Ненормальная жизнь в ГОНТИ обратила на себя сугубое внимание как со стороны НТО, так и РКК (Рабоче-Крестьянской Инспекции). Коллегия НТО назначила особую комиссию для обследования Института, а РКИ, с своей стороны, прислала особых ревизоров, которые должны были во всех подробностях выяснить условия жизни и работоспособности Института. В то время большую должность в РКИ занимал мой бывший ученик по Михайловскому Артиллерийскому Училищу, Александр Антонович Трояновский. Вероятно, вследствии большого уважения к моей личности Трояновский не хотел назначить ревизию Института, в котором я ранее был директором, не переговорив предварительно со мною на эту тему. Я был удивлен, когда я был вызван по телефону из РКИ и в говорившем со мною я узнал своего бывшего ученика Трояновского. Сговорившись со мной, он приехал ко мне в кабинет в НТО; увидев его, я вспомнил, что он не только слушал мои лекции, но и очень хорошо работал в лаборатории по химии. Он окончил Артиллерийское Училище в 1904 году, русско-японскую войну, и с тех пор (18 лет) мне не приходилось с ним встречаться. Но он имел очень характерные черты лица, отличные от русского типа, и потому вероятно я очень легко мог воскресить в своей памяти бывшего юнкера и моего ученика. Мне придется не раз возвращаться к характеристике этого человека, а здесь я ограничусь только тем, что отмечу очень доброжелательное ко мне отношение и желание с его стороны оградить меня от всякого беспокойства по поводу назначения ревизии. Я с своей стороны об’яснил ему, что я очень рад этой ревизии, так как она прольет свет на ненормальное положение в Институте, и что я вовсе не хочу прикрывать грехи лиц, которые вели управление Института после моего ухода. Коллегия НТО, прибавил я, тоже примет соответствующие меры для упорядочения работы в Институте.
После окончания ревизии РКИ я получил секретный отчет и должен сказать, что он произвел на меня очень хорошее впечатление серьезным и вдумчивым отношением к делу. Там было указано, что после моего ухода не были соблюдены установленные мною правила о ведении и контроле хозяйства; мой приказ о ежемесячных заседаниях хозяйственного комитета был предан забвению и т. д. Результатом ревизии РКИ было предание суду некоторых лиц, стоявших во главе Института, но для Института все кончилось благополучно, только некоторые лица получили выговор о нерадивом ведении дела, а заведующему хозяйством Кудрявцеву пришлось вскоре уйти. Что-же касается до ревизии, произведенной НТО, то Коллегия пришла к решению назначить директором Института Г. А. Забудского, а помощником Н. Ф. Дроздова, согласно желанию последнего. Такое решение вполне удовлетворило персонал Института, жизнь вошла в норму и кражи прекратились. Но научная деятельность Института была далеко не на высоте. Причину надо было искать в составе научных работников, большинство которых попало во время войны и было не первоклассного достоинства. В скором времени пришлось заменить Забудского акад. Н. С. Курнаковым, в помощь к которому был назначен специальный комиссар для ведения административных и хозяйственных дел. Как я слышал стороной, один член коллегии говорил, что надо поскорее избавить Институт от «Ипатьевского духа»; в чем заключался этот «дух», пояснено не было.
Еще в бытность мою председателем Коллегии НТО был поднят вопрос о слиянии ГОНТИ с Институтом Прикладной Химии, находящимся на Ватном Острове, к которому был присоединен так же Опытный Завод, организованный еще в 1914 году. Это предложение получило одобрение Президиума ВСНХ и было приступлено к его выполнению. Для этой цели были оборудованы свободные помещения в зданиях на Ватном Острове для лабораторных работ, и отделы ГОНТИ постепенно были переведены и влиты в Институт Прикладной Химии, причем директором этого расширенного Института оставался Н. С. Курнаков. Так печально закончилось существование построенной еще до войны 1914 г. Центральной Лаборатории Военного Ведомства. Г. А. Забудский был уволен в полную отставку, но, не имея никакого интереса в своей одинокой жизни, приходил на Ватный Остров и часто можно было видеть его мрачную и опустившуюся фигуру, бродящую, как тень, по темным коридорам чуждого ему Института.
В один из приемных часов в НТО ко мне явился член Главного Артиллерийского Комитета А. А. Дзержкович, мой бывший ученик по Артиллерийской Академии, и заявил мне, что он послан ко мне начальником Управления (в то время им был бывший генерал Р. К. Дурлахов) для переговоров относительно необходимости возобновить деятельность бывшего во время войны Химического Комитета, для разработки вопросов, связанных с применением в военном деле ядовитых газов и противогазов для защиты от них. Он сообщил мне, что после обсуждения этого вопроса в Артиллерийском Управлении, было установлено, что с 1918 года эта отрасль боевого снабжения заброшена и что теперь крайне необходимо в спешном порядке организовать сначала лабораторное исследование, а затем претворение в жизнь полученных результатов. Далее было единогласно признано, что единственным человеком, который может воскресить это дело, являюсь я, а потому Дзержковичу было поручено во что бы то ни стало уговорить меня взяться за это дело, обещая всякую помощь, как его личную, так и всего Управления. Мне очень не хотелось браться за это дело, но мне ничего не оставалось делать, как дать свое согласие и начать снова организацию Химического Института по ядовитым газам и противогазам. При первой же поездке в Петроград,, я собрал в Лаборатории Академии Наук всех профессоров химии, их ассистентов и докторов, участвовавших в работах Химического Комитета во время войны, сообщил им, какая предстоит нам работа, и спросил, кому из них угодно принять участие в научных исследованиях в их лабораториях по заданиям военного ведомства. Все собравшиеся из’явили свое согласие, после чего я предложил им обсудить, какие из намеченных тем желает взять на себя та или другая лаборатория, с тем, что в следующий мой приезд мы окончательно утвердим распределение тем и установим, какие будут нужны средства. В Москве в присутствии начальника Артиллерийского Управления, было созвано особое заседание по вопросу об организации Химического Комитета, причем я развил свои соображения о характере работ этого Комитета и о тех средствах, которые понадобятся для этой цели. Мои предположения были приняты, положение о Комитете было утверждено, и я тотчас же собрал в Москве первое заседание Химического Комитета, пригласив для работы в нем многих московских профессоров и докторов. Первые заседания Комитета происходили в здании Артиллерийского Управления, а потом нам было отведено особое помещение в Торговых рядах на Красной Площади, около церкви Василия Блаженного, где он и оставался до моего ухода из Комитета. Об его деятельности я расскажу впоследствии.
НТО в 1922 году возбудил ходатайство о посылке заграницу нескольких профессоров физики и химии для ознакомления с новейшими достижениями в этих науках; эти командировки были крайне необходимы, потому что за годы войны и революции наши библиотеки совершенно не получали иностранной научной литературы, и наши ученые не могли посылать свои работы в журналы тех иностранных научных обществ, в которых они до войны состояли членами. Вследствие прекращения взносов членской платы прекращалась и доставка научной литературы. Провести эти командировки было нелегкой задачей, потому что для этого требовалась валюта, а запасы ее тогда были очень малыми. Мне пришлось лично докладывать это дело в Совнаркоме, где в то время, за болезнью Ленина, председательствовал А. И. Рыков. Мне надо было проявить и красноречие, и большую настойчивость, чтобы доказать пользу для СССР командировки каждого из намеченных лиц. После этого надо было торговаться относительно отпуска денег, и мне удалось выторговать достаточные командировочные деньги для каждого, мотивируя это тем, что после 8-летнего промежутка, профессорам надо приобрести литературу, может быть купить некоторые аппараты для своих работ, а кроме того купить одежду, т. к. они все обносились и им неловко появляться в жалком одеянии перед своими иностранными коллегами, так как это может дать основание плохо подумать о нашей стране.
Из химиков было разрешено поехать: Н. Д. Зелинскому, А. Е. Чичибабину и Е. И. Шпитальскому. Последнему пришлось отложить поездку; ему была сделана операция ноги, и он поехал в командировку несколько позднее. С Н. Д. Зелинским случилось неприятное происшествие: он был задержан на нашей границе агентами ЧК, потому что просрочил свою выездную визу. Агенты ЧК, заметив эту просрочку, вызвали его в свое помещение, обыскали и вернули обратно в Москву.
Н. Д. тотчас же позвонил мне по телефону, в страшном возмущении рассказал эту историю и просил о помощи. Через неделю он смог выехать снова. На этот раз все прошло благополучно и он совершил очень хорошую поездку по Европе; по возвращении он пригласил меня к себе и угостил очень вкусным обедом. К сожалению, к моим научным трудам он относился с меньшим вниманием: это проявилось в том, что открытый мною в 1912 году смешанный катализатор окиси алюминия с окисью никкеля, в своей работе 1924 года (вместе с В. Комаревским) он описал, как впервые им предложенный. Мне пришлось указать ему, что это открытие принадлежит мне; он вполне согласился, извинился, обещал в следующей же работе поправить эту ошибку; но к сожалению, до сих пор этого не сделал, — вероятно забыл.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ОТНОШЕНИЯ ВНУТРИ ПРЕЗИДИУМА ВСНХ
Чтобы содействовать личному сближению членов Президиума ВСНХ между собою, П. А. Богданов устроил у себя на квартире ужин, пригласив на него одних только членов Президиума. На ужин собрались: А. Н. Долгов, Краснощеков, Смилга, Пятаков, Середа и я; может быть, были и другие, но остальных я не могу припомнить. Хотя в то время спиртные напитки были еще запрещены, но хозяин заготовил изрядное количество водки и вин и великолепную закуску. Хотя я и не любил водки и только изредка выпивал одну рюмку, но в этой компании волей неволей пришлось выпить несколько рюмок в угоду хлебосольным хозяевам и новым товарищам по службе. Языки после известного «градуса» у всех развязались, и наши партийные товарищи уже не стеснялись присутствием двух беспартийных: Долгова и меня. Как всегда в подобных случаях началась критика начальства и из уст Смилги мы узнали, что «Алексей» (Рыков) его не любит и проваливает в Совнаркоме все предложения Смилги по топливной промышленности, а потому Смилге придется вскоре уходить; он об этом жалел, потому что был уверен в возможности наладить подачу топлива в скором времени, — если бы только ему не мешали.
Смилга очень разоткровенничался и рассказал нам, как он без ЧК изловил всех Нобелевских нефтянников, которые якобы были в связи с правлением фирмы Нобель и Ко., находящимся заграницей. В числе таких нефтянников был проф. М. М. Тихвинский, с которым я был в очень дружественных отношениях еще задолго до войны. До прихода большевиков он находился на службе у Нобель, но после от’езда правления заграницу остался в России и начал работать с большевиками. Он был в особенности дружен с председателем Химического Отдела и членом Президиума ВСНХ, Л. Я. Карповым и, как он сам мне говорил, поверял ему все свои дела, — как служебные, так и личные. М. М. был ранее большевиком, был хорошо известен Ленину и принимал участие, как химик, даже в изготовлении взрывчатых веществ для снаряжения бомб. Но, вероятно, под влиянием насильственных действий ЧК он не мог оставаться в партии и возвратил свой билет. Я не раз беседовал с ним на эту тему и отлично понимал причину его ухода из партии. Но тем не менее М. М. остался навсегда революционером и социалистом, не способным изменить своих убеждений в пользу старого режима. Однажды он получил письмо из заграницы от одного из членов правления фирмы Нобель, с запросом о материальном положении служащих фирмы, оставшихся в России, и с предложением помочь им деньгами. М. М. довел до сведения своего начальства о содержании этого письма и, вероятно, просил Карпова узнать мнение по этому поводу самого Ленина. Обо всем этом он говорил мне сам, и кроме того, после казни М. М. Тихвинского я слышал тот же самый рассказ и от Ш. Ш. Елнина, его хорошего знакомого и сослуживца. В скором времени М. М. получил ответ самого Ленина:
«Я ничего не имею против того, чтобы к нам притекало золото из заграницы, только бы мы поменьше посылали его туда».