Покончив с едой, он потуже затянулся поясом и поправил кобуру нагана. Мешок с подарками Онни тщательно завязал и ловко приладил за плечами. Поглубже натянув шлем, он приготовился идти дальше.
Но поведение Дика заставило проводника остаться на месте и взять собаку на поводок. Дик насторожился и глухо рычал.
Онни весь обратился в слух и зрение.
Неожиданно впереди, между деревьями, мелькнул и исчез силуэт человека.
Собака рвалась с поводка.
— Фу-фу… — успокаивал ее проводник.
Он покрепче намотал поводок на руку, вынул из кобуры наган и, переходя от дерева к дереву, стал наконец на проложенную незнакомцем свежую лыжню.
Онни знал, что находится в значительном расстоянии от самой границы, но в пограничной зоне.
Проводник и его собака, искушенные в своей работе, не привыкли доверять кому бы то ни было. Может быть, это и не злоумышленник, а свой. Но это надо выяснить…
Неслышно скользя по готовой лыжне, он на повороте увидел впереди себя человека. И чуть не расхохотался.
В одном с ним направлении шел такой же, как он, пограничник. Только мешок за его спиной не был так велик, как у Онни.
«Тоже, видно, отпустили в гости», — усмехнулся Онни и, улыбаясь, решил потихоньку догнать товарища, чтобы идти вместе. Вместе веселее. Сейчас он его окликнет.
Но Дик вел себя очень странно. Он рвался с поводка и пылал неистовой злобой.
Поведение собаки встревожило проводника. Он раздумал и не окликнул идущего впереди.
Идя по его следам, Онни внимательно наблюдал за ним и его ловкими осторожными движениями.
Да, человек шел очень осторожно.
«А если на меня поглядеть со стороны? — подумал Онни. — Тоже, верно, иду, как этот…»
Но что-то в спине идущего, в его затылке, в манере двигаться и поворачивать голову показалось Онни необычайно знакомым.
«Где я его видел? Откуда я его знаю?» — мучительно рылся в своей памяти Онни и напряженно смотрел в спину незнакомца. Тот словно почувствовал взгляд и оглянулся.
На одно мгновенье встретились они глазами.
— Фасс! — страшным голосом крикнул Онни и спустил Дика.
Одержимый яростью, Дик громадными прыжками ринулся вперед, на врага.
Диверсант — это был он, тот самый, неуловимый, — бросился за дерево и прицелился в собаку.
Его опередил пограничник. Грянул выстрел. Из перебитой кисти диверсанта выпало оружие. Один-два прыжка — и собака схватит его.
«Взять живьем!» — помнит Онни приказ начальника заставы. Задыхаясь, перебегая от дерева к дереву, он приближается к диверсанту.
— Сдавайтесь! Руки вверх! — кричит Онни.
— Сдаюсь!..
Взметнулась кверху рука… И граната, брошенная диверсантом, со страшной силой ударилась в ближайшее к Онни дерево.
Застрявшая в буреломе лыжа и глубокий снег помешали Онни броситься в сторону. Он замешкался…
Страшный грохот раздался в лесу.
Облако снежной пыли, сосновой хвои и срезанных веток поднялось к вершинам деревьев.
Когда оно рассеялось, на снегу осталось лежать неподвижное тело полузасыпанного Лумимиези.
Обливаясь кровью и визжа, к нему подползла его собака. Дик знал: он должен мчаться за врагом и догнать его во что бы то ни стало. Но проводник Онни, тот, кому принадлежит его собачья душа, его воля, лежит без движения, и покинуть его невозможно.
Дик лизнул проводника в лицо, такое же бледное, кал покрывающий его снег. Онни прошептал тихо-тихо одна слово:
— Фасс!
И раненый Дик пошел по следу врага.
Глава XVI. ОХОТА СТАРОГО ТИККИ
Было еще совсем темно, когда Тикка проснулся в своей избушке. Он встал, затопил печурку и вскипятил чай.
После чая Тикка вымыл посуду, подмел березовым веником пол и начал собираться в лес за елочкой.
Валенки заменили кожаные чуби. Теплые ватные штаны, поношенный овчинный полушубок, мохнатая шапка — вот зимний наряд Тикки.
Поверх полушубка он опоясался старым гарусным шарфом, а топор приладил у бедра, за поясом.
В последнюю минуту перед уходом Тикка подумал:
«А не взять ли с собой ружьишко? Пройдусь… Может, белка попадет аль рябок…»
Тикка взял из угла свое ружье. Ружье у Тикки замечательное — короткий ствол, огромный курок и самодельное ложе, соединенные между собой какими-то железками, гвоздиками и простыми веревочками.
Стрелять из него можно маленькими самодельными пулями. Тикка отливает их сам.
Чтобы прицелиться, такое ружье надо установить на шагарку. [24] Только после этого удается выстрел.
Тикка никогда не возвращался из леса с пустыми руками. Его считали в поселке хорошим охотником. Но как он управлялся со своим ружьем, для всех было удивительно. Казалось, что, если хоть один раз из него выстрелить, оно разлетится вдребезги.
Тикка осмотрел свое ружье, стер рукавицей пыль с потемневшего ствола, подул в него.
Чистка окончена.
— Неказисто ружьишко, а ладно, — сказал Тикка и вскинул его на плечо.
Заодно Тикка взял кошель. Положил в него мешочек с пулями, хлеб и спички.
Совсем обряженный, Тикка вышел из своей избушки. В открытую дверь вслед за ним вырвался и заклубился облаком теплый воздух.
Покамест Тикка надевал свои охотничьи лыжи, его ресницы и борода побелели. А мороз подкрался к нему и больно ущипнул за нос.
— Эх, — закрутил носом Тикка, — морозец крепкий! Тикка встал на лыжи и двинулся в путь.
Глубоким снегом запорошило дорогу и лыжные тропы.
Лес начинался тут же за проселком. Трудно было идти по лесу даже такому замечательному лыжнику, каким был Тикка.
Словно завороженный, лес встречал охотника безмолвием. Ни звука. Тишина.
Белки не резвились, перелетая с ветки на ветку. Они дремали в своих гнездах, свернувшись теплым комочком. Сквозь дремоту, навеянную холодом, они чутко прислушивались к малейшему шороху.
И не одно беличье сердце затрепетало от тревоги, когда в лесу появился человек.
Лесные обитатели знают, что человек в лесу — это всегда опасность или крупные неприятности.
В своей жизни Тикка много охотился на белку. Знал все повадки пушистого зверька и по многим признакам мог определить, будет ли охота удачной в году.
Этот год должен изобиловать белкой.
Тикка помнил, что в прошлую зиму уродилось много сосновых и еловых шишек. Он и раньше находил эти шишки, погрызенные белкой.
Сейчас под некоторыми деревьями, на снегу, было видно множество рассеянных чешуек еловых семян. Значит, здесь находится беличье гнездо.
Тикка подошел к дереву и постучал по его стволу палкой, но зверек не показывался из своего гнезда.
«Стучи, стучи… А я не покажусь…» — верно, думала белка, поглубже зарываясь в теплое гнездо.
В прежнее время, до революции, Тикка поступал очень просто: если зверек не показывался на стук, Тикка рубил все дерево. Оно падало.
Зверек, перепуганный катастрофой, выскакивал из гнезда, и охотник убивал его.
Если же зверьку удавалось вначале спастись и он молниеносно прыгал с одного дерева на другое, то охотник, преследуя его, валил безжалостно и следующие деревья. Они оставались гнить в лесу.
Теперь этого делать нельзя — бесхозяйственно.
Тикка, настойчиво колотил палкой по стволу дерева, но зверек не показывался. Уж очень холодно…
Вспомнил Тикка одну такую же суровую зиму.
Люди охотились не столько на зверьков, сколько на сделанные ими запасы: орехи, сухие ягоды, грибы и корешки.
Это было в гражданскую войну 1921 года. Затерянные среди дремучих лесов и непроходимых болот карельские деревни голодали.
Своего хлеба в Карелии всегда было мало. А в эти годы разрухи голодал весь Советский Союз.
Хлебные транспорты, снаряженные ценой великих жертв молодой Республики, не доходили в глубину карельских лесов.
Банды белофиннов грабили их в пути.