С фонарем. Какой‑то псих…
Как загипнотизированный я отлепился от шершавого ствола платана и подошел к двери. Она была закрыта. Снаружи. Висел замок, которого я поначалу не заметил.
Замок. Значит, этот «кто‑то» явно не сторож. Зачем бы сторожу понадобилось закрывать себя снаружи? Глупость.
Нет, псих с фонариком пробрался через окно.
Мне следовало бы просто убежать оттуда. Развернуться и убежать. Добраться до машины и поехать домой. Там выпить, принять душ и лечь спать.
Но вместо этого я начал карабкаться вверх по пожарной лестнице. Скрипучей, ржавой пожарной лестнице. Сам толком не понимая, что я делаю. А главное – зачем?
На втором этаже было тихо и темно. Не горело ни одной лампы. Похоже, клинику действительно прикрыли. Думаю, что ненадолго. Магазин игрушек могут закрыть навсегда. А прибежище наркоманов и бандитов – лишь на очень короткое время. Вопрос доходов и востребованности бизнеса. И то и другое обуславливает потребитель. Трава и амфетамины должны продаваться бесперебойно, это вам не покемоны с иголками внутри.
Я прижался спиной к стене, соображая, что же делать дальше. Сердце молотом стучало в висках. Я предпочитал думать, что это из‑за подъема по пожарной лестнице.
Но если честно, мне было просто страшно. Страх маленького ребенка в темной комнате, полной чудовищ, прячущихся до поры до времени по углам. Когда придет время, они выползут из своих убежищ, шевеля чернильно‑черными щупальцами. И попытаются добраться до меня.
Я уговаривал себя, что все это чушь. Нет и не может быть никаких чудовищ. Нет никаких привидений. Самое ужасное, что я могу здесь встретить, – полицейский, оставленный присматривать за зданием. Или очередной прыщавый студент, подрабатывающий сторожем.
Но тело плевало на все доводы рассудка. Я не мог сделать ни шагу. В голову лезла всякая чертовщина. Я представил себе, как в конце коридора появляется окровавленный Фумио с бумажным фонариком в руках. Невидящие глаза широко раскрыты. Одежда изорвана, заскорузла от засохшей крови. В прорехах просвечивает мертвенно‑бледная кожа.
Мои ноги сделаны из пенопласта.
Мое сердце сокращается со скоростью двести ударов в минуту.
Мое дыхание может заглушить рев урагана.
В коридоре по‑прежнему было темно и тихо. Чудовища и привидения не появлялись. Постепенно приступ паники прошел. Я несколько раз глубоко вздохнул и вытер пот со лба.
Стоять здесь не имело смысла. Нужно идти вперед. Если уж я забрался сюда, придется осмотреть клинику.
Медленно, придерживаясь рукой стены, я пошел к лестнице. Так тихо, как только мог. Даже дышать, кажется, перестал.
Где же этот псих с фонариком? Вот это картина – два психа в темном доме. Один с фонариком, другой без. Я зажал рот рукой, подавляя истерический смешок.
Шаг, прислушаться, вдохнуть, еще шаг…
За пару метров до лестницы я увидел выбивающуюся из‑под двери полоску света. Того самого. Тусклого, с красноватым оттенком.
Это была дверь кабинета, в котором убили якудза.
В комнате кто‑то находился. Я ничего не слышал, но чужое присутствие ощущалось очень ясно. Этот «кто‑то» притаился за дверью, как я в тот раз.
На меня снова напало оцепенение. Как в кошмарном сне. Когда хочешь бежать, но не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Я услышал тихий шорох и мягкие шаги. Топ‑топ, топ‑топ, топ‑топ… От двери в глубь кабинета. Полоска света дрогнула и стала едва различимой.
Шаги показались мне знакомыми. Тот, кто находился в кабинете, был маленького роста. Ребенок…
Уже зная, что увижу, я толкнул дверь.
Мозг завопил, тело отреагировало на этот вопль выбросом адреналина. Я успел дико пожалеть о своем поступке. Но изменить ничего не мог. Дверь медленно ползла в сторону, в увеличивающуюся щель лился призрачный свет, а я стоял, не в силах пошевелиться или хотя бы закричать от ужаса.
Наконец дверь тихонько ударилась о стопор.
На столе у окна, прямо напротив двери, сидела обезьяна. Рядом с ней стоял бумажный фонарик. Он заливал комнату ровным красноватым светом.
Обезьяна посмотрела на меня и почесала бок.
Я зашел в комнату и закрыл за собой дверь.
Хорошо, что я прислонился к стене. Падать на кафельный пол было бы очень больно. А так я тихо сполз по стене вниз, и обошлось без ушибов.
Спокойно, сказал я себе, спокойно, это всего лишь галлюцинация. Самая обыкновенная галлюцинация. Глюк. Бред. Ничего особенного. Меня не устраивает объективная реальность, и я выдумал себе другую. В моей придуманной реальности обезьяны болтают и обожают пиво. Все объясняется очень легко.
Я судорожно сглотнул. Спокойно…
– У тебя… так… нет… пива? – повторила обезьяна.
Я помотал головой.
– Капельки ни?
Моя голова опять мотнулась из стороны в сторону.
Обезьяна разочарованно выпятила нижнюю губу.
Во всяком случае, мне показалось, что разочарованно. Как на самом деле обезьяны выражают разочарование, я не знал.
– Пива… принеси… следующий раз… придешь… когда, – недовольно пропищала обезьяна.
Слова она выговаривала быстро, но паузы между ними тянулись по несколько секунд. Словно она каждый раз вспоминала нужное слово. На их странный порядок я обратил внимание не сразу. Удивили почему‑то именно эти паузы.
Я ничего не ответил. Заставить себя разговаривать с галлюцинацией было выше моих сил.
– Пришел чего? Бар приходить хотел не. А сюда пришел. Чего?
– Не знаю, – пробулькал я.
– Не знает. Не знает. Он. Не если знаешь, зачем приходить? У времени меня мало. Пришла раз прошлый я, ты молчал. Сам пришел, молчишь еще раз. Молчать некогда мне тобой с.
Обезьяна была явно раздражена. Раздраженная обезьяна – еще то зрелище.
– Кто ты? – спросил я.
– Видишь не?
– Не знаю… То есть этого ведь не может быть…
Обезьяна внимательно осмотрела себя. Будто желая убедиться в том, что она на самом деле существует.
– Как быть может не? А ты может?
– Что? – Понять ее было нелегко.
– Ты быть может? Ты есть?
Я пожал плечами. Сейчас я не был уверен ни в чем.
– Ты была за рулем того автобуса? Ну, который чуть не сбил меня? Мне не показалось? Это действительно была ты?
Обезьяна сложила губы трубочкой и зачмокала ими.
Видимо, это был какой‑то специфический обезьяний жест. Человеку знающему он бы о чем‑то сказал. Я же не понял ничего и повторил вопрос.
– Мы, – сказала обезьяна. У нее получилось «ми‑и».
– Зачем? Ты хотела убить меня?
Обезьяна отвернулась. Хвост несколько раз нервно дернулся.
– Почему ты не отвечаешь?
– Не хотим. Бар приходи. Приходи бар.
– Записки – это тоже твоя работа?
– Ми‑и, – кивнула обезьяна.