Зопирион тихо рассказал по‑гречески друзьями печальную историю Коринны.
– Значит, это та самая женщина, о которой нам рассказывал дворецкий? А ты все знал, но ни словом не обмолвился? – пробормотал Инв.
– Ох, а он хитер, – заметил Сеговак.
– Я не рассказал вам до сих пор, потому что не время было Но я должен выполнить важное задание, и мне очень нужна ваша помощь.
– То есть, – начал Инв и глазами указал на дверь, за которой скрылись няня и Ахирам. – Ты хочешь исчезнуть вместе с ребенком?
Зопирион утвердительно кивнул.
Инв хлопнул себя по лбу.
– Клянусь чревом Геры, вот это идея! Да ты в своем уме? Ты хочешь, чтобы всех нас сожгли заживо в брюхе огромного бронзового идола?
– Дорогой Зопирион, ты же высоконравственный человек, – добавил Сеговак. – У нас здесь серьезное дело, мы не можем позволить тебе сорвать его только из‑за твоего романтического бреда.
– С вашей помощью или без нее, но я попытаюсь это сделать!
– Нет, и нет! – отрезал Инв. – Я сказал последнее слово.
– Неужели вы оставите малыша на сожжение живьем в статуе Ваала Хаммона?
– Это не наше дело. Люди постоянно убивают один другого. Одним финикийцем больше, одним меньше – какая разница.
– Ты забываешь, что этот ребенок может стать моим пасынком. Конечно, если мне удастся его спасти.
– Ты так считаешь, но не мы. В данный момент твоя задача заключается в наблюдении за ходом нашей миссии. В конце концов, ты можешь после вернуться в Карфаген и заняться похищением, это твое личное дело…
Спор разгорался и стихал несколько раз в течение завтрака: спорщики говорили спокойно и непринужденно, чтобы не вызвать подозрений. Стражники снисходительно поглядывали на путешественников, по их виду было очевидно, что разговор за столом их совершенно не касается.
Наконец, приложив большие усилия и весьма неохотно, спорщики все же пришли к соглашению. До окончания вербовки конструкторов Зопирион не должен предпринимать каких‑либо действий. После этого, если он захочет отстать от группы и в одиночку попытаться похитить ребенка, никто не станет ему мешать. При условии, что сначала остальные беспрепятственно покинут Карфаген.
Незадолго до заката у дома послышался грохот колесницы Илазара. Занятые приготовлениями к обеду, забегали слуги. С хмурым видом подрядчик вышел во двор. Зопирион собрался с мыслями, готовясь к неприятному обеду. И тут во двор выбежал Ахирам. Илазар поднял ребенка на руки и поцеловал. Мальчуган, схватившись за бороду отца, щебетал о дневных происшествиях.
Перед обедом и во время него вино не подавали. Однако после трапезы Илазар позволил себе немного выпить. За столом не возлежали, а просто сидели на стульях. Главным блюдом в меню было наивкуснейшее тушеное мясо.
– Ваша честь, что мы едим? – поинтересовался Сеговак.
– Щенка, – ответил Илазар.
Сеговак хлопнул себя ладонью по рту. Зопирион прерывисто вздохнул. Даже широкая улыбка, никогда не сходящая с лица Инва, стала слегка натянутой. Илазар острым взглядом оглядел сотрапезников, и его губы дернулись в улыбке.
– Я знаю, что это не в ваших обычаях. Но если я обедаю среди греков, то либо я вынужден есть свинину, либо ухожу голодным. Никого не волнует тот факт, что карфагеняне не едят свинину – для нас это нечистая еда.
Зопирион справился с собой и принялся за еду. Как оказалось, мясо собаки было совсем не дурно, если отбросить воспитанное с детства предубеждение.
– Как идут дела, господин? – поинтересовался он.
– Сожги Ваал Хаммон всех покупателей домов! – взревел Илазар и в приступе ярости так ударил кулаком по столу, что свечи вздрогнули в своих подсвечниках.
– Грязные ублюдки никогда не начнут соображать! Не важно, насколько тщательно с самого начала разработан план. В последний момент они вносят изменения. А каждая перепланировка стоит немало денег. Негодяи пытаются уклониться от оплаты, списывая все на несчастного строителя и понося его, будто вора. И почему я не начал заниматься каким‑нибудь простым и спокойным делом вроде охоты на львов или пиратства?
Большую часть обеда Илазар сотрясал воздух обличениями беззакония и произвола со стороны покупателей домов, от которых он достаточно настрадался. Зопирион сделал попытку переменить тему разговора.
– Твой малыш такой смышленый!
– Да, поистине, это так, – глаза Илазара засветились гордостью. – Несмотря на то, что мальчику нет еще и пяти, он знает финикийский алфавит. Несомненно, он преумножит наше доброе имя, если боги не возьмут его к себе раньше.
– Ты говоришь… о вашем обычае? – переспросил Зопирион.
– Конечно, именно об обычае, если можно так выразиться. В отличие от других народов, мы – по крайней мере, истинные верующие среди нас – по‑настоящему уважаем своих богов. Разве существует лучший способ выразить преданность богам, нежели отдать им самое дорогое и любимое?
– Но ведь не все в равной мере настолько сильны в своей вере? – отважился спросить Сеговак.
Илазар вздохнул.
– Этот вопрос никоим образом не касается смертных. Но наши мудрые жрецы до сих пор не пришли к согласию в вопросе, как же смогли добрые боги допустить в мире появление такого количества зла? Когда‑то давно, когда город был еще молод, народ Карфагена стремился жить в роскоши и пользоваться привилегиями. Но со временем, мы изменили свою позицию. Богатые заботятся о бедных, тем самым мы избегаем гражданских войн и конфликтов. Мы стремимся жить в трезвости и повиноваться божественной воле. И если так и дальше пойдет, я не сомневаюсь, что боги, – тут Илазар закатил глаза к небу и прикоснулся к груди, губам и лбу, – будут и дальше благосклонны к нашей республике, и вряд ли появится необходимость совершения обряда сожжения первенцев.
– Но, увы! Мне страшно за наше будущее! Скептики и так называемые философы из Греции несут в наш народ заразу нечестивых мыслей, утверждая, что богов просто нет! А если бы даже были, то вряд ли беспокоились бы о людских проблемах! Святотатство! – Илазар сжал руку в кулак. – А другие греки сбивают наших людей с пути истинного, показывая на собственном примере, как здорово терять время в пустых разговорах или детских играх атлетов.
Он затих, угрюмо уставившись в чашу с вином.
– Простите мою горячность, – проворчал он. – Признаюсь, меня нельзя назвать самым учтивым жителем Карфагена. Но эти вопросы касаются меня очень близко. Придать огню моего сына – все равно что вырвать из груди сердце! Но если боги потребуют, я беспрекословно подчинюсь. Здесь нет ничего смешного, тем более, что не только у нашего народа есть жестокие обычаи. Кельты сжигают пленников в плетеных клетках, Италийцы заставляют их биться друг с другом насмерть, а греки оставляют собственных младенцев на мусорных кучах на съедение собакам.
– А мальчик растет без матери? – невинно спросил Зопирион.
– Да нет, у него есть мать. Моя жена уехала погостить к родным в Мессану, и вернется нескоро.
– У тебя только одна жена?
– Конечно, с чего ты взял? Мы же не персы. К тому же, если бы люди могли брать столько жен, сколько могли себе позволить, богатые нахватали бы себе гораздо больше, чем нужно на самом деле. Тогда бедным ничего не оставалось бы, как вести целомудренную жизнь либо погрязнуть в тех омерзительных актах, которые так нравятся вам, грекам! – сердито смотрел на Зопириона Илазар.