Эту палату было легко охранять, поблизости все время находился кто-нибудь из персонала, и она располагалась в конце загибавшегося буквой «Г» ко-ридора. Начальство сочло, что проще держать Лисбет в коридоре 11-С, где персонал после убийства Залаченко был проинструктирован насчет мер безопасности и уже знаком с ее сложной ситуацией, чем переводить ее в другое отделение и менять уже устоявшийся порядок.
В любом случае выписка Лисбет Саландер из Сальгренской больницы считалась вопросом нескольких недель. Как только врачи сочтут ее достаточно здоровой, ее перевезут в Стокгольм, в следственный изолятор Крунуберг, где ей предстоит дожидаться суда. Принимать решение относительно времени выписки должен был доктор Андерс Юнассон.
Провести первый серьезный допрос доктор Юнассон разрешил полиции только через де-сять дней после выстрелов в Госсеберге, что вполне устраивало Аннику Джаннини. К сожале-нию, Андерс Юнассон ставил палки в колеса и самой Аннике, регламентируя общение с кли-енткой, и это Аннику раздражало.
После переполоха в связи с убийством Залаченко доктор устроил глобальное обследование состояния Лисбет Саландер и учел тот факт, что, будучи подозреваемой в тройном убийстве, она, вероятно, испытала большой стресс. Андерс Юнассон не имел ни малейшего представления о степени ее виновности, но как врача его этот вопрос ни в коей мере не интересовал. Он просто пришел к выводу, что Лисбет Саландер подвергалась стрессу. В нее трижды стреляли, и одна из пуль попала ей в головной мозг и чуть ее не убила, после чего у нее никак не спадала температура и держались сильные головные боли.
Андерс Юнассон предпочел не рисковать. Убийца она или нет, Лисбет Саландер была его пациенткой и в его задачу входило заботиться о ее скорейшем выздоровлении. Поэтому он наложил запрет на посещения, никак не связанный с юридически обоснованным запретом про-курора. Он прописал лечение и полный покой.
Поскольку Андерс Юнассон считал, что полная изоляция является негуманной и что в от-рыве от друзей хорошо себя чувствовать никто не может, он доверил адвокату Аннике Джанни-ни роль друга Лисбет Саландер. Юнассон серьезно поговорил с Анникой, объяснив ей, что она сможет навещать Лисбет каждый день и проводить с ней по одному часу. В это время ей разре-шалось беседовать с пациенткой или просто сидеть молча, составляя той компанию, однако их разговоры, по возможности, не должны касаться житейских проблем Лисбет Саландер и надви-гающихся юридических баталий.
– Лисбет Саландер стреляли в голову, и у нее очень серьезная травма, – внушал он. – Ду-маю, она вне опасности, но всегда существует риск возобновления кровотечений или возникно-вения осложнений. Ей надо дать покой и возможность вылечиться. Только после этого она смо-жет браться за свои проблемы с законом.
Анника Джаннини вняла логике рассуждений доктора Юнассона. Она провела с Лисбет Саландер несколько общих бесед, лишь намекнув на то, как выглядит их с Микаэлем стратегия, но возможности вдаваться в подробности первое время она не имела. Лисбет Саландер была по-просту так напичкана болеутоляющими лекарствами и обессилена, что часто засыпала посреди разговора.
Драган Арманский взял фотографии, сделанные Кристером Мальмом, и принялся рас-сматривать двоих мужчин, выходящих из кафе «Копакабана» вслед за Микаэлем Блумквистом. Снимки получились на редкость четкими.
– Нет, – сказал он. – Раньше я их никогда не видел.
Микаэль кивнул. Они назначили встречу в кабинете Арманского в «Милтон секьюрити» в понедельник утром. В здание Микаэль вошел через гараж.
– Старший – это Йоран Мортенссон, владелец «вольво». Он преследовал меня, как совесть, не меньше недели, а может, и ранее.
– И вы утверждаете, что он из СЭПО.
Микаэль указал на составленную им историю карьеры Мортенссона – она говорила сама за себя. Арманский колебался: открытие Блумквиста вызывало у него противоречивые чувства.
Арманский колебался: открытие Блумквиста вызывало у него противоречивые чувства.
Конечно, государственная тайная полиция вечно попадала впросак – это касалось не только шведской СЭПО, но, по всей видимости, и всех остальных разведывательных служб мира. Далеко за примером ходить не надо: французская тайная полиция послала команду водолазов-минеров в Новую Зеландию, чтобы взорвать судно Гринпис «Рейнбоу уорриор», что смело можно было рассматривать как самую идиотскую разведывательную операцию, возможно, за исключением участия президента Никсона в Уотергейте. При таком тупоумном командовании нечего удивляться, что регулярно возникают скандалы. Об успехах не сообщается никогда, зато когда делаются глупости или случаются провалы, СМИ набрасываются на службу безопасности со всей крепостью заднего ума.
Арманский никогда не понимал отношения шведских газет к СЭПО.
С одной стороны, СМИ рассматривали СЭПО как великолепный источник информации, и почти любая политическая оплошность выливалась в эффектные заголовки: «СЭПО подозревает, что…» Ссылка на СЭПО сразу придавала заголовку вес.
С другой стороны, СМИ и политики разных уровней дружно набрасывались на сотрудни-ков СЭПО, следивших за шведскими гражданами, если их на этом деле ловили. Тут крылось не-что столь противоречивое, что Арманский каждый раз сомневался в здравомыслии как полити-ков, так и СМИ.
Против самого факта существования СЭПО Арманский ничего не имел. Кто-то ведь дол-жен следить за тем, чтобы чокнутые национал-большевики, начитавшиеся Бакунина – или како-го дьявола подобные неонацисты там читают, – не соорудили бомбу из минеральных удобрений с нефтью и не установили ее в фургоне перед резиденцией шведского правительства. Следова-тельно, необходимость в СЭПО была, и Арманский считал, что некоторый присмотр за гражда-нами, если он ведется во имя защиты общей безопасности, совсем даже не вреден.
Проблема, разумеется, заключалась в том, что организация, призванная вести наблюдение за гражданами, должна находиться под самым жестким общественным контролем и за ней дол-жен осуществляться строжайший конституционный надзор. Деятельность же СЭПО оказывалась практически недоступной для наблюдения политиков и членов Риксдага, даже когда премьер-министр назначал специального проверяющего, которому на бумаге предоставлялся доступ ко всему. Арманскому давали почитать книгу Карла Линдбума «Задание», и по мере чтения он удивлялся все больше. В США десяток руководителей СЭПО незамедлительно отправили бы в следственный изолятор за обструкцию и заставили бы строем пройти через публичный допрос комиссии конгресса. В Швеции же они явно были недосягаемы.
Дело Лисбет Саландер показывало, что в этой организации что-то не в порядке, но, когда Микаэль Блумквист пришел и вручил ему мобильный телефон, свободный от прослушки, первой мыслью Драгана Арманского было, что Блумквист сошел с ума. Только вникнув в детали и изучив снимки Кристера Мальма, он с неохотой признал, что подозрения Блумквиста не лишены оснований. Это не предвещало ничего хорошего и означало, что заговор, жертвой которого пятнадцать лет назад стала Лисбет Саландер, действительно имеет место.
Для случайности тут было слишком много совпадений. Допустим, что Залаченко мог убить ненормальный борец с властями, но одновременно с этим у Микаэля Блумквиста и у Анники Джаннини похищают документ, составляющий основу доказательной базы. Это уже серьезно. А к тому же главный свидетель, Гуннар Бьёрк, взял да и повесился.
– Ладно, – сказал Арманский, забирая у Микаэля документы. – Итак, вы не против того, чтобы я передал это своему контактному лицу?
– Значит, вы говорите, что доверяете ему?
– Я знаю его как человека высоких моральных качеств и исключительной приверженности демократии.
– В СЭПО? – сказал Микаэль Блумквист с явным сомнением в голосе.
– Нам с вами необходимо прийти к согласию.