Затем схватил запор и тихо, неслышно,
насадил его на петлю. Инстинкт помогал. Кончив все, он притаился не дыша, прямо
сейчас у двери. Незваный гость был уже тоже у дверей. Они стояли теперь друг
против друга, как давеча он со старухой, когда дверь разделяла их, а он
прислушивался.
Гость несколько раз тяжело отдыхнулся. "Толстый и большой, должно быть", -
подумал Раскольников, сжимая топор в руке. В самом деле, точно все это снилось.
Гость схватился за колокольчик и крепко позвонил.
Как только звякнул жестяной звук колокольчика, ему вдруг как будто почудилось,
что в комнате пошевелились. Несколько секунд он даже серьезно прислушивался.
Незнакомец звякнул еще раз, еще подождал и вдруг, в нетерпении, изо всей силы
стал дергать ручку у дверей. В ужасе смотрел Раскольников на прыгавший в петле
крюк запора и с тупым страхом ждал, что вот-вот и запор сейчас выскочит.
Действительно, это казалось возможным: так сильно дергали. Он было вздумал
придержать запор рукой, но тот мог догадаться. Голова его как будто опять
начинала кружиться. "Вот упаду!" - промелькнуло в нем, но незнакомец заговорил,
и он тотчас же опомнился.
- Да что они там, дрыхнут или передушил их кто? Тррреклятые! - заревел он как из
бочки. - Эй, Алена Ивановна, старая ведьма! Лизавета Ивановна, красота
неописанная! Отворяйте! У, треклятые, спят они, что ли?
И снова, остервенясь, он раз десять сразу, из всей мочи, дернул в колокольчик.
Уж, конечно, это был человек властный и короткий в доме.
В самую эту минуту вдруг мелкие, поспешные шаги послышались недалеко на
лестнице. Подходил еще кто-то. Раскольников и не расслышал сначала.
- Неужели нет никого? - звонко и весело закричал подошедший, прямо обращаясь к
первому посетителю, все еще продолжавшему дергать звонок. - Здравствуйте, Кох!
"Судя по голосу, должно быть, очень молодой", - подумал вдруг Раскольников.
- Да черт их знает, замок чуть не разломал, - отвечал Кох. - А вы как меня
изволите знать?
- Ну вот! А третьего-то дня, в "Гамбринусе", три партии сряду взял у вас на
биллиарде!
- А-а-а...
- Так нет их-то? Странно. Глупо, впрочем, ужасно. Куда бы старухе уйти? У меня
дело.
- Да и у меня, батюшка, дело!
- Ну, что же делать? Значит, назад. Э-эх! А я было думал денег достать! -
вскричал молодой человек.
- Конечно, назад, да зачем назначать? Сама мне, ведьма, час назначила. Мне ведь
крюк. Да и куда к черту ей шляться, не понимаю? Круглый год сидит ведьма,
киснет, ноги болят, а тут вдруг и на гулянье!
- У дворника не спросить ли?
- Чего?
- Куда ушла и когда придет?
- Гм... черт... спросить... Да ведь она ж никуда не ходит... - и он еще раз
дернул за ручку замка. - Черт, нечего делать, идти!
- Стойте! - закричал вдруг молодой человек, - смотрите: видите, как дверь
отстает, если дергать?
- Ну?
- Значит, она не за замке, а на запоре, на крючке то есть! Слышите, как запор
брякает?
- Ну?
- Да как же вы не понимаете? Значит, кто-нибудь из них дома. Если бы все ушли,
так снаружи бы ключом заперли, а не на запор изнутри. А тут, - слышите, как
запор брякает? Стало быть, дома сидят, да не отпирают!
- Ба! Да и в самом деле! - закричал удивившийся Кох. - Так что ж они там! - И он
неистово начал дергать дверь.
- Стойте! - закричал опять молодой человек, - не дергайте! Тут что-нибудь да не
так... вы ведь звонили, дергали - не отпирают; значит, или они обе в обмороке,
или...
- Что?
- А вот что: пойдемте-ка за дворником; пусть он их сам разбудит.
- Дело! - Оба двинулись вниз.
- Стойте! Останьтесь-ка вы здесь, а я сбегаю вниз за дворником.
- Дело! - Оба двинулись вниз.
- Стойте! Останьтесь-ка вы здесь, а я сбегаю вниз за дворником.
- Зачем оставаться?
- А мало ли что?..
- Пожалуй...
- Я ведь в судебные следователи готовлюсь! Тут очевидно, оч-че-в-видно что-то не
так! - горячо вскричал молодой человек и бегом пустился вниз по лестнице.
Кох остался, пошевелил еще раз тихонько звонком, и тот звякнул один удар; потом
тихо, как бы размышляя и осматривая, стал шевелить ручку двери, притягивая и
опуская ее, чтоб убедиться еще раз, что она на одном запоре. Потом пыхтя
нагнулся и стал смотреть в замочную скважину; но в ней изнутри торчал ключ и,
стало быть, ничего не могло быть видно.
Раскольников стоял и сжимал топор. Он был точно в бреду. Он готовился даже
драться с ними, когда они войдут. Когда стучались и сговаривались, ему несколько
раз вдруг приходила мысль кончить все разом и крикнуть им из-за дверей. Порой
хотелось ему начать ругаться с ними, дразнить их, покамест не отперли. "Поскорей
бы уж"! - мелькнуло в его голове.
- Однако он, черт...
Время проходило, минута, другая, - никто не шел. Кох стал шевелиться.
- Однако черт!.. - закричал он вдруг и в нетерпении, бросив свой караул,
отправился тоже вниз, торопясь и стуча по лестнице сапогами. Шаги стихли.
- Господи, что же делать!
Раскольников снял запор, приотворил дверь - ничего не слышно, и вдруг,
совершенно уже не думая, вышел, притворил как мог плотнее дверь за собой и
пустился вниз.
Он уже сошел три лестницы, как вдруг послышался сильный шум ниже, - куда
деваться! Никуда-то нельзя было спрятаться. Он побежал было назад, опять в
квартиру.
- Эй, леший, черт! Держи!
С криком вырвался кто-то внизу из какой-то квартиры и не то что побежал, а точно
упал вниз, по лестнице, крича во всю глотку:
- Митька! Митька! Митька! Митька! Митька! Шут те дери-и-и!
Крик закончился взвизгом; последние звуки послышались уже на дворе; все затихло.
Но в то же самое мгновение несколько человек, громко и часто говоривших, стали
шумно подниматься на лестницу. Их было трое или четверо. Он расслышал звонкий
голос молодого. "Они!"
В полном отчаянии пошел он им прямо навстречу: будь что будет! Остановят, все
пропало, пропустят, тоже все пропало: запомнят. Они уже сходились; между ними
оставалась всего одна только лестница - и вдруг спасение! В нескольких
ступеньках от него, направо, пустая и настежь отпертая квартира, та самая
квартира второго этажа, в которой красили рабочие, а теперь, как нарочно, ушли.
Они-то, верно, и выбежали сейчас с таким криком. Полы только что окрашены, среди
комнаты стоят кадочка и черепок с краской и с мазилкой. В одно мгновение
прошмыгнул он в отворенную дверь и притаился за стеной, и было время: они уже
стояли на самой площадке. Затем повернули вверх и прошли мимо, в четвертый этаж,
громко разговаривая. Он выждал, вышел на цыпочках и побежал вниз.
Никого на лестнице! Под воротами тоже. Быстро прошел он подворотню и повернул
налево по улице.
Он очень хорошо знал, он отлично хорошо знал, что они, в это мгновение, уже в
квартире, что очень удивились, видя, что она отперта, тогда как сейчас была
заперта, что они уже смотрят на тела и что пройдет не больше минуты, как они
догадаются и совершенно сообразят, что тут только что был убийца и успел
куда-нибудь спрятаться, проскользнуть мимо них, убежать; догадаются, пожалуй, и
о том, что он в пустой квартире сидел, пока они вверх проходили. А между тем ни
под каким видом не смел он очень прибавить шагу, хотя до первого поворота шагов
сто оставалось. "Не скользнуть ли разве в подворотню какую-нибудь и переждать
где-нибудь на незнакомой лестнице? Нет, беда! А не забросить ли куда топор? Не
взять ли извозчика? Беда! беда!"
Наконец, вот и переулок; он поворотил в него полумертвый; тут он был уже
наполовину спасен и понимал это: меньше подозрений, к тому же тут сильно народ
сновал, и он стирался в нем, как песчинка.