.. Унас
на руках нет мяса...
Доба-Лея оскалилась изарычала.Тележкойпарализованногоонастала
наезжать на Бройдина. Арье-Лейб начал, как всегда, с иносказаний, с притч,
крадущихся издалека и к цели, не всем видимой.
Он начал с притчи о рабби Осии, отдавшем свое имущество детям, сердце -
жене, страх - богу, подать - цезарю и оставившему себетолькоместопод
масличным деревом, где солнце, закатываясь, светило дольше всего. От рабби
Осии Арье-Лейб перешел к доскам для нового гроба и к пайку.
Бройдин расставил ноги в крагах и слушал, не поднимая глаз.Коричневое
заграждение его бороды лежало неподвижно на новомфренче;он,казалось,
отдается печальным и мирным мыслям.
-Тыпростишьменя,Арье-Лейб,-Бройдинвздохнул,обращаяськ
кладбищенскому мудрецу, - ты простишь меня, если я скажу, что немогуне
видеть в тебе задней мысли и политического элемента... За твоейспинойя
не могу не видеть, Арье-Лейб, тех, кто знает, что ониделают,точнотак
же, как и ты знаешь, что ты делаешь...
Тут Бройдин поднял глаза. Они мгновенно залились белой водой бешенства.
Трясущиеся холмы его зрачков уперлись в стариков.
- Арье-Лейб,-сказалБройдинсильнымсвоимголосом,-прочитай
телеграммы из Татреспублики, где крупные количествататарголодают,как
безумные... Прочитай воззвание питерских пролетариев, которыеработаюти
ждут, голодая, у своих станков...
- Мне некогда ждать, - прервал заведующегоАрье-Лейб,-уменянет
времени...
- Есть люди, - ничего не слыша, гремел Бройдин, -которыеживутхуже
тебя, и есть тысячи людей, которые живут хуже тех, кто живет хужетебя...
Ты сеешь неприятности, Арье-Лейб, ты получишь завирюху. Вы будете мертвыми
людьми, если я отвернусь от вас. Вы умрете, если я пойду своей дорогой,а
вы своей. Ты умрешь, Арье-Лейб. Ты умрешь, Симон-Вольф.Тыумрешь,Меер
Бесконечный. Но перед тем, как вам умереть, скажите мне, -яинтересуюсь
это знать, - есть у нас советская власть или, может быть, еенетунас?
Если ее нет у нас и я ошибся, - тогда отведите меня к господину Берзону на
угол Дерибасовской и Екатерининской, где я отработал жилеточником все годы
моей жизни... Скажи мне, что я ошибся, Арье-Лейб...
И заведующий кладбищемвплотнуюподошелккалекам.Трясущиесяего
зрачки были выпущены на них.Онинеслисьнапомертвевшее,застонавшее
стадо, как лучи прожекторов, как языки пламени.КрагиБройдинатрещали,
пот кипел на изрытом лице, он все ближе подступал к Арье-Лейбу итребовал
ответа - не ошибся ли он, считая, что советская власть уже наступила...
Арье-Лейб молчал. Молчание это могло бы стать его гибелью,еслибыв
конце аллеи не показался босой Федька Степун в матросской рубахе.
Федьку контузили когда-то под Ростовом, он жил на излечениивхибарке
рядом с кладбищем, носил на оранжевом полицейском шнуресвистокинаган
без кобуры.
Федька был пьян. Каменные завитки кудрей выложены были на его лбу.Под
завиткамикривилосьсудорогойскуластоелицо.Онподошелкмогиле
Лугового, обнесенной увядшими венками.
Онподошелкмогиле
Лугового, обнесенной увядшими венками.
- Где ты был, Луговой, - сказал Федькапокойнику,-когдаяРостов
брал?..
Матрос заскрипел зубами, засвистелвполицейскийсвистокивытащил
из-за пояса наган. Вороненое дуло револьвера осветилось.
- Подавили царей, - закричал Федька, - нету царей...Всембезгробов
лежать...
Матрос сжимал револьвер. Грудь его была обнажена.Нанейтатуировкой
разрисовано было слово "Рива"идракон,головакоторогозагибаласьк
соску.
МогильщикисподнятымивверхлопатамистолпилисьвокругФедьки.
Женщины, обмывавшие покойников, вышлиизсвоихклетейиприготовились
реветь вместе с Добой-Леей. Воющие волны бились озапертыекладбищенские
ворота.
Родственники, привезшиепокойниковнатачках,требовали,чтобыих
впустили. Нищие колотили костылями об решетки.
- Подавили царей. - Матрос выстрелил в небо.
Людипрыжкамипонеслисьпоаллее.Бройдинмедленнопокрывался
бледностью. Он поднял руку, согласился навсетребованиябогадельнии,
повернувшись по-солдатски, ушелвконтору.Воротавтожемгновение
разъехались. Родственникиумерших,толкаяпередсобойтележки,бойко
катили их по дорожкам. Самозваные канторы пронзительными фальцетами запели
"Эл молей рахим" [заупокойная еврейская молитва] надразрытымимогилами.
Вечером они отпраздновали свою победу у Криворучки.Федькеподнеслитри
кварты бессарабского вина.
- "Гэвэл гаволим" [суета сует (евр.)], -чокаясьсматросом,сказал
Арье-Лейб, - ты душа-человек, с тобой можно жить..."Кулойгэвэл"...[и
всяческая суета... (евр.)]
Хозяйка, жена Криворучки, перемывала за стенкой стаканы.
- Если у русского человекапопадаетсяхорошийхарактер,-заметила
мадам Криворучка, - так это действительно роскошь...
Федьку вывели во втором часу ночи.
- Гэвэл гаволим, - бормотал он губительные непонятные слова, пробираясь
по Степовой улице, - кулой гэвэл...
На следующий день старикам в богадельне выдали по четыре куска пиленого
сахару и мясо к борщу. Вечером их повезли в Городской театр наспектакль,
устроенный Соцобесом. Шла "Кармен". Впервые вжизниинвалидцыиуродцы
увидели золоченые ярусы одесского театра, бархатегобарьеров,масляный
блеск его люстр. В антрактах всем роздали бутерброды с ливерной колбасой.
На кладбище стариков отвезли на военном грузовике. Взрываясь и грохоча,
он пролагал свой путь по замерзшим улицам. Старики заснули с оттопыренными
животами. Они отрыгивались во сне и дрожали от сытости,какзабегавшиеся
собаки.
Утром Арье-Лейб встал раньше других.Онобратилсяквостоку,чтобы
помолиться, и увидел на дверях объявление. В бумажке этой Бройдин извещал,
что богадельня закрывается для ремонта и все призреваемые имеют сего числа
явиться в Губернский отдел социального обеспечения для перерегистрациипо
трудовому признаку.