Он достал из ящика летную книжку.
— Гвардии старший лейтенант Леонид Никитович Хрущев. Хочу задать вам вопрос. Является ли данный офицер сыном генерал-лейтенанта, члена комитета обороны Никиты Сергеевича Хрущева?
— Спросите у него.
— Я знаю, что и у кого спрашивать, и я решаю, вернетесь вы к своим коллегам в барак или будете расстреляны? Вы офицер вражеской армии.
— Я не знаю никакого Хрущева. Меня перевели в эскадрилью после госпиталя, всех летчиков знать не могу. Тем более кто кому родственником приходится. Политикой не интересуюсь. Кто такой Сталин и Калинин знаю, а остальные ходят гурьбой, машут флажками с мавзолея собственным портретам, но чем руководят, мне неизвестно.
— За такую позицию вас свои же расстреляют.
Он опять выдвинул ящик стола и достал обгоревший партийный билет.
— Вы коммунист, капитан. Планшет ваш не полностью сгорел. Шабанов Глеб Васильевич, член партии с тридцать девятого года. Вам ли не знать членов политбюро.
Летчик молчал.
— Хорошо, капитан. Вы пытались прикрыть Хрущева в воздухе. За его ошибки поплатитесь собственной головой. Он плохой летчик, но вы его не бросили, теперь прикрываете на земле. Стоит ли отдавать свою жизнь за глупого сосунка? Идите и подумайте. Завтра мы продолжим разговор, но он может стать для вас последним. У меня есть предписание: коммунистам и евреям жизнь не сохранять. Я могу сделать исключение, если мы найдем общий язык,
Шабанова вывели во двор и повели в тот же барак. Судя по восходящему солнцу, было раннее утро. До завтра еще далеко. Он узнал главное: Ленька жив и находится здесь же. Скорее всего, парня держат в отдельном помещении. Горячий малый, как бы глупостей не наделал. Его-то они точно не расстреляют. Майор еще крест на грудь получит за такой сувенир. Эх, Леня, Леня!
Вернувшись в барак, Шабанов подошел к офицеру, который его опекал.
— Ну что? — спросил тот.
— Пара дурацких вопросов и обещание поставить к стенке, если к завтрашнему дню не одумаюсь.
— Меня тоже обещали шлепнуть, я же штабист, знаю то, чего они не знают.
— Как вас зовут?
— Никодим Семеныч.
— А меня Глеб. Они свое обещание выполнят, я с ними откровенничать не собираюсь.
— Война, друг мой, война. К смерти я готов.
— Только не такой. Погибать в бою хорошо, а не как скоту убойному. Не зря нас в коровник поместили. Вот что, Никодим Семеныч. Охрана здесь дохлая, сараи на подпорках стоят, вот-вот завалятся. С задней стороны подкопчик сделать можно, наш коровник последний в ряду. К ночи успеем. Собак здесь нет.
Лицо мужчины оживилось.
— Нужно еще парочку надежных ребят.
— Найдем. Только дисциплина нужна. Уходить по одному, а стадом рвать когти — перестреляют.
— Народ подобрался бывалый, пороха нанюхались, их учить нечему. А дальше как?
— Солнце восходит со стороны двух часов. Там восток, там наши.
— Дело говоришь.
— Приступим.
Команду «копателей» сколотили из семи человек, работали слаженно. Народ попался толковый, в основном кадровые военные. К ночи подкоп был готов, осталось пробить дерн, чтобы выбраться из сарая. Первым пошел Шабанов. Дерн выбивал головой, плечами раздвинул отверстие и выполз наружу. Гробовая тишина. Выждав, Глеб бросил в яму ком земли, давая сигнал следующему. Ночь стояла лунная, без облачка, придется ползти. Впереди поле, за ним лес. Если поле переползти, дальше проще будет.
После того как из подкопа вылезло пять человек, Шабанов указал направление и пополз первым. Похоже, здесь росла пшеница, теперь земля превратилось в выжженную, обуглившуюся мертвую зону. До черной полоски леса не меньше километра. Так и подмывало вскочить на ноги и пуститься во всю прыть. Нельзя. За ним шли люди. Сколько человек решилось на побег, он не знал — за одним смельчаком всегда идет другой, а в коровнике ютилось не меньше двух сотен.
Шабанов оглянулся. За ним ползла вереница в четыре ряда. Он махнул рукой, чтобы ниже опустили головы, и двинулся дальше. По его прикидкам за час они смогут преодолеть расстояние до леса, а там спасение.
Внезапно Глеб вздрогнул и замер.
— Стоп! — крикнул он, не ожидая, что его вопль так громко прозвучит.
Движение прекратилось, живое покрывало застыло. Шабанов наткнулся на «растяжку» и едва не оборвал ее собственной головой. Он тихо прошептал:
— Передай по цепи: вытянуться в колонну по двое, не больше. Сапера вперед. Мы на минном поле.
Команды выполнялись беспрекословно, никакой паники, люди понимали, о чем идет речь. Колонна сузилась и растянулась, превратившись в длинный живой ручей. К Шабанову подползли двое.
— Вот что, дружище, мы пойдем впереди. Держи дистанцию, хлопнуть может в любую секунду.
— Рискуете.
— Эта наша работа.
Глеб указал на растянутую проволоку.
— Понял, вижу. Сдай назад.
Они двинулись дальше гуськом, по одному. Теперь было понятно, почему немцы не очень заботились об охране пленных, да и вражеская пехота их не застанет врасплох.
Змеевидная колонна медленно продвигалась к лесу. Когда первая пятерка доползла до опушки, небо начало бледнеть. Дожда.лись всех. Отряд составил семьдесят два человека. В лесу растяжек не обнаружили, но наткнулись на болото, троих топь поглотила сразу же. Опытные пехотинцы вышли вперед, наломали шестов. Прыгали с кочки на кочку. Без жертв не обошлось. Кого-то вытаскивали, кого-то не успевали. Шли упорно, яростно, с твердой верой в удачу.
Болота миновали, не досчитавшись четырнадцати человек. Солнце поднялось к зениту. Впереди опять поле и дальше опять лес.
К Шабанову подошел сапер.
— Послушайте, командир, мы с Борисом пойдем первыми. Но не думаю, что здесь есть мины, закладывать их у болота смысла нет.
— Солнце в зените, не заблудиться бы.
— Мох на деревьях с северной стороны. Идем мы правильно, но до линии фронта километра четыре, не меньше. В открытую не пойдешь, только лесом.
— Добро. Вперед, мы за вами.
Тишина, птички поют, ветерок теплый лица гладит. Будто и войны нет. Мин на поле не обнаружили, но под ноги смотрели внимательно. Теперь отряд растянулся в длинную шеренгу, а не тянулся гуськом, никто не хотел идти последним.
До леса оставалось не больше ста метров, когда произошло что-то непонятное: высокий кустарник вдоль всей опушки мгновенно осыпался. Шеренга замерла.
Спрятав задницы под деревьями, у кромки леса стояла колонна танков с черными крестами на башнях.
— Это же «тигры»!
— Суки! Стволы на прямую наводку выставляют.
— Ложись!
Отступать было поздно, танковая артиллерия открыла огонь. От разрыва снарядов сотрясалась земля.
И опять Шабанов выжил, опять попал за колючую проволоку, но продолжал строить планы побега.
5.
Первым пришел в себя командир экипажа Алешин. Рядом с ним лежал радист Кондрат Тополев. Парень был мертв, при падении разбил голову о приборную панель. Он отцепил ремни, чтобы помочь командиру удерживать штурвал и спас самолет ценой своей жизни. Следующим очнулся Сурен Карапетян, сидевший на месте второго пилота.
— Где мы? В раю или в аду?
— Мы живы, Сурен, а вот Кондрату помочь уже не сможем.
— Земля! Падать некуда.
— Есть куда. Крылья вырвало с мясом, скользким брюхом лежим над очень крутым склоном. Фюзеляж смахивает на подводную лодку, можем нырнуть.
— Надо выбираться.
— Савва жив?
Они отцепили ремни и поднялись со своих кресел.
— Савва Нилыч, ты жив?
Бортинженер застонал.
— Нога. Ногу защемило.
Пилоты сдвинули обрушившуюся перегородку и вытащили Усова.
— Похоже на открытый перелом, нужна шина, — сказал командир.
— Доску от ящика можно оторвать, бинты у нас есть.
Выбили перекосившуюся дверь и вошли в бомбовый отсек.
Шкловский сидел на полу и перевязывал себе голову. Аптечка лежала на полу.
— Уцелел, капитан?
— Как видите. Я обязан жить. На мне груз.
— На тебе? И куда ты его поволочешь на себе, Гриша?
— Куда положено. А вам, я вижу, весело.
— У Саввы кость торчит из штанины. Нужна ровная доска, попробуем вправить.
— Тут досок — вся тайга, какие проблемы.
— Тайгу никто не пилил, надо от ящика оторвать.
Шкловский выхватил пистолет из кобуры:
— И близко не подходите. За груз отвечаю я, пока жив, к ящикам никто не подойдет.
— Никто твое золото не тронет. Здесь коробка спичек стоит дороже жизни, а от золота никакого прока.
— Идите в лес и рубите, а ящики неприкосновенны.
— А может, он прав, Сурен? Тронем ящик, потом не оправдаемся.
— Перед кем, командир?
— Нас найдут! — чуть ли не выкрикнул Шкловский. — Вы соображаете? У нас три тонны золота на борту, нас вся страна искать будет!
— Знаешь, сколько миллионов квадратных километров занимает СССР? Одна шестая суши. Население — сто восемьдесят миллионов. Правда, до войны. Если вся страна вместе с младенцами и древними стариками пустится на поиски нашего самолета, то каждому жителю страны придется прочесать по сто квадратных километров. Сколько на это уйдет времени? Воду мы найдем, а нашей провизии хватит на неделю. Как тебе такая арифметика, капитан? Плотность населения в центре России — девять человек на километр, а в Сибири — ноль.
— Я сразу понял, что ты враг, Алешин.
— Морда не понравилась?
— Хватит, товарищи! — поднял руку Карапетян. — У нас на борту один труп и один раненый. Самолет на волоске от пропасти. Наша задача похоронить мертвого, помочь больному и как-то укрепить самолет от возможного самопроизвольного скольжения. На самостоятельную прогулку до Москвы рассчитывать не приходится, все, что мы можем делать, так это ждать. У нас полно оружия, даже пулеметы в боеготовности. Дичь в лесу есть, ручьи тоже найдем. Жить можно. Жить и ждать. И никакой паники. Ссоры к добру не приведут, пора приниматься за дело. А ты, капитан Шкловский, должен богу молиться за командира, которого врагом назвал, только благодаря его мастерству мы остались живыми, падая с трехкилометровой высоты.
Спасибо Шкловский никому не сказал, злобу затаил, но приказы вынужден был выполнять.
В боевом самолете имелось все — лопаты, топоры, кирки и прочие инструменты. Могилу выкопали, связиста обернули в брезент и закопали. Савва Усов проявил пример мужества. Лечили по-фронтовому, стакан спирта — и кость поставлена на место. Во всяком случае, им так казалось. Вытащили парня на воздух, налили еще полстакана и усадили любоваться природой.
Склон был высоким и, похоже, где-то ниже находился обрыв. Постоянный шум напоминал водопад. Вокруг тайга, едва тронутая липкими нежно-зелеными листочками. На небе ни облачка. Бескрайний простор. Приятно полюбоваться на такую красоту, если знаешь, что потом можешь пойти домой.
Савва наблюдал, как мужики валят деревья и загоняют бревна под нос самолета, ведь с таким грузом оставшийся без крыльев фюзеляж мог снести на своем пути любое препятствие: наклон слишком крутой, соскользнет — не остановишь.
— Где мы упали? — спросил Усов.
— Приборная доска вдребезги, можно только предполагать, — ответил Алешин.
— И что вы предполагаете?
— Мои расчеты малоутешительны, бортинженер.
— Мои тоже, командир. Нам не долили топлива в левый бак на четверть, а правый вовсе не заправили, и это сделано умышленно.