Усы и
бороду он брил. Говорят, в молодостионбыл чрезвычайнокрасивсобой. Но
по-моему, и в старости был необыкновенно внушителен. Даи какая же старость
в пятьдесят три года? Но по некоторому гражданскому кокетству, онне только
немолодился, но как бы и щеголял солидностию лет своих, и в костюме своем,
высокий, сухощавый, с волосами до плеч, походил как бы на патриарха или, еще
вернее, на портрет поэта Кукольника, литографированный в тридцатых годах при
каком-тоиздании, особеннокогда сидел летом в саду,на лавке, под кустом
расцветшейсирени,опершисьобеими рукаминатрость, с раскрытою книгой
подле и поэтически задумавшись надзакатом солнца. Насчет книг замечу,что
под конецонсталкак-то удаляться от чтения. Впрочемэто ужподсамый
конец. Газеты ижурналы,выписываемые Варварой Петровной во множестве,он
читалпостоянно. Успехами русской литературы тожепостоянно интересовался,
хотяинискольконетеряясвоегодостоинства.Увлексябылокогда-то
изучением высшейсовременной политикинашихвнутренних и внешних дел,но
вскоре,махнуврукой, оставил предприятие. Бывало и то: возьмет ссобою в
сад Токевиля, авкармашке несетспрятанного Поль-де-Кока. Но впрочем это
пустяки.
Замечу в скобках и о портрете Кукольника: попалась эта картинка Варваре
Петровнев первыйраз, когдаона находилась, ещедевочкой, в благородном
пансионе вМоскве.Она тотчас же влюбилась впортрет, по обыкновению всех
девочек впансионах,влюбляющихся вочтони попало, а вместе ивсвоих
учителей, преимущественно чистописания и рисования. Нолюбопытныв этом не
свойствадевочки,ато,чтодажеи впятьдесятлет ВарвараПетровна
сохраняла этукартинку в числе самых интимных своих драгоценностей, так что
и Степану Трофимовичу может быть толькопоэтому сочиниланесколько похожий
на изображенный на картинке костюм. Но и это конечно мелочь.
Впервыегодыилиточнеев первуюполовинупребывания уВарвары
Петровны, СтепанТрофимович всЈ еще помышляло каком-то сочинении и каждый
день серьезно собирался егописать. Но во вторую половину он должнобыть и
зады позабыл.ВсЈчаще и чаще он говаривал нам:"Кажется, готовк труду,
материалысобраны,и вот неработается!Ничегоне делается!"и опускал
голову в унынии. Безсомнения это-то и должно былопридатьему еще больше
величия в наших главах, как страдальцу науки; но самому ему хотелось чего-то
другого. "Забылименя, никомуя ненужен!" вырывалосьу него не раз. Эта
усиленнаяхандраособенно овладелаимвсамом конце пятидесятыхгодов.
ВарвараПетровнапоняла наконец, чтоделосерьезное. Даине могла она
перенести мысли о том, что другеезабыт и ненужен. Чтобы развлечьего, а
вместе для подновления славы, она свозила его тогда в Москву, где у ней было
несколькоизящныхлитературныхиученых знакомств; нооказалось, чтои
Москва неудовлетворительна.
Тогда было времяособенное; наступило что-то новое, очень уж непохожее
на прежнюю тишину, и что-тооченьуж странное, но везде ощущаемое,даже в
Скворешниках.
Доходили разные слухи- Факты быливообщеизвестны более или
менее, но очевидно было,что кроме фактов явились и какие-то сопровождавшие
их идеи,иглавное в чрезмерномколичестве. Аэто-тоисмущало:никак
невозможнобылопримениться и в точностиузнать, что именноозначали эти
идеи?ВарвараПетровна,вследствиеженскогоустройстванатурысвоей,
непременно хотела подразумевать в них секрет. Она принялась было сама читать
газеты ижурналы, заграничныезапрещенные издания идаже начавшиеся тогда
прокламации (всЈэто ей доставлялось);но у ней только голова закружилась.
Приняласьона писать письма: отвечали ей мало, и чем далее, тем непонятнее.
Степан Трофимович торжественно приглашен был объяснить ей "все эти идеи" раз
навсегда; нообъяснениями его она осталасьположительно недовольна. Взгляд
Степана Трофимовича на всеобщее движение былв высшей степени высокомерный;
у него всЈ сводилосьна то, что онсам забыт и никому ненужен. Наконец и о
нем вспомянули, сначала в заграничных изданиях, как о ссыльном страдальце, и
потомтотчас же вПетербурге, как о бывшей звездевизвестном созвездии;
даже сравнивали егопочему-то с Радищевым. Затем кто-тонапечатал,что он
уже умер,и обещал его некролог.Степан Трофимович мигомвоскрес и сильно
приосанился. ВсЈ высокомерие его взгляда на современников разом соскочило, и
в нем загорелась мечта:примкнуть к движениюи показать свои силы. Варвара
Петровна тотчас жевновь ивовсЈ уверовалаи ужасно засуетилась. Решено
было ехать в Петербург без малейшегоотлагательства, разузнать всЈ на деле,
вникнутьличнои,есливозможно,войтив новую деятельностьвсецело и
нераздельно. Между прочимона объявила, что готоваосновать свойжурнал и
посвятить ему отныне всю свою жизнь. Увидав, что дошло даже до этого, Степан
Трофимовичсталеще высокомернее, в дороге же началотноситьсяк Варваре
Петровнепочти покровительственно,- что онатотчасжесложила в сердце
своем.Впрочем у нейбыла и другая весьма важная причина к поездке, именно
возобновление высших связей. Надо было,по возможности,напомнить о себе в
свете, по крайней мерепопытаться. Гласнымже предлогом к путешествию было
свидание с единственнымсыном, оканчивавшим тогда курс наук в петербургском
лицее.
VI.
Онисъездили ипрожили в Петербургепочтивесьзимний сезон.ВсЈ,
однако,кВеликомупостулопнулокакрадужныймыльныйпузырь.Мечты
разлетелись, а сумбур не тольконевыяснился,но стал еще отвратительнее.
Во-первых, высшиесвязипочти не удались,разве в самоммикроскопическом
виде ис унизительными натяжками. ОскорбленнаяВарвараПетровна бросилась
быловсецелов"новыеидей"иоткрылаусебявечера.Онапозвала
литераторов, ик ней их тотчас же привели во множестве. Потом уже приходили
и сами, без приглашения; один приводил другого. Никогда еще онане видывала
такихлитераторов.Онибылитщеславныдо невозможности,носовершенно
открыто,какбы темисполняяобязанность.