ТогдаДвойраупаланаземлюи
получила припадок. Братья подтащили ее кводопроводномукрануиоблили
водой. Узнаете ли вы, люди, руку отца их, прозванного Погромом?
Теперь о Манассе, старом кучере, ездящем на Фрейлине и Соломоне Мудром.
На погибель свою он узнал, что кони старогоБуциса,иФроимаГрача,и
Хаима Дронга подкованы резиной. Глядя на них, Манассе пошел к Пятирубелю и
подбил резиной Соломона Мудрого. Манассе любил Соломона Мудрого, но папаша
Крик сказал ему:
- Я не Хаим Дронг и не НиколайВторой,чтобыконимоиработалина
резине.
И он взял Манассе за воротник, поднял его к себе на биндюг и поехалсо
двора. На протянутой егорукеМанассевисел,какнависелице.Закат
варилсявнебе,густойзакат,какваренье,колоколастоналина
Алексеевской церкви, солнце садилосьзаБлижнимиМельницами,иЛевка,
хозяйский сын, шел за биндюгом, как собака за хозяином.
Несметная толпа бежала за Криками, как будтоонибыликаретаскорой
помощи, и Манассе неутомимо висел на железной руке.
- Папаша, - сказал тогда отцу Левка,-ввашейпротянутойрукевы
сжимаете мне сердце. Бросьте его, и пусть оно катится в пыли.
Но Мендель Крик даже не обернулся. Лошади несли вскачь, колеса гремели,
и у людей был готовый цирк. Биндюг выехал на ДальницкуюккузницеИвана
Пятирубеля. Мендель потер кучера Манассе об стенку и бросил его в кузню на
груду железа. Тогда Левка побежал за ведром воды и вылилегонастарого
кучера Манассе. Узнаете ли вы теперь, люди,рукуМенделя,отцаКриков,
прозванного Погромом?
- Время идет, - сказал однажды Венчик, и брат егоЛевкапосторонился,
чтобы дать времени дорогу. И так стоял Левка в сторонке, пока не занеслась
Маруся Евтушенко.
- Маруся занеслась, - стали шушукаться люди,ипапашаКриксмеялся,
слушая их.
- Маруся занеслась, - говорил он и смеялся,какдитя,-горевсему
Израилю, кто эта Маруся?
В эту минуту Венчик вышел из конюшни и положил папаше руку на плечо.
- Я любитель женщин, - сказал Венчик строго и передалпапашедвадцать
пять рублей, потому что он хотел, чтобы вычистка была сделана доктором и в
лечебнице, а не у Маруси на дому.
- Я отдам ей этиденьги,-сказалпапаша,-ионасделаетсебе
вычистку, иначе пусть не дожить мне до радости.
И на следующее утро, в обычный час, он выехал на НалетчикеиЛюбезной
Супруге, а в обед на двор к Крикам явилась Маруся Евтушенко.
- Венчик, - сказала она, - я любила тебя, будь ты проклят.
И швырнула ему в лицо десять рублей. Две бумажки по пяти - это никогда,
не было больше десяти.
- Убьем папашу, - сказал тогда Венчик брату своему Льву, и они селина
лавочку у ворот, и рядом с ними сел Семен, сын дворникаАнисима,человек
семи лет. И вот, кто бы сказал,чтотакоесемилетнееничтоужеумеет
любить и что оно умеет ненавидеть. Кто знал, что оно любит МенделяКрика,
а оно любило.
Братья сидели на лавочке и высчитывали, сколько лет может быть папаше и
какой хвост тянется за шестьюдесятью его годами,иСемен,сындворника
Анисима, сидел с ними рядом.
Братья сидели на лавочке и высчитывали, сколько лет может быть папаше и
какой хвост тянется за шестьюдесятью его годами,иСемен,сындворника
Анисима, сидел с ними рядом.
В тот час солнце не дошло еще до Ближних Мельниц. Онолилосьвтучи,
как кровь из распоротого кабана, и на улицахгромыхалиплощадкистарого
Буциса, возвращавшиеся с работы. Скотницы доили уже коров в третий раз,и
работницы мадам Парабелюм таскали ей на крыльцо ведра вечернего молока.И
мадам Парабелюм стояла на крыльце, хлопала в ладоши.
- Бабы, - кричала она, -своибабыичужиебабы,БертаИвановна,
мороженщики и кефирщики! Подходите за вечерним молоком.
Берта Ивановна, учительница немецкого языка, которая получалазаурок
две кварты молока, первая получила свою порцию. За ней подошла Двойра Крик
для того, чтобы посмотреть, сколько воды налиламадамПарабелюмвсвое
молоко и сколько соды она всыпала в него.
Но Венчик отозвал сестру в сторону.
- Сегодня вечером, - сказал он, - когда тыувидишь,чтостарикубил
нас, подойди к нему и провали ему голову друшляком. И пусть настанет конец
фирме Мендель Крик и сыновья.
- Аминь, в добрый час, - ответила Двойраивышлазаворота.Иона
увидела, чтоСемена,сынаАнисима,нетбольшеводвореичтовся
Молдаванка идет к Крикам в гости.
Молдаванка шла толпами, как будто во двореуКриковбылиперекидки.
Жители шли, как идут на Ярмарочную площадь во второй день Пасхи. Кузнечный
мастер Иван Пятирубель прихватилбеременнуюневесткуивнучат.Старый
Буцис привел племянницу, приехавшую на лиманизКаменец-Подольска.Табл
пришла с русским человеком. Она опиралась на его руку и игралалентойот
косы. Позже всех прискакала Любка на чалом жеребце. ИтолькоФроимГрач
пришел совсем один, рыжий, как ржавчина, одноглазый и в парусиновой бурке.
Люди расселись в палисаднике и вынулиугощение.Мастеровыеразулись,
послали детей за пивом и положили головы наживотысвоихжен.Итогда
Левка сказал Венчику, своему брату:
- Мендель Погром нам отец, - сказал он, - а мадам Горобчик нам мать,а
люди - псы, Венчик. Мы работаем для псов.
- Надо подумать, - ответил Венчик, но не успел он произнести этих слов,
как гром грянул на Головковской. Солнце взлетело кверху и завертелось, как
красная чаша на острие копья. Биндюг старика мчалсякворотам.Любезная
Супруга былавмыле.Налетчикрвалупряжку.Стариквзвилкнутнад
взбесившимися конями. Растопыренные ноги его были громадны, малиновыйпот
кипел на его лице, и он пел песни пьянымголосом.Итут-тоСемен,сын
Анисима, скользнул, как змея,мимочьих-тоног,выскочилнаулицуи
закричал изо всех сил:
- Заворачивайте биндюг, дяденька Крик, босынывашихочутлупцовать
вас...
Но было поздно. Папаша Крик на взмыленныхконяхвлетелводвор.Он
поднял кнут, он открыл рот и... умолк. Люди,рассевшиесявпалисаднике,
пучили на него глаза.