И ведь вся тонкость в том и была, что Спиридонов ни разу не удивился этому, ни разу не подумал, что партийный работник Пряхин мог говорить с ним не о самом важном, что волновало, наполняло сердце чувством радости и тревоги в часы пуска нового цеха. И теперь, когда в грозные сталинградские дни послали Пряхина на оборонные промышленные предприятия, Спиридонов ощутил такое же чувство, как во время пожара. «Ну вот, и райком здесь, на душе верней, спокойней».
И все эти случайные воспоминания, внезапные, мимолётно возникшие мысли объедини-лись вокруг большого и важного, самого главного и значительного Партия посылала на трудную работу знакомого Спиридонову человека, партийного товарища, большевика! И те великие связи, которые определяли жизнь страны, с какой-то особой силой вдруг ощутил в душе своей Степан Фёдорович, с той особой силой, с которой всегда ощущается самое главное, сокровенное в дни тяжелых испытаний.
Партия организовывала батальоны, полки, дивизии! Партия организовывала военно-промышленную мощь страны! Партия напутствовала сыновей своих словами правды, суровой, как сама жизнь. Сколько веры в победу в этих суровых словах правды
Приехав на Сталгрэс, Степан Фёдорович погрузился в каждодневные свои дела и волнения, но чувства и мысли, возникшие по поводу случайной, минутной встречи, не исчезли, не растворились в шумном потоке. Он ощущал всю силу тех связей, которые годами, десятилетиями росли, ширились, укреплялись партией в каждодневном труде Сталинграда. И он чувствовал, верил, что связи эти выдержат, не порвутся в ту страшную пору, когда война рушит стены домов, гнёт железные балки и дробит камень.
Вечером Женя замаскировала окна, соединяя платка, старые одеяла и кофты шпильками и булавками.
Воздух в комнате сразу сделался душным, лбы и виски сидевших за столом покрылись ма-ленькими каплями пота, казалось, что желтая соль в солонке стала мокрой, вспотела от жары, но зато в комнате с замаскированными окнами не было видно томящее душу ночное, прифронтовое небо.
– Ну, товарищи девицы и дамы, – сказала, отдуваясь, Софья Осиповна, – что нового во славном во городе Сталинграде?
Но девицы и дамы не отвечали, так как были голодны и, дуя на пальцы, вынимали из ка-стрюли горячие картошки.
Только Степан Федорович, обедавшим и ужинавший в литерной обкомовской столовой, не стал есть картошку.
– С будущей недели ночевать буду на работе, есть решение обкома, – сказал он. Степан Фёдорович покашлял и добавил неторопливо – А Пряхин то, знаете, в обкоме работает теперь.
Но никто не обратил внимания на эти слова.
Мария Николаевна, ездившая днём на завод на общегородской субботник работников народного просвещения, стала рассказывать, какое приподнятое у рабочих настроение.
Мария Николаевна считалась самым учёным человеком в семье. Уже девочкой школьни-цей она удивляла всех своей работоспособностью, умением заполнять день работой Она одно-временно закончила два вуза – педагогический и заочный философский факультет. До войны областное книгоиздательство напечатало написанную ею брошюру «Женщина и социалистиче-ское хозяйство». Степан Фёдорович переплёл один экземпляр в жёлтую кожу, с вытесненным серебром заглавием, и эта книга, предмет семейной гордости, всегда лежала на его столе. Слово жены было для него решающим в спорах о людях, в оценках знакомых и друзей.
– Переступишь порог цеха – и сразу же забываешь обо всех тревогах и сомнениях, – сказа-ла Мария Николаевна, беря картошку, но, взволновавшись, вновь положила её – Кет, невозмож-но нас победить, такой мы самоотверженный, такой трудолюбивый народ Вот только в цехах этих по настоящему поймёшь, как народ борется с врагом. Нужно всем ним оставить свои дела и переключиться, пойти работать на оборонные заводы, в колхозы. А Толя-то наш уехал!
– Пожилым теперь лучше, теперь молодежь переживает, – сказала Вера.
Нужно всем ним оставить свои дела и переключиться, пойти работать на оборонные заводы, в колхозы. А Толя-то наш уехал!
– Пожилым теперь лучше, теперь молодежь переживает, – сказала Вера.
– Не молодежь, а молодежь, – поправила Мария Николаевна.
Она всегда поправляла ударения в речи Веры.
– Ох, и запылился твой жакет, надо его почистить, – сказал Степан Фёдорович.
– Это заводская, святая пыль, – проговорила Мария Николаевна.
– Да ты, Маруся, ешь, – сказал Степан Федорович, тревожась, чтобы жена, любившая воз-вышенные разговоры, не увлеклась и не пренебрегла своей долей жареной осетрины, принесен-ной им из столовой.
Александра Владимировна сказала:
– Всё это так, но бедный Толя, как он волновался.
– Что же делать – война, – сказала Мария Николаевна, – родина требует великих жертв.
Евгения Николаевна, прищурившись, поглядела на старшую сестру.
– Ох, ох, дорогая моя, всё это хорошо, когда однажды поработаешь на субботнике, а вот каждый день по утрам в зимнем мраке пробираться под страхом бомбежки к заводу, а затем в том же мраке после дня работы бежать домой... Добавь к этому, кстати, брынзу и камсу.
– Почему ты так авторитетно рассуждаешь, словно сама двадцать лег на заводе работаешь? А, главное, ты органически не можешь понять, что работа в огромном коллективе – источник постоянной моральной зарядки. Рабочие шутят, уверенно настроены, а когда из цеха, вы бы все посмотрели, выкатили орудие и командир пожал старому мастеру руку и тот его обнял и сказал: «Дай тебе бог живым вернуться с войны», – такой подъём меня охватил патриотический, что я не шесть, а, кажется, сто шесть часов проработала бы.
– О господи, – сказала Женя со вздохом, – да разве я собираюсь спорить с тобой по суще-ству, всё, что ты говоришь, верно, благородно, и я всей душой понимаю это Но ты о людях го-воришь, словно их не бабы рожали, а редактора газет. Есть там на заводе все это, знаю, но зачем говорить таким тоном и невольно кажется выдумкой. Все люди у тебя, как на плакате, а мне вот не хочется рисовать плакаты. Маруся прервала её:
– Нет, нет, тебе именно и следует рисовать плакаты, а не заниматься таинственной живо-писью, которую никто не понимает. Пей, Женя, чай, пока он пылкий.
Женя рассердилась:
– Не говори «чай пылкий», я это уж где-то читала. Горячий, а не пылкий!
Ее раздражала Марусина манера употреблять в разговоре народные слова «по грибочки», «прошла задами», «подмочь» и вместе с ними слова вроде, «сенсибельный», «абсентеизм», «комплекс неполноценности».
– Да-а, – протяжно сказала Вера, – сегодня привезли раненых, они рассказывали жуткие дела.
– Вера, не повторяй слухов! Нет, я не такой была в твои годы, – сказала высоким от волне-ния голосом Мария Николаевна.
– А ну вас, мама! Раненые ведь рассказывают! Я-то тут при чём? И при чём тут мои годы? – проговорила Вера.
Мария Николаевна посмотрела на дочь и ничего не ответила.
В последнее время споры с Марией Николаевной происходили все чаще, обычно их начи-нал Серёжа, иногда Вера принималась ей возражать, говорила: «Ах, мама, ты не знаешь, а спо-ришь!» Это было непривычно Марии Николаевне, волновало и огорчало её.
В это время в комнату поспешно вошёл Серёжа.
– Наконец, а я-то волнуюсь ужасно, – радостно сказала Александра Владимировна – Где ты был?
– Бабуля, готовьте мне вещевой мешок, я послезавтра ухожу с рабочим батальоном на ры-тьё окопов – громко, задыхаясь, объявил Сережа, вынул из ученического билета бумажку и по-ложил её на стол, подобно игроку, выбрасывающему перед опешившими партнёрами козырного туза.