Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
— Триста долларов в день, — задумчиво сказала дама. И опять очень подозрительно уставилась на Аню. — Неплохо, неплохо… Ты надеешься, что здесь тебе будут платить больше?
— Какие триста долларов? — растерялась Аня. — Триста рублей… Один лист сто пятьдесят рублей стоит. Триста долларов я в месяц зарабатываю. Иногда даже больше.
Дама сидела, молчала, смотрела на неё с непонятным выражением лица… Кажется, не верила. Аня всегда очень терялась, если ей не верили. Главное — совершенно непонятно, чему тут можно не верить. Триста долларов в день! Вот в это действительно никто не поверил бы. А триста рублей — это нормально. Между прочим, многие даже и не мечтают о таких деньгах.
— Триста рублей в день — это хорошие деньги, — осторожно сказала она. — У нас немногие так зарабатывают. На жизнь вполне хватает.
Дама молчала, смотрела на нее, о чём-то думала. Что говорить ещё, Аня не знала. Наверное, собеседование закончилось, она не произвела благоприятного впечатления, на работу её не возьмут, так что пора уходить. Интересно: надо спросить, может ли она быть свободна? Вадик когда-то серьёзно интересовался этикетом. Предполагалось, что этикет он знает до тонкостей. А она не знает… Спросить или не спросить? Она уже почти решила спросить, но тут дама сама задала вопрос:
— Если тебя устраивает твоя нынешняя работа, почему ты ищешь другую? Учти, здесь ты сможешь заработать не больше… ну, тоже долларов трехсот, например.
— Ой, это ничего! — Аня обрадовалась. — Это даже хорошо! Я ведь могу и корректурой подрабатывать… Правда, совсем немножко, на дом только книги брать можно, газеты дома не почитаешь, там специфика производства такая, что не оторвёшься… А книги я в свободное время могу. А если времени мало будет — тоже ничего… Можно и без подработки обойтись. Мне главное — это чтобы жить было где. В объявлении было написано «с проживанием» — вот я поэтому и позвонила.
— Тебе негде жить?
— Негде… — Аня смутилась. — То есть, наверное, можно было бы, но уже нельзя… То есть я не могу… Квартира принадлежит мужу, а мы разводимся. Как же я там останусь?.. Неудобно.
— Почему? — бесцеремонно спросила дама без всяких признаков сочувствия. Даже почему-то улыбнулась и добавила: — Я имею в виду: почему ты разводишься, а не почему тебе там оставаться неудобно.
Ну вот, мы так не договаривались… Как можно объяснить постороннему человеку, который совсем ничего не знает о её жизни, что такая жизнь — это… в общем, это не жизнь. Она даже маме ничего не сумела объяснить. Правда, мама никаких объяснений не требовала. А в суде сказали, что в заявлении надо указывать причину. Аня полчаса думала, какую причину надо указать, а потом судейская девушка — наверное, секретарь, — сжалилась над ней и подсказала: «Фактическое прекращение брака, невозможность совместного проживания, супружеская измена, несовместимость характеров… Обычно это пишут». Аня написала то, что успела запомнить: «Фактическое прекращение брака и невозможность совместного проживания». Измену она тоже запомнила, но писать не стала. Про измену она ничего не знала. Может, были какие-нибудь измены, может, не было — какая разница? Когда брак фактически давно прекратился. И проживать совместно совершенно невозможно.
— Совместно проживать невозможно, — сказала она вслух. — Совсем невозможно… Не хочу больше.
Дама молча смотрела на неё, вопросительно подняв брови. Ждала продолжения.
— И характеры у нас несовместимые, — вспомнила Аня ещё одну формулировку, подсказанную судейской девушкой. Подумала и на всякий случай расшифровала: — Всё разное — привычки, целевые установки, жизненные ценности, интересы… А сейчас он увлёкся… То есть серьёзно заинтересовался… То есть сейчас ему вообще не до меня.
Сейчас Вадик серьёзно заинтересовался малым бизнесом. Он это так называл. Решил торговать компьютерными дисками. Предполагалось, что он принял правильное решение. Но диски сначала надо было купить. Много — чтобы оборот был солидный. Чтобы купить много дисков для солидного оборота, Вадик продал всё, что можно было продать, — старую «шестёрку», перешедшую к нему от отца, железный гараж-«ракушку», ту мебель, которая была поновее, фарфоровый сервиз, который её мама и бабушка им подарили на свадьбу, и Анин компьютер. В компьютере было много уже сделанной работы и две книги, которые она ещё не вычитывала. Аня пришла с работы — а компьютера нет. Вадик сказал, что продал его за десять тысяч, и очень обиделся, когда узнал, что работы пропало на четырнадцать тысяч: «Почему ты не предупредила?! Ты же знаешь, как мне сейчас деньги нужны! Только о себе думаешь!» Ковёр, её дубленку и их обручальные кольца он тоже продал. Потому что ковёр всё равно немодный, дублёнка летом всё равно не нужна, а кольца они всё равно не носят — он не привык, а у неё пальцы похудели так, что кольцо соскальзывает. Вот он и продал, пока она не потеряла… Но денег все равно выручилось мало, на солидный оборот никак не хватало. Да ещё оказалось, что регистрация, аренда даже самого убогого ларька, «крыша», санэпиднадзор, налоговая инспекция — всё это стоит гораздо дороже, чем он предполагал. Тогда Вадик взял ссуду в банке. Под залог квартиры. Больше-то закладывать было нечего. Долги надо было отдавать, а отдавать было нечем, никакого оборота — ни большого, ни хотя бы маленького — не получилось. Торговля не пошла. Вадик считал, что виноваты продавцы — лентяи и жулики. Он уже трёх продавцов сменил, а торговли все равно никакой. Не самому же в том ларёчке сидеть? Он своё дело сделал, он такие бабки в бизнес вложил, а эти лентяи и жулики специально делают всё для того, чтобы эти бабки вылетели в трубу. Бабки правда вылетали в трубу со свистом. Почти все Анины заработки шли на погашение долгов. К тому же, и заработков стало меньше. Без компьютера было трудно. Приходилось читать распечатку, потом относить типографским наборщикам на правку, потом по второй распечатке делать сверку… Времени не хватало. Вадик потерпел месяца два, а потом сказал, что никакой серьёзной помощи от неё он не видит. Серьёзная помощь будет в том случае, если её мама продаст свой дом и вложит деньги в его бизнес. Он уже серьёзно интересовался ценами на недвижимость в райцентрах. Дом Аниной матери придется продавать срочно, поэтому больше семи тысяч долларов за него не возьмешь. Ну, и то хлеб… Хотя бы часть ссуды погасить можно будет. Не терять же ему квартиру только потому, что продавцы — лентяи и жулики, «крыше» и всем официальным инстанциям он платит из своего кармана, а от жены — никакой серьёзной помощи… Аня пошла и подала заявление о разводе. Ну, и как всё это можно рассказать постороннему человеку? Тем более — этой даме с бриллиантовым браслетом на прекрасной руке. Вряд ли вообще поймет, о чём идёт речь.
Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.
— Ничего не хочу, девочка, жарко… — Царь Давид подумал и с сожалением добавил: — Ай, забыл на рынок заехать! Картошечки хотел, молоденькой, мелкой — и забыл! Очень люблю молоденькую картошечку, отварную, с укропом, и чтобы малосольные огурчики тоже мелкие были. Ты мне завтра напомни, я с Русланом съезжу, сам купить хочу.
— А вот и не надо! — Аня очень обрадовалась, что принесла сегодня и картошку, и малосольные огурцы, так что Руслану не придётся садиться за руль после ночного дежурства. — Давид Васильевич, у нас всё есть, мне Алина целый пакет набила, со своего огорода, без всякой химии. Я прямо сейчас картошку почищу, я быстро, и сварится она быстро, молодая же! И укроп тоже есть!
— Я сам почищу, — неожиданно заявил царь Давид. — Ты ведь обязательно шкуру срезать начнешь. Никто не умеет молодую картошку чистить.
— Я умею, — возразила Аня. — И вообще, зачем домработницу нанимать, если самому картошку чистить? Не царское это дело.
— Что я царь — это тебе Маргарита сказала? — Царь Давид довольно ухмыльнулся в усы. — Это она правду сказала, ты ей верь. Ну, так вот, как верховная власть заявляю: что хочу — то и буду делать. Не спорь со мной, а то уволю. В прихожей коробка стоит. Иди пока коробку разбери. Иди, иди, терпеть не могу, когда над душой стоят, надзирают: так делаю, не так…
— А вы потом из моей зарплаты ничего не вычтете? — озабоченно спросила Аня. — За ненадлежащее выполнение должностных обязанностей? Или, я не знаю, за прогулы, например… Это называется системой штрафов.
Царь Давид захохотал. Аня вздохнула и пошла в прихожую за коробкой, на ходу размышляя, что такого смешного царь Давид нашёл в её словах. В типографии уже несколько лет существовала система штрафов. И никого эта система не веселила. Людочка Владимировна свой компьютерный цех от этой системы защищала, как могла, а вот печатники без конца жаловались на то, что, например, даже за двухминутное опоздание их бьют рублём. И не просто бьют, а, можно сказать, избивают с особой жестокостью и цинизмом. Правда, в печатном цехе любое опоздание было очень серьёзным нарушением, там график действительно по минутам расписан, особенно перед выборами, праздниками или внезапными рекламными акциями новорожденных фирм. А печатники почти все были молодые, легкомысленные, а некоторые — ещё и пьющие. Без системы штрафов они, наверное, не один заказ сумели бы сорвать. Однажды ведь чуть не сорвали. Главному инженеру пришлось лично становиться к машине. Причём — совершенно бесплатно, как он потом неоднократно всем напоминал.
Нет, царь Давид вряд ли потом будет напоминать о том, что он лично чистил картошку…
Аня не без труда приволокла из прихожей в холл большую и довольно тяжёлую коробку, сбегала к себе в комнату за ножницами, а потом долго ходила вокруг коробки, примериваясь, как бы снять с неё обертку так, чтобы не слишком повредить. Обёртка была блестящая, разноцветная, и вполне пригодилась бы на будущее — например, чтобы завернуть подарок. Она очень скоро сможет делать подарки маме, бабушке и Алине. Настоящие подарки в настоящей подарочной упаковке.
Подарочная упаковка наконец-то упруго развернулась и ровненько расстелилась на полу. Вон какая хорошая, гладенькая, ни одной складочки, совсем как новая, ни капельки не заметно, что в неё уже что-то заворачивали. Аня переставила коробку в сторону и стала скатывать блестящую упаковку в рулон.
— Ты чего там возишься? — спросил от двери царь Давид. — А я уже картошку поставил. Только не солил, сама посоли, а то я всегда почему-то пересаливаю… Ты зачем бумажку сворачиваешь? Выброси. Давай я выброшу.
Царь Давид стоял с ножом в одной руке, а другую протягивал к Ане, нетерпеливо шевеля пальцами.
— Можно мне себе её взять? — Аня спрятала свёрнутую упаковку за спину. — Такая красивая бумажка… А вам она всё равно не нужна, я правильно поняла?
— Господи помилуй, — изумлённо пробормотал царь Давид. — Правду Машка говорила… Бери, конечно, что за вопросы… А в коробку ещё не заглядывала? Ладно, иди картошку соли, пока она будет вариться — мы вместе в коробке пороемся. Мне даже интересно, как ты… Нет, ну надо же — бумажка красивая!
Он повернулся и пошёл в кухню, на ходу хмыкая, пожимая плечами и что-то бормоча. Аня устроила рулон упаковки на диване, прижала вышитой подушкой, чтобы не развернулся, и тоже пошла в кухню, из всех этих пожиманий плечами и хмыканья сделав неутешительный вывод: наверное, в глазах царя Давида она выглядит полной дурой. Вот и кто будет держать на работе такую дуру?
Чтобы реабилитироваться, картошку она солила особенно старательно, аккуратно сняла с закипевшей воды лёгкую белую пенку, плотно закрыла кастрюлю крышкой, убавила огонь… И всё время чувствовала на себе внимательный и немного насмешливый взгляд царя Давида. Может быть, она опять что-то не так делает? Да, надо же укроп вымыть и порезать заранее…
— Хватит возиться, потом всё сделаем, — сказал царь Давид. — Пойдём барахло смотреть. Знаешь, девочка, мне так интересно, что ты скажешь!.. Ей-богу, страшно интересно. Вот бы никогда не подумал…
Он вынул у неё из рук пучок укропа, бросил его на стол, а потом прихватил Аню за локоть и повёл в холл. Почти так же, как недавно сердитый охранник Олежек вёл её к машине Евгения Михайловича, а потом Евгений Михайлович так же вёл её от бомжей к своей машине, а потом Васька так же вёл её от входной двери к кабинету царя Давида. Всё-таки, наверное, с ней что-то действительно не так, если все, не сговариваясь, то и дело хватают её за локоть и куда-то ведут.