.. не всегда.
-Такяизнала!ЯвШвейцарииещеэтопредчувствовала!-
раздражительновскричалаона, - теперь вы будете непо шести, а по десяти
верстходить!Выужасноопустились,ужасно,уж-жасно!Вынеточто
постарели,вы одряхлели... вы поразили меня, когдаявасувидела давеча,
несмотрянавашкрасныйгалстук...quelleidéerouge!Продолжайтео
фон-Лембке,если в самом деле естьчтосказать, икончитекогда-нибудь,
прошу вас; я устала.
-Enunmot,ятолько ведь хотелсказать,что этоодинизтех
начинающихв сорок лет администраторов, которые досорока лет прозябаютв
ничтожестве и потом вдруг выходят в люди, посредством внезапно приобретенной
супруги, или каким-нибудь другим, не менее отчаянным средством... То-есть он
теперь уехал... то-есть я хочусказать, чтопро меня тотчас же нашептали в
обауха,что я развратитель молодежи и рассадник губернского атеизма... Он
тотчас же начал справляться.
- Да правда ли?
-Я даже меры принял. Когда провас"до-ло-жили",что вы "управляли
губернией", vous savez, - онпозволил себе выразиться, что "подобного более
не будет".
- Так и сказал?
- Что "подобного более не будет",и avec cette morgue... Супругу, Юлию
Михайловну, мы узрим здесь в конце августа, прямо из Петербурга.
- Из-за границы. Мы там встретились.
- Vraiment?
- В Париже и в Швейцарии. Она Дроздовым родня.
-Родня?Какое замечательное совпадение!Говорят, честолюбива и... с
большими будто бы связями?
- Вздор, связишки! До сорока пяти лет просидела в девках без копейки, а
теперь выскочила за своего фон-Лембке,и, конечно, вся ее цель теперь его в
люди вытащить. Оба интриганы.
- И, говорят, двумя годами старше его?
- Пятью. Мать ее в Москве хвост обшлепала уменя на пороге; на балы ко
мне, при Всеволоде Николаевиче, как измилостинапрашивалась. А эта бывало
всю ночь одна в углу сидит без танцев, со своеюбирюзовою мухой на лбу, так
что я уж в третьем часу, только из жалости, ей первого кавалерапосылаю. Ей
тогдадвадцатьпятьлетуже было,аее всЈ какдевченку в коротеньком
платьице вывозили. Их пускать к себе стало неприлично.
- Эту муху я точно вижу.
- Явам говорю, я приехалаипрямонаинтригу наткнулась. Выведь
читали сейчас письмо Дроздовой, что могло быть яснее? Что же застаю? Сама же
этадураДроздова,-онавсегда толькодуройбыла,-вдругсмотрит
вопросительно! зачем, дескать, я приехала?Можетепредставить, какя была
удивлена!Гляжу, атутфинтит эта Лембкеи при нейэтот кузен,старика
Дроздоваплемянник- всЈясно!Разумеется,я мигомвсЈпеределала,и
Прасковья опять на моей стороне, но интрига, интрига!
- Которую вы однако же победили.
О, вы Бисмарк!
-НебудучиБисмарком,яспособнаоднако же рассмотретьфальшь и
глупость где встречу. Лембке, это - фальшь, аПрасковья - глупость. Редко я
встречала болеераскисшую женщину, ивдобавокногираспухли, ивдобавок
добра. Что может быть глупее глупого добряка?
-Злойдурак, mabonneamie,злой дуракещеглупее, - благородно
оппонировал Степан Трофимович.
- Вы может быть и правы, вы ведь Лизу помните?
- Charmante enfant!
-Нотеперьуженеenfant,аженщинаиженщинасхарактером.
Благороднаяи пылкая,и люблю вней, чтоматери не спускает,доверчивой
дуре. Тут из-за этого кузена чуть не вышла история.
- Ба, да ведь и в самом деле он Лизавете Николаевне совсем неродня...
Виды что ли имеет?
- Видите, это молодойофицер, оченьнеразговорчивый, даже скромный. Я
всегда желаю быть справедливою. Мне кажется, он сам против всей этой интриги
иничегонежелает,афинтилатолько Лембке. Очень уважалNicolas. Вы
понимаете, всЈ дело зависит от Лизы, но яеевпревосходных отношенияхк
Nicolas оставила, я онсам обещался мне непременно приехать к нам в ноябре.
Сталобытьинтригуеттут однаЛембке, а Прасковья только слепая женщина.
Вдруг говорит мне, что все мои подозрения - фантазия; я в глазаей отвечаю,
что она дура.Я на страшном суде готова подтвердить! Иесли бы непросьбы
Nicolas, чтоб я оставила довремени, то я бы не уехала оттуда, не обнаружив
эту фальшивую женщину. Она у графаК. чрез Nicolas заискивала, онасынас
матерьюхотеларазделить. НоЛиза нанашейстороне, асПрасковьейя
сговорилась. Вы знаете, ей Кармазинов родственник?
- Как? Родственник мадам фон-Лембке?
- Ну да, ей. Дальний.
- Кармазинов, нувеллист?
- Ну да, писатель, чеговы удивляетесь? Конечно, онсам себя почитает
великим. Надутаятварь!Она с нимвместеприедет,атеперьтам сним
носится. Она намерена что-тозавести здесь, литературные собрания какие-то.
Он на месяц приедет, последнее имение продавать здесь хочет.Я чуть было не
встретилась сним в Швейцарии иочень того не желала. Впрочем надеюсь, что
меня-то он удостоит узнать. В старинуко мне письмаписал, в доме бывал. Я
бы желала,чтобы выполучше одевались, Степан Трофимович; вы с каждым днем
становитесь так неряшливы... О, как вы меня мучаете! Что вы теперь читаете?
- Я... я...
-Понимаю. Попрежнему приятели,попрежнему попойки,клуб икарты, и
репутация атеиста. Мне эта репутация не нравится, Степан Трофимович. Я бы не
желала, чтобы васназывали атеистом,особеннотеперьнежелалабы. Я и
прежде не желала, потому что ведь всЈ этоодна только пустая болтовня. Надо
же наконец сказать.
- Mais, ma chère...
- Слушайте,Степан Трофимович,вовсем ученом яконечнопредвами
невежда, но я ехала сюда и много о вас думала.