Маврикий Николаевич хочет
сходитьзапретитьему. Таккак я на вас смотрела,какна сотрудника,-
обратилась она к Шатову, - итаккаквытам живете,тоя и хотелавас
расспросить, чтобы судить, чего еще от него ожидать можно.
- Пьяный человек и негодяй, - пробормотал как бы нехотя Шатов.
- Что ж, он всЈ такой глупый?
- И, нет, о, не глупый совсем, когда не пьяный.
-Язналодного генерала, который писал точь-в-точьтакиестихи, -
заметил я смеясь.
- Даже и по этому письму видно,что себена уме, - неожиданно ввернул
молчаливый Маврикий Николаевич.
- Он, говорят, с какой-то сестрой?-спросила Лиза.
- Да, с сестрой.
- Он, говорят, ее тиранит, правда это?
Шатов опять поглядел на Лизу, насупился, и проворчав: "какое мне дело!"
подвинулся к дверям.
-Ах, постойте, - тревожно вскричала Лиза, - куда же вы? Нам так много
еще остается переговорить...
- О чем же говорить? Я завтра дам знать...
-Да о самом главном, отипографии! Поверьте же, что я не вшутку, а
серьезно хочу дело делать, - уверяла Лиза все в возрастающей тревоге. - Если
решим издавать, то где же печатать? Ведь это самый важный вопрос, потому что
в Москвумыдля этогоне поедем, авздешней типографииневозможно для
такого издания. Я давно решилась завести свою типографию, на вашехоть имя,
и мама, я знаю, позволит, если только на ваше имя...
- Почему же вы знаете, что я могу быть типографщиком? - угрюмоспросил
Шатов.
-Да мне еще Петр Степанович в Швейцарии именно на вас указал, чтовы
можете вести типографию и знакомы с делом. Даже записку хотел отсебя к вам
дать, да я забыла.
Шатов,какприпоминаютеперь,изменилсявлице.Онпостоялеще
несколько секунд и вдруг вышел из комнаты.
Лиза рассердилась.
-Онвсегда таквыходит?-повернулась онако мне. Япожалбыло
плечами, но Шатов вдруг воротился, прямо подошел к столу и положил взятый им
сверток газет:
- Я не буду сотрудником, не имею времени...
-Почему же,почемуже? Вы, кажется,рассердились? -огорченными
умоляющим голосом спрашивала Лиза.
Звук ее голоса как будто поразил его; несколько мгновений он пристально
в нее всматривался, точно желая проникнуть в самую ее душу.
- ВсЈ равно, - пробормотал он тихо, - я не хочу...
И ушел совсем. Лиза была совершенно поражена, даже как-то совсем и не в
меру; так показалось мне.
- Удивительно странный человек! - громко заметил Маврикий Николаевич.
III.
Конечно "странный",но вовсем этом было чрезвычайно многонеясного.
Тут что-то подразумевалось. Я решительно не верилэтомуизданию; потом это
глупоеписьмо, но вкоторомслишкомяснопредлагался какой-то донос "по
документам" и о чем все они промолчали, а говорили совсем о другом,наконец
этатипографияи внезапныйуходШатоваименно потому,что заговорили о
типографии.
ВсЈ это навеломеня намысль, что тут еще прежде менячто-то
произошлои о чем я не знаю; что стало бытья лишний ичто всЈ это не мое
дело. Даи порабыло уходить, довольно было дляпервого визита. Я подошел
откланяться Лизавете Николаевне.
Она, кажется, и забыла, что я в комнате, и стояла всЈ на том же месте у
стола,оченьзадумавшись,склонивголовуинеподвижносмотряводну
выбранную на ковре точку.
- Ахи вы, до свидания,- пролепеталаона привычно-ласковым тоном. -
Передайтемой поклонСтепануТрофимовичуиуговорите егопридти ко мне
поскорей. Маврикий Николаевич, Антон Лаврентьевич уходит. Извините, мамане
может выйти с вами проститься...
Явышел идаже сошел уже с лестницы, как вдруг лакейдогналменя на
крыльце:
- Барыня очень просили воротиться...
- Барыня или Лизавета Николаевна?
- Оне-с.
Я нашел Лизу уже не втой большой зале, где мы сидели, авближайшей
приемной комнате.В ту залу, в которой осталсятеперь МаврикийНиколаевич
один, дверь была притворена наглухо.
Лизаулыбнуласьмне, но была бледна.Онастоялапосреди комнатыв
видимой нерешимости, в видимой борьбе; но вдруг взяла меня за руку имолча,
быстро подвела к окну.
-Я немедленнохочу ее видеть,-прошептала она, устремивнаменя
горячий, сильный, нетерпеливый взгляд, не допускающий и тени противоречия; -
я должна ее видеть собственными глазами и прошу вашей помощи.
Она была в совершенном исступлении и - в отчаянии.
- Кого вы желаете видеть, Лизавета Николаевна?-осведомился я в испуге.
- Эту Лебядкину, эту хромую... Правда, что она хромая?
Я был поражен.
- Я никогда не видал ее, но я слышал, что она хромая, вчера еще слышал,
- лепетал я с торопливою готовностию и тоже шепотом.
- Я должна ее видеть непременно. Могли бы вы это устроить сегодня же?
Мне стало ужасно ее жалко.
- Этоневозможнои ктому жея совершенно не понималбы,какэто
сделать, - начал было я уговаривать, - я пойду к Шатову...
- Если выне устроите к завтраму, то я сама к ней пойду,одна, потому
что Маврикий Николаевич отказался. Я надеюсь толькона вас, и больше у меня
нет никого;яглупо говорила сШатовым...Я уверена,чтовы совершенно
честныйи,можетбыть, преданный мнечеловек,толькоустройте. Уменя
явилось страстное желание помочь ей во всем.
-Вот чтоя сделаю,- подумал я капельку, -я пойдусами сегодня
наверно, наверно ее увижу! Я так сделаю, что увижу,даювам честное слово;
но только - позвольте мне ввериться Шатову.
- Скажите ему, чтоу меня такое желание и что я большеждать не могу,
но что я его сейчас необманывала. Он может бытьушел потому, что он очень
честный и ему не понравилось, что я как будто обманывала.