухарка? В наше время всё возможно. Ликбез окончишь — и вперёд…
— Не хочу я государством управлять, — не выдержала Аня, остановилась, обернулась и с упрёком уставилась в хмурое лицо Васьки. — Почему вы стараетесь меня обидеть? Разве я сделала вам что-то плохое? Я ведь вас не обижала, правда? По крайней мере, я не хотела вас обидеть…
Аня замолчала, сообразив, что вот сейчас она как раз очень хочет его обидеть, только не знает, как это делается.
А я обиделся, — упрямо сказал Васька.
— Тогда я прошу у вас прощения… — Аня подумала и добавила: — Хотя и не чувствую себя виноватой.
— Может, мне тоже прощения попросить? — Васька театрально засмеялся, но тут же помрачнел и сердито сказал: — Ты меня достала. Чего уставилась? Значит, считаешь, что я виноват, да? Нет, реально достала… Ну, ладно, извиняюсь. Скажешь дядь Давиду, что я извинился?
Ему даже в голову не приходило ждать её прощения. Ему надо было, чтобы она донесла до сведения царя Давида тот факт, что он извинился. То, что она его простит, — подразумевалось само собой.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
— Триста долларов в день, — задумчиво сказала дама. И опять очень подозрительно уставилась на Аню. — Неплохо, неплохо… Ты надеешься, что здесь тебе будут платить больше?
— Какие триста долларов? — растерялась Аня. — Триста рублей… Один лист сто пятьдесят рублей стоит. Триста долларов я в месяц зарабатываю. Иногда даже больше.
Дама сидела, молчала, смотрела на неё с непонятным выражением лица… Кажется, не верила. Аня всегда очень терялась, если ей не верили. Главное — совершенно непонятно, чему тут можно не верить. Триста долларов в день! Вот в это действительно никто не поверил бы. А триста рублей — это нормально. Между прочим, многие даже и не мечтают о таких деньгах.
— Триста рублей в день — это хорошие деньги, — осторожно сказала она. — У нас немногие так зарабатывают. На жизнь вполне хватает.
Дама молчала, смотрела на нее, о чём-то думала. Что говорить ещё, Аня не знала. Наверное, собеседование закончилось, она не произвела благоприятного впечатления, на работу её не возьмут, так что пора уходить. Интересно: надо спросить, может ли она быть свободна? Вадик когда-то серьёзно интересовался этикетом. Предполагалось, что этикет он знает до тонкостей. А она не знает… Спросить или не спросить? Она уже почти решила спросить, но тут дама сама задала вопрос:
— Если тебя устраивает твоя нынешняя работа, почему ты ищешь другую? Учти, здесь ты сможешь заработать не больше… ну, тоже долларов трехсот, например.
— Ой, это ничего! — Аня обрадовалась. — Это даже хорошо! Я ведь могу и корректурой подрабатывать… Правда, совсем немножко, на дом только книги брать можно, газеты дома не почитаешь, там специфика производства такая, что не оторвёшься… А книги я в свободное время могу. А если времени мало будет — тоже ничего… Можно и без подработки обойтись. Мне главное — это чтобы жить было где. В объявлении было написано «с проживанием» — вот я поэтому и позвонила.
— Тебе негде жить?
— Негде… — Аня смутилась. — То есть, наверное, можно было бы, но уже нельзя… То есть я не могу… Квартира принадлежит мужу, а мы разводимся. Как же я там останусь?.. Неудобно.
— Почему? — бесцеремонно спросила дама без всяких признаков сочувствия. Даже почему-то улыбнулась и добавила: — Я имею в виду: почему ты разводишься, а не почему тебе там оставаться неудобно.
Ну вот, мы так не договаривались… Как можно объяснить постороннему человеку, который совсем ничего не знает о её жизни, что такая жизнь — это… в общем, это не жизнь. Она даже маме ничего не сумела объяснить. Правда, мама никаких объяснений не требовала. А в суде сказали, что в заявлении надо указывать причину. Аня полчаса думала, какую причину надо указать, а потом судейская девушка — наверное, секретарь, — сжалилась над ней и подсказала: «Фактическое прекращение брака, невозможность совместного проживания, супружеская измена, несовместимость характеров… Обычно это пишут». Аня написала то, что успела запомнить: «Фактическое прекращение брака и невозможность совместного проживания». Измену она тоже запомнила, но писать не стала. Про измену она ничего не знала. Может, были какие-нибудь измены, может, не было — какая разница? Когда брак фактически давно прекратился. И проживать совместно совершенно невозможно.
— Совместно проживать невозможно, — сказала она вслух. — Совсем невозможно… Не хочу больше.
Дама молча смотрела на неё, вопросительно подняв брови. Ждала продолжения.
— И характеры у нас несовместимые, — вспомнила Аня ещё одну формулировку, подсказанную судейской девушкой. Подумала и на всякий случай расшифровала: — Всё разное — привычки, целевые установки, жизненные ценности, интересы… А сейчас он увлёкся… То есть серьёзно заинтересовался… То есть сейчас ему вообще не до меня.
Сейчас Вадик серьёзно заинтересовался малым бизнесом. Он это так называл. Решил торговать компьютерными дисками. Предполагалось, что он принял правильное решение. Но диски сначала надо было купить. Много — чтобы оборот был солидный. Чтобы купить много дисков для солидного оборота, Вадик продал всё, что можно было продать, — старую «шестёрку», перешедшую к нему от отца, железный гараж-«ракушку», ту мебель, которая была поновее, фарфоровый сервиз, который её мама и бабушка им подарили на свадьбу, и Анин компьютер. В компьютере было много уже сделанной работы и две книги, которые она ещё не вычитывала. Аня пришла с работы — а компьютера нет. Вадик сказал, что продал его за десять тысяч, и очень обиделся, когда узнал, что работы пропало на четырнадцать тысяч: «Почему ты не предупредила?! Ты же знаешь, как мне сейчас деньги нужны! Только о себе думаешь!» Ковёр, её дубленку и их обручальные кольца он тоже продал. Потому что ковёр всё равно немодный, дублёнка летом всё равно не нужна, а кольца они всё равно не носят — он не привык, а у неё пальцы похудели так, что кольцо соскальзывает. Вот он и продал, пока она не потеряла… Но денег все равно выручилось мало, на солидный оборот никак не хватало. Да ещё оказалось, что регистрация, аренда даже самого убогого ларька, «крыша», санэпиднадзор, налоговая инспекция — всё это стоит гораздо дороже, чем он предполагал. Тогда Вадик взял ссуду в банке. Под залог квартиры. Больше-то закладывать было нечего. Долги надо было отдавать, а отдавать было нечем, никакого оборота — ни большого, ни хотя бы маленького — не получилось. Торговля не пошла. Вадик считал, что виноваты продавцы — лентяи и жулики. Он уже трёх продавцов сменил, а торговли все равно никакой. Не самому же в том ларёчке сидеть? Он своё дело сделал, он такие бабки в бизнес вложил, а эти лентяи и жулики специально делают всё для того, чтобы эти бабки вылетели в трубу. Бабки правда вылетали в трубу со свистом. Почти все Анины заработки шли на погашение долгов. К тому же, и заработков стало меньше. Без компьютера было трудно. Приходилось читать распечатку, потом относить типографским наборщикам на правку, потом по второй распечатке делать сверку… Времени не хватало. Вадик потерпел месяца два, а потом сказал, что никакой серьёзной помощи от неё он не видит. Серьёзная помощь будет в том случае, если её мама продаст свой дом и вложит деньги в его бизнес. Он уже серьёзно интересовался ценами на недвижимость в райцентрах. Дом Аниной матери придется продавать срочно, поэтому больше семи тысяч долларов за него не возьмешь. Ну, и то хлеб… Хотя бы часть ссуды погасить можно будет. Не терять же ему квартиру только потому, что продавцы — лентяи и жулики, «крыше» и всем официальным инстанциям он платит из своего кармана, а от жены — никакой серьёзной помощи… Аня пошла и подала заявление о разводе. Ну, и как всё это можно рассказать постороннему человеку? Тем более — этой даме с бриллиантовым браслетом на прекрасной руке. Вряд ли вообще поймет, о чём идёт речь.