- А чтомой лакей
бранится,так ведьвозможноли,чтобывы унегоденьгивзяли,такая
воспитанная имилая? Потому что вы милая, милая, милая, это явам отсебя
говорю! - с восторгом заключила она, махая пред собою своею ручкой.
-Понимаешь ты что-нибудь? -сгордымдостоинством спросила Варвара
Петровна.
- Я всЈ понимаю-с...
- Про деньги слышала?
-Этовернотесамыеденьги,которыея,попросьбеНиколая
Всеволодовича, ещев Швейцарии, взялась передать этому господину Лебядкину,
ее брату.
Последовало молчание.
- Тебя Николай Всеволодович сам просил передать?
-Емуоченьхотелосьпереслатьэтиденьги,всеготриста рублей,
господину Лебядкину.А так как он незнал его адреса, а знал лишь, чтоон
прибудет к нам в город, тои поручил мне передать, на случай, если господин
Лебядкин приедет.
- Какие же деньги... пропали? Про что эта женщина сейчас говорила?
- Этогоуж я незнаю-с; до меня тожедоходило, что господин Лебядкин
говорил про менявслух, будто яне всЈ ему доставила; нояэтих словне
понимаю. Было триста рублей, я и переслала триста рублей.
ДарьяПавловнапочтисовсем уже успокоилась. И вообще замечу, трудно
было чем-нибудь надолго изумить эту девушку и сбить ее с толку, - что бы она
тампро себя ни чувствовала.Проговорилаонатеперь всесвоиответы не
торопясь, тотчас же отвечая на каждый вопрос с точностию,тихо, ровно, безо
всякогоследапервоначального внезапного своего волненияибез малейшего
смущения, которое могло бы свидетельствовать о сознании хотя бы какой-нибудь
засобою вины. Взгляд Варвары Петровны не отрывался от неевсЈ время, пока
она говорила. С минуту Варвара Петровна подумала:
- Если, - произнесла она наконец с твердостию и видимо к зрителям, хотя
и глядела наодну Дашу, - если Николай Всеволодович необратилсясо своим
поручением дажеко мне,а просил тебя,то конечно имелсвои причинытак
поступить. Не считаю себя в праве оних любопытствовать, если из них делают
для меня секрет. Но уже одно твое участие в этом деле совершенно меня за них
успокоивает,знай это, Дарья, прежде всего. Но видишь ли,друг мой, ты и с
чистоюсовестьюмогла,понезнаниюсвета,сделатькакую-нибудь
неосторожность; и сделала ее,приняв на себя сношения с каким-то мерзавцем.
Слухи, распущенные этим негодяем,подтверждают твою ошибку. Но я разузнаю о
нем, и так как защитница твояя, то сумею за тебя заступиться. А теперь это
всЈ надо кончить.
-Лучшевсего, когдаон квампридет,-подхватилавдругМарья
Тимофеевна, высовываясьизсвоегокресла,- то пошлите его влакейскую.
Пусть онтамна залавке всвоикозыри с ними поиграет, а мы будемздесь
сидеть кофейпить. Чашку-то кофею еще можно ему послать, но яглубокоего
презираю.
Чашку-то кофею еще можно ему послать, но яглубокоего
презираю.
И она выразительно мотнула головой.
- Этонадо кончить,-повторила Варвара Петровна, тщательно выслушав
Марью Тимофеевну; - прошу вас, позвоните, Степан Трофимович.
Степан Трофимович позвонил и вдруг выступил вперед, весь в волнении.
-Если...еслия...- залепеталон в жару,краснея,обрываясьи
заикаясь,-если ятоже слышалсамуюотвратительнуюповесть или, лучше
сказать,клевету, то... в совершенномнегодовании...enfin c'est un homme
perdu et quelque chose comme un forçat évadé...
Оноборвал и не докончил; Варвара Петровна, прищурившись, оглядела его
с ног до головы. Вошел чинный Алексей Егорович.
-Карету,- приказалаВарвараПетровна, -аты,АлексейЕгорыч,
приготовься отвезти госпожу Лебядкину домой, куда она тебе сама укажет.
- Господин Лебядкиннекоторое время самиихвнизу ожидают-си очень
просили о себе доложить-с.
-Этоневозможно,Варвара Петровна, - с беспокойством выступил вдруг
всЈ времяневозмутимомолчавший Маврикий Николаевич: - если позволите, это
не такойчеловек,которыйможетвойтивобщество,это...это...это
невозможный человек, Варвара Петровна.
- Повременить, - обратилась Варвара Петровна кАлексею Егорычу, итот
скрылся.
- C'est un homme malhonnête et je crois même que c'est un forçat
évadé ou quelque chose dans ce genre, - пробормотал опять Степан Трофимович,
опять покраснел и опять оборвался.
- Лиза,ехатьпора,-брезгливовозгласилаПрасковьяИвановнаи
приподняласьсместа.-Ей, кажется, жаль уже стало, чтоонадавеча, в
испуге, самасебяобозвала дурой.Когда говорила ДарьяПавловна, она уже
слушала с высокомерное складкой нагубах. Новсего более поразил менявид
Лизаветы Николаевныстехпор,каквошлаДарьяПавловна:в ее глазах
засверкали ненависть и презрение, слишком уж нескрываемые.
- Повремени одну минутку, ПрасковьяИвановна, прошу тебя, - остановила
Варвара Петровна, всЈ с темже чрезмерным спокойствием, - сделай одолжение,
присядь,я намерена всЈ высказать, а утебя ноги болят. Вот так, благодарю
тебя. Давечая вышлаиз себяи сказала тебе несколько нетерпеливыхслов.
Сделай одолжение, прости меня; я сделала глупо и первая каюсь, потому что во
всемлюблю справедливость. Конечно,тожеизсебявыйдя, тыупомянула о
каком-то анониме. Всякий анонимный изветдостоин презрения уже потому,что
он неподписан.Если тыпонимаешь иначе,я тебенезавидую.Во всяком
случае, я бы не полезла на твоем месте за такою дрянью в карман, я нестала
бы мараться. А ты вымаралась. Но так как ты уже начала сама,то скажу тебе,
что и я получила днейшесть тому назад тожеанонимное, шутовское письмо. В
немкакой-то негодяй уверяет меня, чтоНиколай Всеволодовичсошел с ума и
что мне надо бояться какой-то хромой женщины, которая "будет играть в судьбе
моейчрезвычайную роль", я запомнила выражение.