Это был агент тайной
полиции Бретшнейдер. Трактирщик Паливец мыл посуду, и Бретшнейдер тщетно пытался
завязать с ним серьезный разговор.
Паливец слыл большим грубияном. Каждое второе слово у него было "задница" или
"дерьмо". Но он был весьма начитан и каждому советовал прочесть, что о последнем
предмете написал Виктор Гюго, рассказывая о том, как ответила англичанам старая
наполеоновская гвардия в битве при Ватерлоо.
-- Хорошее лето стоит,-- завязывал Бретшнейдер серьезный разговор.
-- А всему этому цена -- дерьмо! -- ответил Паливец, убирая посуду в шкаф.
-- Ну и наделали нам в Сараеве делов! -- со слабой надеждой промолвил
Бретшнейдер.
-- В каком "Сараеве"? -- спросил Паливец.-- В нусельском трактире, что ли?
Там драки каждый день. Известное дело -- Нусле!
-- В боснийском Сараеве, уважаемый пан трактирщик. Там застрелили эрцгерцога
Фердинанда. Что вы на это скажете?
-- Я в такие дела не лезу. Ну их всех в задницу с такими делами! -- вежливо
ответил пан Паливец, закуривая трубку.-- Нынче вмешиваться в такие дела -- того
и гляди сломаешь себе шею. Я трактирщик. Ко мне приходят, требуют пива, я
наливаю. А какое-то Сараево, политика или там покойный эрцгерцог -- нас это не
касается. Не про нас это писано. Это Панкрацем пахнет.
Бретшнейдер умолк и разочарованно оглядел пустой трактир.
-- А когда-то здесь висел портрет государя императора,-- помолчав, опять
заговорил он.-- Как раз на том месте, где теперь зеркало.
-- Вы справедливо изволили заметить,-- ответил пан Паливец,-- висел когда-то.
Да только гадили на него мухи, так я убрал его на чердак. Знаете, еще позволит
себе кто-нибудь на этот счет замечание, и посыплются неприятности. На кой черт
мне это надо?
-- В этом Сараеве, должно быть, скверное дело было? Как вы полагаете,
уважаемый?..
На этот прямо поставленный коварный вопрос пан Паливец ответил чрезвычайно
осторожно:
-- Да, в это время в Боснии и Герцеговине страшная жара. Когда я там служил,
мы нашему обер-лейтенанту то и дело лед к голове прикладывали.
-- В каком полку вы служили, уважаемый?
-- Я таких пустяков не помню, никогда не интересовался подобной мерзостью,--
ответил пан Паливец.-- На этот счет я не любопытен. Излишнее любопытство вредит.
Тайный агент Бретшнейдер окончательно умолк, и его нахмуренное лицо
повеселело только с приходом Швейка, который, войдя в трактир, заказал себе
черного пива, заметив при этом:
-- В Вене сегодня тоже траур.
Глаза Бретшнейдера загорелись надеждой, и он быстро проговорил:
-- В Конопиште вывешено десять черных флагов.
-- Нет, их должно быть двенадцать,-- сказал Швейк, отпив из кружки.
-- Почему вы думаете, что двенадцать? -- спросил Бретшнейдер..
-- Для ровного счета -- дюжина. Так считать легче, да на дюжину и дешевле
выходит,-- ответил Швейк.
Воцарилась тишина, которую нарушил сам Швейк, вздохнув:
-- Так, значит, приказал долго жить, царство ему небесное! Не дождался даже,
пока будет императором. Когда я служил на военной службе, один генерал упал с
лошади и расшибся. Хотели ему помочь, посадить на коня, посмотрели, а он уже
готов -- мертвый. А ведь метил в фельдмаршалы. На смотру это с ним случилось.
Эти смотры никогда до добра не доводят. В Сараеве небось тоже был какой-нибудь
смотр. Помню, как-то на смотру у меня на мундире не хватило двадцати пуговиц, и
за это меня посадили на четырнадцать дней в одиночку.
Помню, как-то на смотру у меня на мундире не хватило двадцати пуговиц, и
за это меня посадили на четырнадцать дней в одиночку. И два дня я, как Лазарь,
лежал связанный "козлом". На военной службе должна быть дисциплина -- без нее
никто бы и пальцем для дела не пошевельнул. Наш обер-лейтенант Маковец всегда
говорил: "Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как
обезьяны, по деревьям лазили. Военная служба из вас, дураки безмозглые, людей
сделает!" Ну, разве это не так? Вообразите себе сквер, скажем, на Карловой
площади, и на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины. Это
меня ужасно пугает.
-- Все это сербы наделали, в Сараеве-то,-- старался направить разговор
Бретшнейдер.
-- Ошибаетесь,-- ответил Швейк.-- Это все турки натворили. Из-за Боснии и
Герцеговины.
И Швейк изложил свой взгляд на внешнюю политику Австрии на Балканах: турки
проиграли в тысяча девятьсот двенадцатом году войну с Сербией, Болгарией и
Грецией; они хотели, чтобы Австрия им помогала, а когда этот номер у них не
прошел -- застрелили Фердинанда.
-- Ты турок любишь? -- обратился Швейк к трактирщику Паливцу.-- Этих
нехристей? Ведь нет?
-- Посетитель как посетитель,-- сказал Паливец, хоть бы и турок. Нам,
трактирщикам, до политики никакого дела нет. Заплати за пиво, сиди себе в
трактире и болтай что в голову взбредет -- вот мое правило. Кто бы ни прикончил
нашего Фердинанда, серб или турок, католик или магометанин, анархист или
младочех,-- мне все равно.
-- Хорошо, уважаемый,-- промолвил Бретшнейдер, опять начиная терять надежду,
что кто-нибудь из двух попадется.-- Но сознайтесь, что это большая потеря для
Австрии.
Вместо трактирщика ответил Швейк:
-- Конечно, потеря, спору нет. Ужасная потеря. Фердинанда не заменишь
каким-нибудь болваном. Но он должен был быть потолще.
-- Что вы хотите этим сказать? -- оживился Бретшнейдер.
-- Что хочу сказать? -- с охотой ответил Швейк.-- Вот что. Если бы он был
толще, то его уж давно бы хватил кондрашка, еще когда он в Конопиште гонялся за
старухами, которые у него в имении собирали хворост и грибы. Будь он толще, ему
бы не пришлось умереть такой позорной смертью. Ведь подумать только-- дядя
государя императора, а его пристрелили! Это же позор, об этом трубят все газеты!
Несколько лет назад у нас в Будейовицах на базаре случилась небольшая ссора:
проткнули там одного торговца скотом, некоего Бржетислава Людвика. А у него был
сын Богуслав,-- так тот, бывало, куда ни придет продавать поросят, никто у него
ничего не покупает. Каждый, бывало, говорил себе: "Это сын того, которого
проткнули на базаре. Тоже небось порядочный жулик!" В конце концов довели парня
до того, что он прыгнул в Крумлове с моста во Влтаву, потом пришлось его оттуда
вытаскивать, пришлось воскрешать, воду из него выкачивать... И все же он помер
на руках у доктора, после того как тот ему впрыснул чего-то.
-- Странное, однако, сравнение,-- многозначительно произнес Бретшнейдер.--
Сначала говорите о Фердинанде, а потом о торговце скотом.
-- А какое тут сравнение,-- возразил Швейк.-- Боже сохрани, чтобы я вздумал
кого-нибудь с кем-нибудь сравнивать! Вон пан Паливец меня знает, верно ведь, что
я никогда никого ни с кем не сравнивал? Я бы только не хотел быть в шкуре вдовы
эрцгерцога. Что ей теперь делать? Дети осиротели, имение в Конопиште без
хозяина. Выходить за второго эрцгерцога? Что толку? Поедет опять с ним в Сараево
и второй раз овдовеет... Вот, например, в Зливе, близ Глубокой, несколько лет
тому назад жил один лесник с этакой безобразной фамилией -- Пиндюр.