– Вам предъявили какое-то обвинение?
– Да какое, к черту, обвинение! – вместо Элькина отозвалась Нина. – Большевикам нужна дармовая рабочая сила – они же ничего не понимают в рационализации производства, и у них такие издержки, что на оплату труда денег просто нет. Вот им и требуются рабы, которые будут бесплатно валить лес на Соловках и добывать в шахтах полезные ископаемые.
Поставив в печь здоровый чугунок с водой, Нина с грохотом закрыла ее железной заслонкой. Движения ее были резкими, будто ей хотелось схватить что-нибудь и расколотить вдребезги.
Клим повернулся к Элькину:
– Так вас отправили на Соловки? Как же вы сбежали оттуда?
– С Соловков сбежать невозможно – это острова в Белом море, – мрачно произнес Элькин. – Меня до туда не довезли: я ушел из пересыльного лагеря, который расположен на материке под Кемью.
Клим почувствовал, как у него по спине потек холодок – в СССР все знали о северных трудовых лагерях, но достоверно о них ничего не было известно.
– Я могу взять у вас интервью? Ваша история наверняка заинтересует редакцию «Юнайтед пресс».
Элькин смерил Клима насмешливым взглядом.
– Что, сразу почуяли деньги и славу?
– Я просто хотел узнать…
– У меня, господин Рогов, ничего не осталось, кроме этой истории, и я продам ее тому, кто больше заплатит. Мне надо выбираться из нашего богоспасаемого Отечества, а нелегальный переход в Польшу, к вашему сведению, стоит триста рублей.
– Мы дадим вам денег! – горячо воскликнула Нина. – А когда вы переберетесь через границу, вы сможете собрать журналистов и поторговаться насчет вашего интервью.
Казалось, ни ее, ни графиню не возмутило то, что Элькин заподозрил Клима в готовности нажиться на чужой беде.
Хозяйка посмотрела на висящие на стене ходики:
– Надо бы сварить картофель, а то скоро дети из школы придут.
Нина с готовностью побежала во двор, к погребу, и Клим отправился вслед за ней.
Она открыла крышку на срубе и принялась спускаться вниз по лестнице.
– Нина… – окликнул ее Клим. – Ты даже не спросила меня про паспорт. Я все тебе привез.
Она подняла на него отрешенный взгляд:
– Да, спасибо.
Никаких победных танцев не случилось. Клим стоял над распахнутой пастью погреба и вдыхал могильные запахи земли и тлена.
– Не стоит благодарности.
Нина выбралась наружу с ведерком мелкой, покрытой глазками картошки.
– Я понимаю, что Элькин – твой друг, – начал Клим, – но я просто хочу, чтобы ты знала… После того, как ты зафрахтуешь пароход для немецких беженцев, у нас не останется денег на жизнь. Я почти не говорю по-немецки и не смогу быстро найти работу. Мой приятель Зайберт является известным на всю Германию журналистом, но и он перебивается случайными статьями… Можно, я буду говорить откровенно?
– Да, конечно, – кивнула Нина. Лицо ее было бледным и несчастным; кудрявые пряди выбились из-под гребенки и повисли вдоль щек.
– Я делаю все, что в моих силах, чтобы мы с тобой смогли что-то наладить, – проговорил Клим. – Но у тебя то и дело появляются другие цели – какие-то Элькины, какие-то переходы в Польшу…
Нина потупилась.
– Я хочу ему помочь, потому что я запросто могла оказаться на его месте. Большевики – это современная Золотая Орда: они совершают набеги на мирных людей и обращают их в рабство. Если ты попадешь на лесоповал или на стройку какой-нибудь гробницы, назад пути не будет: тебя искалечат и физически, и нравственно… Я представила себе, что бы случилось со мной, если бы меня схватили… И ведь это может произойти в любой момент! На кого тогда надеяться? Только на добрых людей! Вот и Элькин надеется…
Нина судорожно передохнула и обняла Клима.
– Если я делаю что-то непонятное, то это не в ущерб нам с тобой. Просто доверься мне!
Клим прижал Нину к себе. В том-то и дело, что он не могей доверять. Они устроили себе рай в шалаше: одно неверное движение, одно дуновение сильного ветра – и все опоры ломались. Что их ждало? Ревность и подозрения, а вовсе не закаты с водопадами.
– Если я дам Элькину денег на дорогу, так будет лучше для всех, – сказала Нина. – Он сможет вывезти наши доллары за границу, я встречу его в Берлине, и мы заплатим за фрахт парохода.
– Делай, как знаешь, – вздохнул Клим и достал из кармана «Книгу мертвых». – Это мой дневник. Прочитай его, а потом сожги. Я все равно не смогу взять его с собой в Германию – таможня конфисковывает у пассажиров все печатные и рукописные материалы, не прошедшие цензуру.
– Ты пускаешь меня в святая святых? – удивилась Нина.
– Давай учиться правильно понимать друг друга. А для этого надо делиться наболевшим.
– Хочешь, я тебе тоже расскажу все про Оскара? – спросила Нина.
Клим покачал головой.
– Отложим это удовольствие до 1976 года. Когда тебе стукнет восемьдесят лет, я уже перестану беспокоиться, что ты от меня сбежишь, и буду готов выслушать твои признания.
2.
«Книга Мертвых»
Запись, сделанная Ниной
3.
Тетрадный листок, вложенный в «Книгу Мертвых»
Запись, сделанная Ниной
4.
Нина зашила в куртку Элькина деньги на фрахт парохода, а Беловы вручили ему котомку с продуктами.
Чтобы не привлекать особого внимания, провожать его пошла только Нина.
– Я выезжаю завтра и наверняка приеду в Берлин на несколько дней раньше вас, – сказала она. – Вам ведь еще надо придумать, как перебраться из Польши в Германию. Начиная с шестого ноября, я буду приходить на вокзал в полдень и ждать вас под главным табло.
Все складывалось намного удачнее, чем надеялся Элькин: благодаря Нине, ему удалось практически сразу раздобыть деньги и железнодорожный билет до Минска. Но при этом он чувствовал, что все только радуются его отъезду: Беловы боялись, что из-за Элькина их могут арестовать, а Нина не хотела раздражать мистера Рогова.
Еще никогда в жизнь Элькин не ощущал себя таким одиноким.
Нине было стыдно перед ним, и она постоянно заводила речь о том, что в Германии его ждет большое будущее:
– Вы встанете на ноги и заново отстроите свой автомобиль! Такой талант, как у вас, ценится на вес золота в Европе.
Но Элькину уже ничего не хотелось. После первого разбоя, когда маленький бородатый финн упал к нему в ноги и заголосил: «Отец родной, пощади!», внутри Элькина что-то сломалось. Он понял, что превратился в одного из тех, кто убивает и грабит.
Если исключить откровенных психопатов, никто не творил зло ради зла, и у всех была своя причина для негодяйства. Зло помогало человеку выжить не только в лагере, но и на воле, и в эту ловушку попадали все – даже Нина, где-то раздобывшая огромную сумму и теперь скрывавшаяся от Уголовного розыска.
«Так кто же творит зло? – думал Элькин. – Мы же и творим – все по чуть-чуть».
Они с Ниной шли мимо заколоченных дач. Над головой – серое небо, вдоль заборов – рыжая трава, на повороте – ржавый указатель с надписью «Берегись поезда!»
– Так кто поведет вас через границу? – спросила Нина, перепрыгивая через громадную, разлившуюся на полдороги лужу. – Это контрабандисты, да? Вы хорошо их знаете?
– Нам приходилось вместе работать, – отозвался Элькин. – Я заказывал у них кое-что для «Московской саванны», но они неохотно брались за мой товар: книга – вещь тяжелая, а навару с нее меньше, чем с пудры или перчаток.
Они едва поспели к поезду, который останавливался у платформы лишь на две минуты.
– Храни вас Господь! – сказала Нина, обнимая Элькина. – Поверьте, у нас с вами все будет хорошо.
Удивительная женщина! Как бы жизнь ни бросала ее, она всегда умудрялась по-кошачьи извернуться и упасть не плашмя, а на лапы, – и того же ожидала от других.
«Вот это и есть Россия, – с грустной нежностью подумал Элькин. – Поразительная живучесть и умение приспособиться ко всему на свете».
Он, как в последний раз, смотрел на Нинино пунцовое от волнения лицо и держал ее за руку, не решаясь выпустить ее из своей корявой, загрубевшей ладони.
Раздался свисток, и поезд тронулся с места. Из раскрытого окна донеслась песня:
Степь да степь кругом,
Путь далеко лежит…
– Прощайте! – сказал Элькин и, ухватившись за поручень, вскочил на подножку.
Грохоча, поезд покатил мимо хмурых домиков, оголенных перелесков и бескрайних полей.
«Жалеть ни о чем не надо, – думал Элькин. – Все идет так, как и шло испокон веков. Россия – это степь: раз в несколько десятилетий она порождает плодородный слой, но прилетают ураганы, размалывают его в пыль и уносят в другие края. Задача у степи такая – порождать свежий ветер и приносить новые семена».
5.
В Минске Элькина поразило обилие хорошо одетых людей – то тут, то там мелькали цветастые шали, новые полушубки, а порой и фетровые шляпы. Сразу чувствовалось, что граница проходит недалеко и вдоль нее ведется оживленная торговля.
На свежевыпавшем снегу виднелось множество отпечатков дамских каблуков. Элькин с умилением смотрел на них – сколько лет он не видел такого чуда в Москве?
Толпа горланила на смеси русских, белорусских и польских языков. Дома были деревянными, как в России, но их крыши на польский лад покрывали красной и черной черепицей. Тут же поблескивали круглыми булыжниками мостовые, тут же трепетали на ветру советские плакаты, нарисованные к очередной годовщине Октября. На лавочке рядком сидели красноармейцы и благообразные евреи с пейсами.
Немного поплутав, Элькин добраться до Немиги – узкой улочки, застроенной невысокими зданиями с жилыми комнатами наверху и захламленными лавками на первых этажах.
Элькин отыскал нужный дом и постучал в обитую клеенкой дверь.
К нему вышел коротко остриженный черноглазый парень со скошенным подбородком.
– Чаго табе трэба? – спросил он по-белорусски.
– Мне б до Рыгора, – отозвался Элькин, подражая местному говору.
Парень поводил зрачками по сторонам и провел его в комнату, до потолка заставленную ящиками с товаром.
– Сядзi тут, – велел он и скрылся в задних комнатах.
Элькин ждал больше часа и, не выдержав, вышел в коридор. На второй этаж вела узкая чугунная лестница, и оттуда слышались голоса, говорившие по-польски:
– На складе конфиската ничего не осталось. Что у нас в наличии?
– Трико брючное в полоску, маркизет французский, бархат бумажный и полушелковый, сукно гвардейское…
Поляки вовсю наживались на большевистских экспериментах с экономикой: как только в СССР начали пропадать товары, контрабанда расцвела пышным цветом. В польских приграничных деревнях варили краску для ресниц, шили лифчики из дрянного искусственного шелка и даже печатали фальшивые бланки накладных для всевозможных учреждений. Их низкое качество никого не смущало – оно в любом случае было выше, чем в СССР.
Наконец по лестнице загремели сапоги, и вниз спустился Рыгор – толстый мужик с кудрявой бородкой.
– Ба, кого я вижу! – воскликнул он по-русски. – Ты какими судьбами здесь?
Элькин объяснил, что ему надо срочно перебраться в Польшу.