Да и вообще, никаких предсмертных минут. Просто сотрясение мозга, множественные ушибы и, вполне вероятно, паршивое будущее в конце поездки. Поездка же пока продолжалась. Лучше мне не стало. Прошло сколько-то лет, и машина вдруг резко тормознула и остановилась. Я чуть не свалился с сиденья. От внезапного толчка мозг заработал, а тело потребовало, чтобы его не трогали.
Возникла парочка с резиновыми лицами, выволокла меня из машины и буквально внесла по ступенькам в дом. Один держал меня под мышки, а другой за ноги. Мои сто шестьдесят фунтов, похоже, не показались им чересчур тяжелыми.
Свет за дверью просто ослеплял, и каждый счел бы это убедительной причиной, чтобы закрыть глаза. Я их закрыл. Паровой молот ни на минуту не переставал стучать в голове.
Тут они решили разгрузиться, и я свалился боком на деревянный пол. Гладко отполированный. Чувствовался запах мастики. Совершенно отвратительный. Я приоткрыл глаза и удостоверился. Мелкий паркет, выложенный квадратами, современный. Березовый шпон, тонкие пластинки. Так, ерунда обычная. Где-то рядом заговорил человек, у него в голосе проснулась, росла и с трудом сдерживалась ярость:
- И кто это такой?
Последовало продолжительное напряженное молчание, я бы расхохотался, если бы мог. Резиновые сцапали не того. Все сражение псу под хвост. Но и никакой гарантии, что меня отпустят домой.
Я сощурился против света и посмотрел вверх. Говоривший сидел в кожаном кресле с прямой спинкой, сцепив пальцы на толстом брюхе. Голос у него был, как у Резиновой Маски: вроде бы и без акцента, но не англичанин. Вот ботинки я разглядел - они были как раз на уровне моих глаз - мягкие, из генуэзской кожи, ручной работы.
Итальянская модель. Ну и что? Итальянскую обувь продают от Гонконга до Сан-Франциско. Один из резиновых откашлялся:
- Это Гриффон.
У меня отпала охота смеяться. Моя фамилия действительно Гриффон. Если я не тот человек, они, должно быть, приходили за моим отцом. Однако и в этом ненамного больше смысла: он, как и я, не принадлежит к группе повышенного риска.
Тот, в кресле, все еще сдерживая гнев, процедил сквозь зубы:
- Это не Гриффон.
- Это он, - вяло упорствовала Резиновая Морда. Мужчина поднялся с кресла и носком элегантного ботинка перекатил меня на спину.
- Гриффон - старик, - сказал он. В его голосе было столько яда, что оба резиновых отпрянули как ужаленные.
- Вы не говорили нам, что он старик.
Второй резиновый поддержал своего товарища и заныл, защищаясь. Этот говорил с американским акцентом:
- Мы следили за ним весь вечер. Он обошел конюшни, осмотрел лошадей. Каждую лошадь. Рабочие, они относились к нему как к боссу. Он тренер. Он Гриффон.
- Помощник Гриффона, - рявкнул разъяренный заказчик.
Он опять сел в кресло и вцепился в подлокотники с той же силой, с какой до того сдерживал характер.
- Вставай! - резко приказал он мне.
Я с трудом приподнялся, даже встал на четвереньки, но дальше были проблемы, и, подумав, а какого черта мне так стараться, я осторожно прилег на пол. Чем ситуацию не разрядил.
- Встать! - злобно рыкнул толстяк.
Я закрыл глаза. Последовал пинок. Я открыл глаза и увидел, как Резиновая Морда с американским акцентом отводит назад ногу для нового удара. Все, что о нем можно было сказать в тот момент, так только то, что он обут в ботинки, а не в сапоги.
- Прекрати. - Колючий голос остановил его ногу на полпути. - Посади его на тот стул.
Резиновый американец схватил указанный стул и поставил в шести футах от кресла, лицом к толстяку. Середина Викторианской эпохи, машинально отметил я. Красное дерево. Вероятно, когда-то было камышовое сиденье, но потом его обили розовым в цветочек ситцем. Двое резиновых подняли меня и пристроили на сиденье так, чтобы мои связанные руки оказались за спинкой стула. Покончив с этим, они отступили в стороны, остановившись в шаге от моих плеч.
Двое резиновых подняли меня и пристроили на сиденье так, чтобы мои связанные руки оказались за спинкой стула. Покончив с этим, они отступили в стороны, остановившись в шаге от моих плеч.
Будучи в вертикальном положении, я смог лучше рассмотреть хозяина, но не ситуацию в целом.
- Помощник Гриффона, - повторил он. Но на этот раз его гнев отступил на второй план: он смирился с ошибкой и вырабатывал способ исправить ее.
Много времени не понадобилось.
- Пушку, - приказал он, и резиновый подал ему револьвер.
Такому пухлому и плешивому, по-моему, не доставляло удовольствия смотреть на собственные старые фотографии. Под круглыми щеками, тяжелым подбородком, набухшими складками век скрывался благородный костяк. Он все еще просматривался в сильных, четких очертаниях носа и в надбровных дугах. Имея все задатки красивого мужчины, он выглядел… - я подыскивал сравнение, - как обрюзгший Цезарь, слишком потакавший в юности своим желаниям. Его тучность можно было бы счесть знаком добродушия, если бы не злая воля, глядевшая из-под прищуренных век.
- Глушитель, - скучным голосом сказал он. Все в нем выражало презрение к своим резиновым болванам.
Один из них достал глушитель из кармана брюк, и Цезарь принялся навинчивать трубку на ствол. Глушители всегда означают дела посерьезнее простых драк, где можно поработать и голым стволом. Он был близок к тому, чтобы похоронить ошибку своих наемников.
Мое будущее выглядело беспросветно. Настало время произнести несколько тщательно подобранных слов, особенно если учесть, что они могут оказаться моими последними словами.
- Я не помощник Гриффона, - сказал я. - Я его сын.
Он закончил прикручивать глушитель и медленно поднимал револьвер, целясь мне в грудь.
- Я сын Гриффона, - повторил я. - И все же в чем дело?
Глушитель достиг уровня моего сердца.
- Если вы намерены убить меня, - сказал я, - по крайней мере, могли бы сообщить за что.
Голос звучит более или менее прилично. А то, что все мое тело покрылось испариной, ему не видно, надеюсь.
Прошло сто лет. Я пристально смотрел на него, ему тоже не требовалось отводить глаза. Я ждал. Ждал, пока щелкнет тумблер в его мозгу, как будто опустил три монетки в щель автомата: выиграю или нет?
Ни на миллиметр не опуская револьвера, он спросил:
- Где твой отец?
- В больнице.
Опять пауза.
- И сколько он там пробудет?
- Не знаю. Возможно, два-три месяца.
- Он умирает?
- Нет.
- А что с ним?
- Он попал в автомобильную катастрофу. Неделю назад. У него сломана нога.
Еще одна пауза. Револьвер все еще наготове. Метались какие-то дикие мысли: это несправедливо - вот так умереть! Однако сплошь и рядом люди умирают именно так.
Возможно, только один на миллион заслуживает смерти. И вообще смерть по сути своей вещь абсолютно неправильная. Но некоторые ее обличья совсем никуда не годятся. А убийство - и в этом я был совершенно уверен - является самой несправедливой формой из всех.
В конце концов он произнес гораздо более мягким тоном:
- Кто будет тренировать лошадей этим летом, если твой отец не успеет поправиться?
Только долгий опыт работы с хитрыми дельцами, которые в нужный момент то мечут гром и молнии, а то притворяются кроткими овечками, чтобы достичь вполне реальных целей, удержал меня от шага прямо в пропасть. Почувствовав облегчение от такого безобидного вопроса, я чуть не выдал ему правду: что еще ничего не решено. Он тут же и пристрелил бы меня, как я потом понял, потому что хотел иметь дело в Роули-Лодж исключительно с главным тренером. Временные заместители, похищенные по ошибке, были слишком опасны, их нельзя было оставлять в живых, они могли наболтать много лишнего.
Инстинкт заставил меня ответить, что сам буду тренировать их, хотя я не имел ни малейшего намерения заниматься этим после того, как подберу себе достойную замену.