Вместо паршивого поэта он увидел Серену д’Ангелус, стоящую на высокой стремянке и завершающую роспись потолка огромной фреской, а рядом с ней возвышался Фулгрим, ростом выше лестницы, и давал последние указания. Предметом картины выступали лишенные какого-либо изящества в пропорциях бесчисленные тела змееподобных тварей и людей, сливающихся в невообразимых позах.
Девушка бросила на него беглый взгляд, и Остиана пронзил укол стыда, он вспомнил, как грубо и жестоко говорил с ней в день их последней встречи. Заглянув Серене в глаза, он ужаснулся увиденным — в них было столько мучительного отчаяния и безвыходности, что позже скульптор с трудом сдерживал слёзы, вспоминая их.
Фулгрим, словно перехватив его взгляд, обернулся, и Делафур застыл, пораженный видом примарха. Разноцветные полоски туши обводили глаза Феникса, бело-серебряные волосы сплетались в забавные тугие косички, бледные узоры, похожие на татуировку, змеились по его щекам. Пурпурная тога Фулгрима, испещренная разрезами, оставляла большую часть его тела открытой, и Остиан не мог не заметить на бледной коже примарха множества свежих шрамов и недавно вставленных в плоть серебряных колечек и штифтов.
Темные глаза Феникса впились в скульптора, и тот утонул в океане безумия и болезненной страстности, охватившей примарха. То, что он когда-то увидел во время визита Фулгрима в его студию, разрослось до гигантских размеров…
Тяжелые воспоминания, наконец, отпустили Делафура, и он было вернулся к статуе, но тут же задумался ещё над одним мучающим его вопросом. Возможно, исчезновение многих Летописцев, которые, как и сам Остиан, не посещали Лаэр, значило лишь то, что они отчислены из Экспедиции или переведены на другие флоты, но неприятный голосок из глубин разума нашептывал ему, что происходящее может иметь куда более неприятное объяснение.
Делафур решил, что, как только он ощутит наконец искру жизни в статуе, то немедленно попросит о переводе. 28-я Экспедиция набила ему оскомину.
— Чем скорее я отсюда выберусь, тем лучше, — прошептал он про себя.
ЕСЛИ БЫ ОДНО ИЗ СТРАННЫХ И ЧУДОВИЩНЫХ существ, живущих за гранью Эмпиреев и способных в одно мгновение пересекать Галактику, не боясь ураганов варпа, взяло бы себе за труд одновременно подслушивать мысли Остиана и Соломона Деметера, то наверняка захохотало бы своим извращенным смехом. В тот же миг, как Делафур подумал о своем желании выбраться с «Гордости Императора», те же самые слова пробурчал сквозь зубы и Второй Капитан Детей Императора, оглядывающий разбомбленные руины Поющего Града и Дворца Регента на Истваане III.
Пустынный, выгоревший дотла пейзаж тянулся до самого горизонта, и Соломону казалось, что он попал в Ад из старых поверий. Мир, что ещё совсем недавно был прекрасен и полон жизни, гармонично сочетал в себе пышную дикую природу и удивительно изящную архитектуру городов, ныне обратился в памятник безумному восстанию, зародившемуся во тьме золотых дворцов, и чудовищному предательству, превратившему их в обугленные руины.
Мрачная пелена тяжких предчувствий обволакивала душу Соломона после событий на орбитальной платформе в системе Каллинида, но лишь сейчас ему стала ясна причина того, что совершили Юлий и Марий, предав Вторую Роту. Он не виделся с ними после битвы с орками, и уже через несколько часов отбыл вместе со своими воинами к Истваану III на встречу с тремя другими Легионами.
Сердце восстания располагалось в чудесном городе блестящего гранита и высоких башен стали и стекла, который его обитатели называли Поющим Градом. Его развращенный правитель, Вардус Прааль, исподволь угодил под влияние Певиц Войны, жестоких и опасных псайкерш, якобы перебитых Гвардией Ворона более десяти лет назад.
Первые часы атаки на Поющий Град уменьшили беспокойство Соломона, ему казалось, что все вновь идет по-старому, он снова испытывал радость битвы, изливал свой гнев на врагов Императора, наносил и получал удары, страдал от ран.
А потом приземлился челнок Саула Тарвица, принесшего невероятное сообщение о предательстве и надвигающейся бомбардировке.
Большинство Десантников не верили своим ушам, но для Деметера прибытие Саула стало последним кусочком головоломки, и он немедленно присоединился к нему и убедил боевых братьев послушать совета и найти убежище. Осознав кошмарные масштабы предательства, Сыны Хоруса, Пожиратели Миров и Дети Императора бросились к близлежащим бункерам, стараясь успеть до того, как первые вирусные бомбы рухнут на поверхность обреченного мира.
Прежде, чем закрылись бронированные двери укрытия, Соломон с ужасом увидел в небе сияющие полосы и звездообразные шапки взрывов, разносящих по планете смертносную заразу. Единый крик умирающего города до сих пор стоял в его ушах, и он не мог представить себе, что испытывали жители, видя, как Пожиратель Жизни разлагает плоть их любимых и друзей, братьев и сестер, детей и родителей, превращая тела людей в гнойную черную жижу.
Всего лишь через несколько часов на Истваане III не осталось в живых никого, кроме горстки Астартес, запертых в бункерах подобно крысам в подполе.
А затем явился огненный шторм. Он пронесся по выгнившему лику планеты, сметая последние следы жизни и превращая останки миллиардов живых существ в хлопья пепла, уносимые пламенным ветром.
Соломон прикрыл глаза, вспоминая, как отсек бункера, в котором они скрывались на пару с Гаюсом Кафеном, наконец уступил жаркому дыханию бури и пламя ворвалось внутрь, словно какой-то дракон из старых легенд обрушил на них свою ненависть. Затем была агония, боль и мучения, когда раскаленная и оплавленная броня медленно поджаривала тела Десантников.
Пойманные в чудовищную западню, они долго и тщетно взывали о помощи, и в бреду Соломону казалось, что они — единственные на всей планете выжили после предательства Воителя. На третий день скончался Гаюс, не сумев противостоять страшным ранам, но через несколько часов после этого лучик света проник под завалы бункера.
Деметера обнаружил один из Сынов Хоруса, воин по имени Неро Випус. Соломон к тому времени уже почти не дышал, но из последних сил цеплялся за жизнь, не желая уходить, не отомстив Воителю.
Первый месяц боев, начавшихся после вирусной атаки, слился в единую цепь размытых кошмаров, и жизнь Соломона висела на волоске до того дня, когда к его ложу пришел Саул Тарвиц и призвал Деметера выжить и помочь ему покарать предателей за их деяния.
Увидев огонь ненависти, горящий в глазах юного воина, Соломон понял, что должен выжить, и его выздоровление ускорилось невероятно даже для Десантника. Апотекарий по имени Ваддон, выкраивая минуты после помощи раненным, излечил тяжелейшие из ран Деметера, и тот вскоре понял, что вновь готов сражаться с врагом.
Надев доспехи одного из погибших, Соломон ворвался в сражение, восстав, как феникс из пепла, со своего смертного ложа, и бился с яростью и доблестью, ничуть не уступавшими прежним. Саул немедленно предложил ему возглавить силы сопротивления, но Деметер отказался, зная, что выжившие воины всех Легионов видят в Тарвице своего вождя, и не желал узурпировать власть. Да и вообще это было не так важно пред лицом того, что их героизм был, похоже, бессмысленным и рано или поздно армии Воителя раздавят их.
Превосходящие лоялистов числом, тяжелой техникой и авиаподдержкой, предатели уже оттеснили верных Астартес на рубежи во внутренних помещениях дворца, и лучшие из Сынов Хоруса готовились возглавить решающее наступление. Соломон понимал, что конец близок и не хотел лишать Тарвица славы воина, которому суждено возглавить их в последнем бою.
К удивлению Деметера, Саул оказался не единственным из тех, чья звезда засияла на мрачном небосводе Истваана III — мечник Люций не раз выказывал чудеса мастерства в схватках с предателями, а несколько дней назад у всех на глазах отсек голову капеллана Чармосиана в поединке на крыше неприятельского «Ланд Рейдера».