Шатающиеся мостки прогибались под ногами Владимира Сергеевича, и он ежесекундно мог свалиться в воду. Его черная загорелая спина покрылась цементной пылью, которая смешалась с потом и струилась по ложбинке между лопаток.
Владимир Сергеевич вынес на себе двадцать мешков, а потом лег на траву и закрыл глаза. Я сел около него и молчал. У него высоко вздымалась грудь и на шее пульсировала жилка.
Владимир Сергеевич заработал два рубля. Мы их тут же получили и пошли отмывать рабочий пот.
– Даром деньги никому не даются! - сказал Владимир Сергеевич. - Но главное, честное слово, не в деньгах, а в том, что поработал, сделал дело.
В буфете на станции мы купили батон белого хлеба, бычки в томате и свежих огурцов.
Неподалеку от шалаша, пробираясь через кусты, мы случайно забрели в малинник. Красно-фиолетовые прозрачные ягоды, еще влажные от дождя, словно маленькие китайские фонарики, гирляндами висели на кустах, окруженных крапивой.
– Ну, вот нам и еще дело подвернулось! - подмигнул я Владимиру Сергеевичу.
Малина была сочная, сладковатая. Я сначала, сняв ягодку с ножки, заглядывал в ее беленькое бархатное нутро - нет ли там червяка, - но, не найдя во многих ягодах и намека на его существование, отказался от предварительной проверки и пустил малину в «переработку» с удвоенной энергией.
Но вот около шалаша послышались какие-то женские голоса.
Потом мы увидели, как мимо нас с чайником к роднику пробежал… Лешка. Вот так новость!
Нам захотелось посмотреть на незнакомых пришельцев, и мы решили подобраться к шалашу незаметно.
Первое, что мы увидели сквозь кусты, это наш стол. На нем на развернутых бумажках лежали колбаса, плавленый сыр, яйца, открытая банка шпрот.
– Мама! - закричал я и бросился к маме, которая на четвереньках вылезала из шалаша. Следом за ней показалась и Тина Львовна.
Обе мамы горячо поцеловали меня, а увидев Владимира Сергеевича, протянули ему руки.
– Владимир Сергеевич, что это значит? - вдруг возмущенным голосом сказала Тина Львовна. - Выходим мы на станцию и вдруг видим - ну подумайте только! Мой мальчик на перроне. И что он делает? Торгует земляникой! Я его спросила: «Сколько стоит?» А он: «Двадцать копеек стакан!» Держит в руках кастрюлю и торгует! Я прямо заплакала: «Леша, объясни, что это такое!» А он: «Мы так решили!» Скажите, что это значит? Что вы решили? Как вы решили?
Но Владимир Сергеевич что-то промычал в ответ и тут же, улыбаясь, пошел в лес за дровами.
Лешка принес с родника чайник и повесил его над костром на толстой палке. Потом он полез в шалаш и, вытащив оттуда буханку черного хлеба, положил ее на стол и торжественно сказал:
– Вот! Моя! А у вас что-нибудь есть?
Я показал ему пальцем на кастрюлю с «ухой».
Тина Львовна взяла кастрюлю в руки, понюхала ее и брезгливо поставила на стол.
– Ты что даешь? - спросила она меня. - Ты видел, что ты даешь ребенку?
– Это уха, мы тоже ею питались.
– А ты загляни в кастрюлю, загляни!
Я заглянул в кастрюлю и ахнул. В нашей «ухе» было полно еловых иголок, которые, видно, нападали туда с шалашных веток.
– Подумаешь, иголки! - сказал я. - С ними даже вкуснее. Это витамины.
– Вот ты сам и доедай витамины, а Леша будет питаться по-человечески, - сказала Тина Львовна и принялась делать бутерброды. И вообще садитесь все за стол. Сначала поедим, а потом пойдем гулять.
Наши мамы в четыре проворных руки быстро вымыли стаканы, ложки, тарелки, поставили сковородку на угли и зажарили яичницу с луком и колбасой. Откуда-то у нас на столе появилась бумажная скатерть и букетик ромашек.
Моя мама то и дело гладила меня по голове. Лешкина тоже не сводила глаз со своего чада и причитала:
– Господи, на кого он похож! Похудел, оборвался, на шее космы… Совсем в папуаса превратился…
Я наблюдал за Лешкой.
Он все время поглядывал на стол с богатой закуской, но одновременно не сводил глаз и с нашей «ухи». Его, видно, очень интересовало: а как мы выполнили свой долг? Потом он незаметно от мамы взял в руки ложку и хлебнул нашего варева. Рыбно-хвойный экстракт, видно, был слишком крепок: Лешка тут же выплюнул его и еще с минуту после этой процедуры ходил, с открытым ртом, часто-часто дыша и ежесекундно отплевываясь.
– Хороша кашка, да мала чашка! - сказал он.
Пока наши мамы заканчивали приготовления к обильному обеду, мы устроили тайное совещание.
Положение было тяжелое. С одной стороны, мы поклялись жить самостоятельно, а с другой - в этот полуголодный день у нас от снеди ломится стол. Как быть? И тем более, что Лешка ничего не ел.
Мы с надеждой смотрели на Владимира Сергеевича: что он скажет? Мы чувствовали, что он человек твердый. Но неужели в этот «родительский» день он не снимет с нас клятвы?
– Вот, слушайте, ребята! - вдруг произнес Владимир Сергеевич. - Наше слово нерушимо. Однако если ваши мамы узнают о нашем секрете, нас будут бить. Так что да здравствует на один день колбаса и прочие пампушки!
Мы были готовы расцеловать Владимира Сергеевича и, не дожидаясь маминых приглашений, бросились к столу. После первой чашки чаю Тина Львовна вдруг подняла руку:
– А вы знаете что? Я привезла вам подарок, - сказала она и полезла в кожаную сумку. - Вернее, вам вообще, а в частности моему сыну. Вот смотрите…
Хотя я и недолюбливал Тину Львовну, но в этот раз она меня необычайно подкупила: в ее руках я увидел новенький фотоаппарат «ФЭД».
Этот «ФЭД» принадлежал Лешкиному отцу и все время лежал в его столе без дела, но теперь он будет в верных руках! Мы уж тут зафиксируем для потомства всю нашу жизнь!
Еще Тина Львовна привезла Лешке шерстяные носки и ватные… трусики! Да, да, они были с подкладкой, и под ней лежал тонкий слой ватина.
– Ну, шедевр! - сказал Лешка. - А ватной майки ты не привезла?
– Леша, не смейся! - сказала Тина Львовна. - Ты еще обо мне не раз вспомнишь! Вы спите на сырой земле, и очень легко получить радикулит. А наденешь трусики - и тебе сразу станет тепло.
Торжественный приезд наших мам в шалаш был запечатлен на пленке до самых мельчайших подробностей. Мы их сфотографировали и в лесу, и на реке, и спящими в шалаше.
Под конец дня, перед отъездом в Москву, они уже окончательно согласились с нашим цыганским существованием и даже перешли на восклицательные фразы: «Ах, как здесь прелестно! Ах, какой воздух! Ах, как пахнут эти цветы!»
И, слыша эти восклицания, мы были счастливы тем, что доставили нашим мамам большую радость.
ИСПЫТАНИЯ
Вероятно, все беды накликал Владимир Сергеевич. И оттого, что уж слишком хорошо он разбирался в народных приметах.
Как-то раз поутру, проснувшись и крикнув в лес свое любимое «Э-ге-гей!», он сказал:
– Дело пахнет керосином. К дождю! Хорошая слышимость звуков.
И действительно, через полчаса начался дождь, долгий и нудный.
Но стоило ему иссякнуть под вечер, как Владимир Сергеевич опять сообщил:
– Ласточки летают над землей, гоняются за низко летящими насекомыми. К дождю!
И среди ночи я проснулся оттого, что мне на нос капала вода: кап, кап, кап…
Я Владимиру Сергеевичу сказал:
– Да бросьте вы каркать, честное слово!
Но он опять наутро свое:
– Уж больно трава сегодня пахнет сильно и лягушки квакают. К дождю!
Короче говоря, из-за того, что в природе, видно, началась подготовка к всемирному потопу, на нас обрушилась целая серия дождей - проливных, обложных, Грибных и моросящих. Они были с молниями и без молний, с ужасными ударами грома и еле-еле слышными.
Земля и вода в реке стали холодными. Ботинки и тапочки у нас не просыхали.
Мы с Лешкой решили подсушить наши ботинки на костре - нацепили их на палки и стали вертеть, как шашлык, над углями.