— Нет.
— Они все очень добрые, но я хотела жить, иметь свое место в мире, а никак не получалось. Я пошла в школу для мальчиков, но тоже была не очень счастлива. Так что это место — как подарок небес. Я не очень много умею, но хорошо лажу с детьми, могу улучшить английский Филиппа, и так здорово жить опять во Франции в настоящем доме… Вот и все.
Пауза.
— Похоже, я понимаю. Но не обязательно мне было все это объяснять. Я не имею права задавать вопросы.
— Я почувствовала себя вам в некотором роде обязанной. И вы спросили, почему я хотела здесь работать.
— Нет. Вы неправильно поняли. Я спросил, почему вы обманули моего отца и Элоизу.
— Но я сказала…
— Точнее было бы спросить, почему вам пришлось их обманывать. Сам факт меня нисколько не беспокоит. Просто непонятно, зачем это понадобилось. Вы пытаетесь сказать, что если бы вы не скрыли то обстоятельство, что вы частично француженка, вы бы не получили эту работу?
— Я… Более или менее. — Опять тишина. — Это не было сказано так прямо. Но у меня, честно, сложилось впечатление что это важно. В какой-то момент я уже не могла признаться, а мадам де Валми много говорила о том, что я не должна изъясняться на французском, а всегда на английском, она так это подчеркивала, что я… Глупо, конечно.
— Так надо понимать, что они до сих пор не знают.
— Да.
— Понятно, — к моему удивлению он постепенно веселел. — Вам не показалось, что такой обман, извините за столь неприличное слово, довольно неудобен в общении?
— Вы имеете в виду, что я слышу то, что для меня не предназначено? Нет. У них очень хорошие манеры. — Он уже начал в открытую посмеиваться. — В смысле, когда мы встречаемся без Филиппа, они всегда беседуют по-английски, а когда мы приходим вместе, они говорят об уроках, это я все равно знаю, а потом я не слушаю.
Мы поехали дальше.
— Я бы на вашем месте не беспокоился. Похоже, ничего в этом нет. Извините за пытки, это не мое дело.
— Месье… А можно спросить, вы… В смысле…
— Выдам ли я вас?
— Да. Пожалуйста…
— Пожалуй, не буду.
А чего я вообще к нему пристала? Папа, мама, приют… какое ему до этого дело? Он подумает, что я — идиотка, такая я и есть. У него наверняка есть другие поводы для размышления, например причина его визита. С отцом ему предстоит общаться. Вряд ли его придется защищать, как Филиппа… Я сказала:
— Здесь месье Флоримон…
— Надолго?
— Приехал обедать, но туман сгущается, и он, наверное, останется.
— Ага, это мы тоже поставим туману в счет. Дурной ветер, говорят.
Я еще переваривала эту фразу, когда «Кадиллак» остановился у ступеней дома.
Когда мы вошли, в холле был Седдон. Он увидел Рауля и поспешил его встречать, потом обнаружил меня и забеспокоился.
— Что случилось?
— Я чуть не задавил мисс Мартин на мосту Валми. Думаю стоит дать ей немного бренди и послать кого-нибудь наверх…
— Нет, пожалуйста, — сказала я быстро, — ничего не надо. Все в порядке, Седдон, мистер Рауль ничего мне не сделал, я просто упала, когда убиралась с дороги. Это я во всем виновата. Пойду приму ванну, а потом приготовлю себе чаю, и все.
Седдон заколебался, но я была очень тверда.
— Ну ладно, мисс, если вы уверены. — Он посмотрел на Рауля. — Ваши вещи отнесут прямо наверх, сэр, в обычную комнату.
— Спасибо. А как поживаете вы с миссис Седдон. Как астма?
— Спасибо, у нас все хорошо.
— Ну и замечательно. Скоро пойду наверх, а где все, в маленьком салоне?
— Да, сэр. Там месье Флоримон, он остается на ночь. Доложить мадам, что вы прибыли?
— Да, если не трудно. Скажите, что я присоединюсь к ним через несколько минут.
— Очень хорошо, сэр, — и последний раз взглянув на меня, Седдон удалился.
Когда я пошла за ним следом, Рауль сказал:
— Вы порвали платье.
Я посмотрела вниз и не смогла скрыть огорчения:
— Да, вспомнила. Зацепилась за что-то. Ничего страшного, зашью.
— Это, должно быть, бампер. Я более чем…
Сзади раздался голос:
— Рауль?
Я подпрыгнула от неожиданности, мой собеседник, очевидно привык к методам появления своего папы, спокойно повернулся и протянул руку.
— Как поживаете, сэр?
— Что случилось? — уставился на меня Леон де Валми тяжелым сверкающим взглядом. — Вас зацепил бампер?
Я сказала:
— Да ничего…
Рауль улыбнулся:
— Мы встретились с мисс Мартин довольно грубо, внизу, на мосту.
Глаза его отца изучали мое рваное платье, поехавший чулок, грязь на ноге.
— Ты ее сбил?
Я сказала быстро:
— Да ничего подобного! Я упала и разбила коленку, вот и все. Он ничего мне не сделал. Это…
— От падения таких повреждений не получишь. Это сделала твоя чертова огромная машина, Рауль?
Темперамент проявился резко, как удар кнута. Я вспомнила, как он говорил с Филиппом. Раулю сколько? Тридцать? Мне стало жарко от беспокойства, и я посмотрела на него.
Но это вам не Филипп. Он ответил спокойно:
— Надо полагать. Я сам это только что заметил и занимался самообвинениями, когда ты вошел. — Он повернулся ко мне. — Мисс Мартин, я чувствую себя в высшей степени виноватым…
— Ну пожалуйста! — закричала я. — Я же сама была виновата!
Месье Валми спросил:
— А что вы делали на мосту в такое время?
— Пошла гулять. В лесу было сыро, и я выбралась на дорогу.
— Что случилось?
Рауль попытался что-то сказать, но я его перебила:
— Я остановилась на середине моста. Собиралась идти обратно и минуты на две просто застыла и слушала воду. Это очень глупо, потому что стоял туман, и мистер Рауль въехал в него. Но я забыла, что он сюда собирается.
— Забыла?
Я посмотрела на него удивленно, а потом вспомнила, что разговор шел на французском и понадеялась, что покраснела не очень сильно.
— Мне миссис Седдон сказала, что он приезжает.
— Понятно, — он взглянул на сына. — А потом?
Я поскорее продолжила:
— И конечно он не видел меня, и не мог, пока почти на меня не наехал. Во всем я виновата, мое счастье, что я отделалась всего-то порванным платьем и разбитой ногой. Если его порвала и машина, то это — весь вред, который от нее произошел, честно. А ссадину я сама себе устроила, потому что подскользнулась.
— Это плохое место… Мы все это знаем. Рауль, ты не должен ездить такой ночью вверх по этой дороге…
— Я уже извинился.
Что-то во мне разгорелось. Он имеет полное право допрашивать меня, но не делать из собственного сына дурака в моем присутствии. На этот день я уже насмотрелась на его тактику.
— И я объяснила мистеру Раулю, что сама и только сама во всем виновата. Поэтому давайте, пожалуйста, оставим этот предмет. Нечестно его обвинять. Если бы он не был таким хорошим водителем, он запросто мог бы меня убить.
Я замолчала, потому что увидела, что Раулю весело, а его отец злится. Он немедленно сказал очень ровным голосом, учительским тоном:
— Прекрасный водитель не должен доводить дело до того, чтобы пришлось использовать мастерство в таком опасном углу.
Рауль мило улыбнулся:
— Там меняли дорожное покрытие в прошлом году, за счет Бельвинь, если помнишь. И ты уверен, что достаточно квалифицирован, чтобы критиковать мои водительские качества? И дороги, и машины очень изменились с тех пор, как ты потерял способность ездить.
В наступившей тишине я увидела, как углубились линии на лице Леона де Валми, сжались руки на коленях. Он ничего не ответил. Рауль лениво улыбался. Да, это не Филипп. Ничего удивительного, что он улыбался, когда я дикой кошкой бросилась на его защиту. Как это ни абсурдно, мне было очень приятно — это тебе за Филиппа, король-демон!
Рауль повернулся ко мне и сказал светским тоном:
— Вы уверены, мисс Мартин, что ничего не нужно послать вам наверх?
— Совершенно уверена. Спокойной ночи, месье де Валми. Спокойной ночи, месье Рауль.
Я быстро пошла наверх, оставляя их вдвоем.
— Тогда искренне надеюсь, что мы ни одного не встретим.
— Они спят. Нет никакой опасности, пока их не разбудишь. — Для эксперимента он со всего размаху прыгнул на кучу листьев, они полетели золотым дождем, к счастью не включавшим в себя ни единого медведя. — Они спят очень крепко с орехами в кармане, как белька.
— Белка.
— А хотите, не будем искать медведей.
— Лучше не будем, если тебя это не затруднит.
— Ладно. А тут есть всякие другие звери, chamois, marmottes, лисы. Когда я буду десять…
— Мне будет…
— Когда мне будет десять, у меня будет ружье, и я буду стрелять.
— Может, попозже? Десять это много, но ты будешь еще не очень большой и не поднимешь большое ружье, чтобы стрелять в медведей.
— Ну в белек.
— В белок.
— Белька! Мне будет десять, и я застрелю из ружья бельку!
— Но они же очень симпатичные!
— Нет. Они обгрызают молодые ветки, создают много работы, на них теряешь много денег. Их надо стрелять, лесники говорят.
— Очень по-французски!
— А я и есть француз! И это мои деревья, у меня будет ружье, и я каждый день буду стрелять белек! Смотри, вот одна! Бдыш!
И он заскакал между деревьями, стреляя белок и распевая громкую бессмысленную песенку.
— Бдыш, бдыш, бдыш! Бдыш, бдыш, бдыш! Я опять попал! Бдыш, бдыш, бдыш!
— Если ты не будешь смотреть куда идешь… — сказала я. И тут произошли сразу три события.
Филипп обернулся ко мне, продолжая смеяться, споткнулся о корень и упал. Что-то глухо стукнулось о дерево рядом с ним, звук выстрела нарушил тишину леса. До меня не сразу дошло, что случилось. Выстрел, ребенок неподвижно лежит на тропинке… Потом он шевельнулся, я поняла, что он не ранен и дико закричала: