Вы нас зимой проверяли, остались довольны. Распорядились повышение дать. Всё честь по чести исполнил, как положено! Всюду сам лазил, за десять минут до литерного. Чисто было! Да и как бы супостату на мост пролезть? У меня с обоих концов часовые!
- Значит, чисто было? - переспросил Эраст Петрович и покачал головой. - Хорошо смотрели?
- Да я... Да вот вам... - задохнулся унтер и рванул с головы фуражку. - Христом-Богом! Восьмой год... У кого угодно спросите, как Лоскутов службу справляет.
Инженер обернулся к Мыльникову:
- Что успели выяснить?
- Картинка ясная, - пожал тот плечами. - Обычная расейская чепуха. Впереди шел курьерский. В Колпино остановился, должен был пропустить вперед литерный с пушками. Вдруг телеграфист подает депешу: следовать дальше, литерный задерживается. Напутал кто-то. Только курьерский через мостишко перемахнул, сзади догоняет эшелон. Тяжеленный, сами видите. Если б ему тут на полной скорости проскочить, как положено, то ничего бы и не было. А он, видно, начал притормаживать, вот опоры и подломились. Будет путейскому начальству на орехи.
- Кто прислал телеграмму о з-задержке литерного? - весь подался вперед Фандорин.
- В том-то и штука. Такой телеграммы никто не посылал.
- А где телеграфист, который ее якобы принял?
- Ищем. Пока не нашли - смена у него кончилась. У инженера дернулся угол рта.
- Плохо ищете. Добудьте словесный портрет, если удастся - фотокарточку, и во всероссийский розыск, срочно.
У Мыльникова отвисла челюсть.
- Телеграфиста? Во всероссийский?
Фандорин поманил надворного советника пальцем, отвел в сторону и тихо сказал:
- Это диверсия. Мост взорван.
- Откуда вы взяли?
Эраст Петрович повел начальника филеров к пролому, стал спускаться по висящим рельсам. Мыльников, охая и крестясь, лез следом.
- Г-глядите.
Рука в серой перчатке показала на обугленную и расщепленную шпалу, на заплетенный серпантином рельс.
- С минуты на минуту прибудут наши эксперты. Наверняка обнаружат частицы в-взрывчатки...
Евстратий Павлович присвистнул, сдвинул котелок на затылок.
Дознатели висели над черной водой, слегка раскачиваясь на импровизированной лестнице.
- Так врет жандарм, что осматривал? Или того хуже - в сговоре? Арестовать?
- Лоскутов - японский агент? Чушь. Тогда бы он сбежал, как колпинский т-телеграфист. Нет-нет, никакой мины на мосту не было.
- Как же тогда? Мины не было, а взрыв был?
- Выходит, что так.
Надворный советник озабоченно насупился, полез по шпалам вверх.
- Пойти начальству доложить... Ну, теперь начнется свистопляска.
Махнул рукой филерам:
- Эй, лодку мне!
Однако в лодку не сел, передумал.
Посмотрел вслед Фандорину (тот шел по направлению к курьерскому), почесал затылок и кинулся догонять.
Оглянувшись на топот, инженер кивнул на стоящий поезд:
- Неужто между составами была такая маленькая дистанция?
- Нет, курьерский остановился дальше, на стоп-кране. Потом машинист дал задний ход. Проводники и некоторые из пассажиров помогали доставать из реки раненых. С этого берега до станции ближе, чем с того. Пригнали оттуда подвод, отвезли в больницу...
Эраст Петрович властным жестом подозвал начальника бригады. Спросил:
- Сколько пассажиров в поезде?
- Все места распроданы, господин инженер. Стало быть, триста двенадцать человек. Я извиняюсь, когда можно дальше следовать?
Двое из пассажиров находились неподалеку: армейский штабс-капитан и хорошенькая дама. Оба с головы до ног в грязи и тине. Офицер поливал своей спутнице на платок из чайника, та тщательно терла перепачканное личико. Оба с любопытством прислушивались к разговору.
От моста рысцой приближался взвод железнодорожных жандармов. Командир подбежал первым, откозырял:
- Господин инженер, прибыл в ваше распоряжение. Еще два взвода на том берегу.
Еще два взвода на том берегу. Эксперты приступили к работе. Какие будут приказания?
- Оцепление с обеих сторон моста и вдоль берегов. К разлому никого не подпускать, хотя бы и генеральского чина. Иначе следствие слагает с себя всякую ответственность - так и говорите. Скажите Сигизмунду Львовичу, чтобы искал следы взрывчатки... Впрочем, не нужно, он сам увидит. Мне дайте писаря и четверых солдат, порасторопней. Да, вот еще: вокруг курьерского тоже оцепление. Ни пассажиров, ни поездных без моего разрешения не выпускать.
- Господин инженер, - жалобно воскликнул начальник бригады, - ведь пятый час стоим!
- И п-простоите еще долго. Мне нужно составить полный список пассажиров. Каждого будем допрашивать и проверять документы. Начнем с последнего вагона. А вы, Мыльников, занялись бы лучше пропавшим телеграфистом. Здесь я разберусь и без вас.
- Оно конечно. Тут вам и карты в руки, - не стал спорить Евстратий Павлович и даже замахал руками - мол, удаляюсь и ни на что не претендую, однако уйти не ушел.
- Господа пассажиры, - уныло обратился железнодорожник к офицеру и даме, - извольте вернуться на свои места. Слыхали? Будет проверка документов.
***
- Беда, Гликерия Романовна, - шепнул Рыбников. - Пропал я.
Лидии а вздыхала, разглядывая запачканную кровью кружевную манжетку, но тут вскинулась:
- Почему? Что случилось?
В немножко покрасневших, но все равно прекрасных глазах Василий Александрович прочел немедленную готовность к действию и вновь, уже в который раз за ночь, подивился непредсказуемости этой столичной штучки.
Во время спасения тонущих и раненых Гликерия Романовна вела себя совершенно поразительно: не рыдала, истерик не закатывала, даже не плакала, лишь в особенно тягостные минуты закусывала нижнюю губку, так что к рассвету та совсем распухла. Рыбников только головой качал, глядя, как хрупкая дамочка тащит из воды контуженного солдата, как перевязывает оторванной от шелкового платья тряпицей кровоточащую рану.
Раз, не выдержав, штабс-капитан даже пробормотал:
- Некрасов какой-то, поэма "Русские женщины". - И быстро оглянулся, не слышал ли кто этого замечания, плохо вязавшегося с обликом серого, затертого офицеришки.
После того, как Василий Александрович спас ее из лап чернявого неврастеника, а в особенности после нескольких часов совместной работы, Лидина стала держаться со штабс-капитаном запросто, как со старым приятелем - видно, и она переменила свое начальное мнение о соседе по купе.
- Да что стряслось? Говорите же! - воскликнула она, смотря на Рыбникова испуганными глазами.
- Со всех сторон пропал, - зашептал Василий Александрович, беря ее под руку и медленно ведя по направлению к поезду. - Я ведь в Питер самовольно ездил, втайне от начальства. Сестра у меня хворает. Теперь откроется - беда...
- Гауптвахта, да? - расстроилась Лидина.
- Что гауптвахта, это разве беда. Ужасно другое... Помните, вы спросили про тубус? Ну, перед самым взрывом? Я и в самом деле оставил его в туалетной. Всегдашняя моя растерянность.
Гликерия Романовна спросила страшным шепотом, прикрыв рукой губки:
- Секретные чертежи?!
- Да. Очень важные. В самовольную отлучку ездил, и то ни на минуту из рук не выпускал.
- И где ж они? Вы туда, ну, в туалетную, разве не заглядывали?
- Пропали, - замогильным голосом сказал Василий Александрович и повесил голову. - Взял кто-то... Это уж не гауптвахта - трибунал. По законам военного времени.
- Какой ужас! - У дамы округлились глаза. - Что же делать?
- У меня к вам просьба. - Дойдя до последнего вагона, Рыбников остановился. - Я сейчас, пока никто не смотрит, под колеса нырну, а после, улучив момент, с насыпи - и в кусты. Нельзя мне под проверку попадать. Так вы уж не выдавайте, а? Скажите, знать не знаю, куда подевался. Ехали - не разговаривали, на что мне этот мужлан? А чемоданчик мой, что на полке, с собой прихватите, я за ним после в Москве к вам наведаюсь.