К полдню прикатил на новых дрожках отец Андрей. Стройный, высокий, с красивым русским лицом, он сжал Настину голову сильными руками, крепко поцеловал в лоб:- Ну, Серафима бескрылая, ну красавица писаная! Ждал, когда на именины позовут, а тут на тебе: шест-над-ца-ти-летие! И не выговоришь сразу!Он прошуршал лиловой, с синим отливом рясой и перед лицом Насти возникла коробочка красного сафьяна. Сильные руки батюшки открыли её: на розовом шелке в углублении лежала черная жемчужина."Рара как в воду глядел!" - подумала Настя и улыбнулась.- Се драгоценный жемчуг со дна океана, - отец Андрей в упор глядел сильными глазами. - Но не обыкновенный, а черный. Обыкновенный в раковинах растет, раковина под водой открывается, свет попадает, вот он и блестит от свету. А это - другой жемчуг. Черный. Потому как носят его во рту мудрые рыбы в глубине, которые Бога жабрами слушают. Носят тысячу лет, а потом драконами становятся и реки охраняют.Enigma!- Спасибо, отец Андрей, - Настя взяла из его рук коробочку. - А как:это носить?- Это не носить, а хранить надо.- Как рыба?- Можно и как рыба! - захохотал отец Андрей и, стремительным движением огладив бороду, огляделся в прохладно-светлом воздухе гостиной. - Ну и когда же прикажут подать?- Погоди, святой отец, - отец вошел в гостиную.- Успеешь еще наклюкаться!Они обнялись - крепкотелые, рослые, похожие бородами и лицами - и трижды громко расцеловались.- Ох и завидовал я тебе, брат, третьего дня! - Сергей Аркадьевич держал отца Андрея за лиловые плечи. - Черной завистью! Черной завистью!- Это почем же? - выгнул толстые брови батюшка.- Сашенька! - закричал на весь дом отец. - Ты только послушай! Еду мимо его подворья, глядь, а у него арестантская рота девок сено прибирает! Да какие девки-то - кровь с молоком! Не то, что наши малохольные!- Да это матушка моя мокровских наняла, - засмеялся отец Андрей.- Они в Мостках стоговали, вот и:- Не видал, ох не видал я там твоей матушки! Только девки! Одни девки! захохотал отец.- Да ну тебя, право! - махнул рукой батюшка.- Саблин опять пошло шутит? - мать вошла, поцеловалась с отцом Андреем. Настенька, пора.- Уже? - Настя показала ей жемчужину.- Какая прелесть!- Черный жемчуг, maman.- У-у-у! - отец обнял мать сзади, заглянул через плечо. - Из-за моря-окияна, прямо с острова Буяна! Красиво.Часы пробили полдень.- Пора, Настюша, - серьезно тряхнул головой отец.- Что ж, пора - так пора, - трепетно вздохнула Настя. - Тогда я:сейчас.
Войдя в свою спальню, она открыла дневник и крупно написала: ПОРА!Сняла с шеи цепочку с бриллиантом, посмотрела. Положила под зеркала рядом с брошью. Открыла коробочку с жемчужиной, посмотрела прямо на нее, потом через зеркало:- С собой?Подумала секунду, открыла рот и легко проглотила жемчужину.
Темно-синий шелк кабинета отца, копия звездного неба на потолке, бюст Ницше, слои книг, огромная древняя секира во всю стену, руки, крепко берущие Настю за плечи:- Ты сильная?- Я сильная, рара.- Ты хочешь?- Я хочу.- Ты сможешь?- Я смогу.- Ты преодолеешь?- Я преодолею.Отец медленно приблизился и поцеловал ее в виски.
Красно-каменный забор внутреннего двора, свежая побелка недавно сложенной большой русской печи, голый по пояс повар Савелий с длинной кочергой перед оранжевым печным жерлом, отец, мать, отец Андрей, Лев Ильич.Няня раздевала Настю, аккуратно укладывая одежду на край грубого дубового стола: платье, нательная рубашка, панталоны. Настя осталась стоять голой посреди двора.- А волосы? - спросил отец.- Пусть: так, Сережа, - прищурилась мать.Настя тронула левой рукой косу. Правой прикрыла негустой лобок.- Жар справный, - выпрямился, отирая пот Савелий.- Во имя Вечного, - кивнул ему отец.Савелий положил на стол огромную железную лопату с болтающимися цепями:- Ложитесь, Настасья Сергевна.Настя неуверенно подошла к лопате. Отец и Савелий подхватили ее, положили спиной на лопату.- Ноженьки-то вот так: - белесыми морщинистыми руками повар согнул ей ноги в коленях.- Прижми руками, - склонился отец.Глядя в тронутое перьями облаков небо, Настя взяла себя за колени, прижала ноги к груди. Повар стал пристегивать ее цепями к лопате.- Полегшей-то: - озабоченно подняла руки няня.- Не бойсь, - натягивал цепь Савелий.- Настенька, выпростай косу, - посоветовала мать.- Мне и так удобно, maman.- Пускай лучше под спиною останется, а то гореть будет, - хмуро смотрел отец Андрей, расставив ноги и теребя руками крест на груди.- Настенька, вы руками за цепи возьмитесь, - cутуло приглядывался Лев Ильич.- Не надо, - нетерпеливо отмахнулся отец. - Их лучше - вот что:Он засунул Настины кисти под цепь, охватившую бедра.- То правда, - закивал повар. - А то всё одно повыбьются, как трепыхать зачнет.- Тебе удобно, ma petit? - мать взяла дочь за гладкие, быстро краснеющие щеки.- Да, да:- Не бойся, ангел мой, главное, ничего не бойся.- Да, maman.- Цепи не давят? - трогал отец.- Нет.- Ну, Вечное в помощь тебе, - отец поцеловал покрытый холодной испариной лоб дочери.- Держи себя, Настенька, как говорили, - припала мать к ее плечам.- С Богом, - перекрестил отец Андрей.- Мы будем рядом, - напряженно улыбался Лев Ильич.- Золотце мое:- целовала ее стройные ноги няня.Савелий перекрестился, плюнул на ладони, ухватился за железную рукоять лопаты, крякнул, поднял, пошатнулся и, быстро семеня, с маху задвинул Настю в печь. Тело ее осветилось оранжевым. "Вот оно!" - успела подумать Настя, глядя в слабо закопченный потолок печи. Жар обрушился, навалился страшным красным медведем, выжал из Насти дикий нечеловеческий крик. Она забилась на лопате.- Держи! - прикрикнул отец на Савелия.- Знамо дело:- уперся тот короткими ногами, сжимая рукоять.Крик перешел в глубокий нутряной рев.Все сгрудились у печи, только няня отошла в сторону, отерла подолом слезы и высморкалась.Кожа на ногах и плечах Насти быстро натягивалась и вскоре, словно капли, по ней побежали волдыри. Настя извивалась, цепи до крови впились в нее, но удерживали, голова мелко тряслась, лицо превратилось в сплошной красный рот. Крик извергался из него невидимым багровым потоком.- Сергей Аркадьич, надо б угольки шуровать, чтоб корка схватилась, облизал пот с верхней губы Савелий.Отец схватил кочергу, сунул в печь, неумело поворошил угли.- Да не так, Хоссподи! - няня вырвала у него из рук кочергу и стала подгребать угли к Насте.Новая волна жара хлынула на тело. Настя потеряла голос и, открывая рот, как большая рыба, хрипела, закатив красные белки глаз.- Справа, справа, - заглянула в печь мать, направила кочергу няни.- Я и то вижу, - сильней заворочала угли та.Волдыри стали лопаться, брызгать соком, угли зашипели, вспыхнули голубыми языками. Из Насти потекла моча, вскипела. Рывки девушки стали слабнуть, она уже не хрипела, а только раскрывала рот.- Как стремительно лицо меняется, - смотрел Лев Ильич. - Уже совсем не её лицо.- Угли загорелись! - широкоплече суетился отец. - Как бы не спалить кожу.- А мы чичас прикроем и пущай печется. Теперь уж не вырвется, - выпрямился Савелий.- Смотри, не сожги мне дочь.- Знамо дело:Повар отпустил лопату, взял широкую новую заслонку и закрыл печной зев. Суета вмиг прекратилась. Всем вдруг стало скучно.- Тогда ты:того:- почесал бороду отец, глядя на торчащую из печи рукоять лопаты.- За три часа спекётся, - вытер пот со лба Савелий.Отец оглянулся, ища кого-то, но махнул рукой:- Ладно:- Я вас оставлю, господа, - пробормотала мать и ушла.Няня тяжело двинулась за ней.Лев Ильич оцепенело разглядывал трещину на печной трубе.- А что, Сергей Аркадьевич, - отец Андрей положил руку на плечо Саблина, не ударить ли нам по бубендрасам с пикенцией?- Пока суть, да дело? - растерянно прищурился на солнце Саблин. - Давай, брат. Ударим.Железная рукоять вдруг дернулась, жестяная заслонка задребезжала. Из печи послышалось совиное уханье. Отец метнулся, схватил нагревшуюся рукоять, но все сразу стихло.- Это душа с тела вон уходит, - устало улыбнулся повар.
Вытянутые полукруглые окна столовой, вечерние лучи на взбитом шелке портьер, слои сигарного дыма, обрывки случайных фраз, неряшливый звон восьми узких бокалов: в ожидании жаркого гости допивали вторую бутылку шампанского.Настю подали на стол к семи часам. Её встретили с восторгом легкого опьянения.Золотисто-коричневая она лежала на овальном блюде, держа себя за ноги с почерневшими ногтями. Бутоны белых роз окружали ее, дольки лимона покрывали грудь колени и плечи, на лбу, сосках и лобке невинно белели речные лилии.- А это моя дочь! - встал с бокалом Саблин. - Рекомендую, господа!Все зааплодировали.Кроме четы Саблиных, отца Андрея и Льва Ильича за красиво убранным столом сидели супруги Румянцевы и Димитрий Андреевич Мамут с дочерью Ариной подругой Насти. Повар Савелий в белом халате и колпаке стоял наготове с широким ножом и двузубой вилкой.- Excellent! - Румянцева жадно разглядывала жаркое в короткий лорнет. Как она чудно была сложена! Даже эта двусмысленная поза не портит Настеньку.- Нет, не могу привыкнуть, - Саблина прижала ладони к своим вискам, закрыла глаза. - Это выше моих сил.- Сашенька, дорогая, не разрушай нашего праздника, - Саблин сделал знак Павлушке, тот засуетился с бутылками. - Мы не каждый день едим своих дочерей, следовательно, нам всем трудно сегодня. Но и радостно. Так что, давайте радоваться!- Давайте! - подхватила Румянцева. - Я семь часов тряслась в вагоне не для того чтобы грустить!- Александра Владимировна просто устала, - потушил сигару отец Андрей.- Я прекрасно понимаю материнское чуство, - заворочался толстый, лысый, похожий на майского жука Мамут.- Голубушка, Александра Владимировна, не думайте о плохом, умоляю вас! прижал руки к груди пучеглазый крупнолицый Румянцев. - В такой день грешно печалиться!- Сашенька, думайте о хорошем! - улыбнулась Румянцева.- Мы все вас умоляем! - подмигнул Лев Ильич.- Мы все вам приказываем! - проговорила огненноволосая, усыпанная веснушками Ариша.Все засмеялись. Павлушка с понурым, опухшим от слез лицом наполнял бокалы.Саблина облегченно засмеялась, вздохнула, качнула головой:- Je ne sais ce qui me prit:- Это пройдет, радость моя, - Саблин поцеловал ее руку, поднял бокал. Господа, я ненавижу говорить тосты. А посему - я пью за преодоление пределов! Я рад, если вы присоединитесь!- Avec plaisir! - воскликнула Румянцева.- Присоединяемся! - поднял бокал Румянцев.- Совершенно! - тряхнул брылами Мамут.Бокалы сошлись, зазвенели.- Нет, нет, нет: - затрясла головой Саблина. - Сережа:мне плохо:нет, нет, нет:.- Ну, Сашенька, ну, голубушка наша: - надула губы Румянцева, но Саблин властно поднял руку:- Silence!Все стихли. Он поставил недопитый бокал на стол, внимательно посмотрел на жену:- Что - плохо?- Нет, нет, нет, нет:- быстро трясла она головой.- Что - нет?- Мне плохо, Сережа:- Что - плохо?- Плохо:плохо, плохо, плохо:Саблин резко и сильно ударил ее по щеке:- Что тебе плохо?Она закрыла лицо руками.- Что тебе плохо, гадина?Тишина повисла в столовой. Павлушка горбато замер с бутылкой в руке. Савелий стоял с обреченно-непонимающим лицом..- Посмотри на нас!Саблина окаменела. Саблин наклонился к ней и произнес, словно вырезая каждое слово толстым ножом:- Посмотри. На нас. Свинья.Она отняла руки от лица и обвела собравшихся как бы усохшими глазами.- Что ты видишь?- Лю:дей.- Еще что видишь?- На:стю.- И почему тебе плохо?Саблина молчала, вперясь в Настино колено.- Не стоит так откровенно не любить нас, Александра Владимировна, - тяжело проговорил Мамут.- Хотя бы учитесь скрывать свою ненависть, Сашенька, - нервно усмехнулась Румянцева.- Поздновато, - глядела из подлобья Арина. - В сорок-то лет.- Ненависть разрушительна для души, - хрустнул пальцами отец Андрей. Ненавидящий страдает сильнее ненавидимых.- Как это все глупо:- грустно покачал головой Румянцев.- Зло не глупо. Зло - пошло, - вздохнул Лев Ильич.Саблина вздрогнула:- Да нет:господа:я не:- Что - нет? - сурово смотрел Саблин.- Я:- Савелий! Отдай ей нож и двузубец!Повар осторожно приблизился к Саблиной, протянул приборы ручками вперед:- Пожалуйте.Саблина взяла и посмотрела на них, словно видела впервые.- Ты будешь обслуживать нас, - опустился на свое место Саблин. - Будешь вырезать куски на заказ. Ступай, Савелий.Повар вышел.- Давайте есть, господа, пока Настя не остыла! - Саблин заложил себе угол салфетки за ворот. - На правах отца новоиспеченной я заказываю первый кусок: левую грудь! Павлушка! Неси бордо!Саблина встала, подошла к блюду, воткнула вилку в левую грудь Насти и стала отрезать. Все прислушались. Под коричневой хрустящей корочкой сверкнуло серовато-белое мясо с желтоватой полоской жира, потек сок. Саблина положили грудь на тарелку, подала мужу.- Прошу, господа! Не теряйте времени!Первой опомнилась Румянцева:- Сашенька, срежьте мне эдак вот вскользь с ребер, самую капельку!- А мне окорок! - хлебнул вина Мамут.- Плечо и предплечье, Александра Владимировна, - Румянцев потер пальцами, словно считая невидимые деньги. - Только, знаете, без руки, вот :самое предплечье, самое вот это:- Руку можно мне, - скромно кашлянул Лев Ильич.- А я попрошу голову! - бодро оперся кулаками о стол отец Андрей. - Дабы противостоять testimonium paupertatis.Арина подождала, пока Саблина исполнит все просьбы:- Александра Владимировна, а можно мне:И смолкла, глянув на отца.- Что? - наклонился Мамут к дочери.Арина прошептала ему на ухо.- Только скажи как взрослая, а не так, - посоветовал он.- А как?Отец шепнул ей на ухо.- Что тебе, Аринушка? - тихо спросила Саблина.- Мне: восхолмие Венеры.- Браво, Арина! - воскликнул Саблин, и гости зааплодировали.Саблина примерилась, заглядывая сверху и снизу: промежность была скрыта между ног.- Не так оно и просто добраться до тайного уголка! - подмигнул Румянцев и взрыв смеха заполнил столовую.- Погоди, Саша:- Саблин встал, решительно взялся за Настины колени, потянул, раздвигая. Тазовые суставы захрустели, но ноги не поддались.- Однако! - Саблин взялся сильнее. Шея его вмиг побагровела, ежик на голове задрожал.- Повремени, брат Сергей Аркадьич, - встал батюшка. - Тебе сегодня грех надрываться.- Я что:не казак? Есть еще:и-и-и!:порох в пороховницах:и-и-и! - кряхтел Саблин.Отец Андрей взялся за одно колено, Саблин за другое. Потянули, кряхтя, скаля красивые зубы. Сочно треснули суставы, жареные ноги разошлись и развалились, брызгая соком рвущегося мяса. Скрытый ляжками от жара печи, лобок светился нежнейшей белизной и казался фарфоровым. Два темных паховых провала с вывернутыми костями и дымящимся мясом оттеняли его. Поток коричневого сока хлынул на блюдо.- Сашенька, s'il vous plait, - вытирал руки салфеткой Саблин.Холодный нож вошел в лобок как в белое масло: дрожь склеившихся волосков, покорность полупрозрачной кожи, невинная улыбка слегка раздвинутых половых губ, исходящих нечастыми каплями:- Прошу, ангел мой.Лобок лежал на тарелке перед Ариной. Все смотрели на него.- Жалко такую красоту есть, - нарушил тишину Мамут.- Как:ангел восковой, - прошептала Арина.- Господа, дорога каждая минута! - поднял бокал с бордо Саблин. - Не дадим остыть! Ваше здоровье!Зазвенел хрусталь. Быстро выпили. Ножи и вилки вонзились в мясо.- М-м-м:м-м-м:м-м-м: - жующий Румянцев затряс головой, как от зубной боли.- Это что-то:м-м-м:это что-то:- Magnifique!- рвала зубами мясо Румянцева.- Хорошо, - жевал Настину щеку отец Андрей.- Повар у тебя, брат,: того:- хрустел корочкой Лев Ильич.- Прекрасно пропеклось, - Мамут внимательно осмотрел насаженный на вилку кусок и отправил в рот.- Четверть часа:м-м-м:на углях и три часа в печи:- бодро жевал Саблин.- Очень правильно, - кивал Мамут.- Нет:это что-то:это что-то:- жмурился Румянцев.- Как я обожаю грудинку: - хрустела Румянцева.Арина осторожно отрезала кусочек лобка, отправила в рот и, медленно жуя, посмотрела в потолок.- Как? - спросил ее Мамут, прихлебывая вина.Она пожала пухлыми плечами. Мамут деликатно отрезал от лобка, попробовал:- М-м-м:сметана небесная:ешь, пока теплое, не кривляйся:- Сашенька, а что же ты? - увлажнившиеся глаза Саблина остановились на жене.- Александра Владимировна, не разрушайте гармонии, - погрозил пальцем Румянцев.- Да, да:я:непременно:- Саблина рассеянно вглядывалась в безглавое, подплывшее соком тело.- Позвольте-ка, матушка, вашу тарелку, - протянул руку отец Андрей. - Вам самое деликатное полагается.Саблина подала ему тарелку. Он воткнул нож под нижнюю челюсть Настиной головы, сделал